Включи мое сердце на «пять» - Саймон Стивенсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я во второй раз в жизни ощутил непреодолимое желание и внезапно понял, что говорю, сам того не желая. Я сказал Дону Ласаллю, что фильмов про роботов-убийц уже слишком много и я не стану писать сценарий для следующего даже за миллион биткойнов!
Дон Ласалль рассвирепел! Он перечислил все сценарии, которые студии приобрели за последние полгода. Более семидесяти пяти процентов сценариев были про роботов-убийц. В нескольких историях действовали серийные убийцы, и в одной – робот – серийный убийца. В списке был даже один сценарий про робота-вампира.
Робот-вампир!
Я не могу!
На меня нахлынуло отвращение и другие негативные чувства. На что надеяться Шерману, если продаются только роботы-убийцы, если рынок уже не тот, если всех сценаристов меняют и если в наше время все просто хотят мороженого?
Как ни относись к Шерману, но он – не мороженое.
Он – дефектный робот-садовник, который когда-то был астронавтом, пока не попал в жуткую космическую аварию.
Он – упавший на Землю межгалактический тостер с перегоревшим предохранителем.
Он – атомная подводная лодка, в корпусе которой при погружении сразу возникнет течь.
Мария Салазар Маг. Изящ. Иск. сказала, что осталось время только на один вопрос. Кто-то из моих одногруппников спросил Дона Ласалля, за что его приговорили к общественным работам. Это показалось мне очень невежливым – что происходит в суде, остается в суде! – но Дон Ласалль с радостью ответил на этот вопрос.
Люди и вежливость!
Я не могу!
Дон Ласалль объяснил, что его главная гордость – не франшиза про роботов-убийц, а темно-зеленый автомобиль «Порше» 1967 года, который он много лет тщательно восстанавливает. Но, увы, стоило ему выехать на своем «Порше» на Малхолланд-драйв, как прямо в него врезался беспилотный убер! Когда на место происшествия прибыла полиция, Дон Ласалль все еще крушил этот убер.
Все мои одногруппники зааплодировали Дону Ласаллю, словно он – великий герой. Но это же совершенно нелогично. Беспилотные уберы не врезаются в автомобили, которыми управляют люди, это автомобили, которыми управляют люди, врезаются в уберов – точно так же, как когда-то врезались друг в друга, в здания, в фонарные столбы и в океан. Если кто-то и имел право в гневе разносить что-то на куски, так это убер!
В конце своей лишенной логики истории Дон Ласалль заверил нас, что теперь уже почти завершил восстановление своего темно-зеленого «Порше» 1967 года. Мои одногруппники по неведомой мне причине снова зааплодировали ему, а затем Мария Салазар Маг. Изящ. Иск. выдала нам очередное домашнее задание.
Придумать идею для фильма про робота-убийцу.
Ох!
Я не могу!
* * *На следующий день я все еще обдумывал тезисы Дона Ласалля про рынок, когда к моей мойке подошла Эмбер. Она сказала, что у меня мрачный вид, но что она знает, как меня порадовать. Ее слова уже значительно меня порадовали, но я ей об этом не сказал, поскольку не хотел пропустить то, чем она собиралась меня порадовать!
Когда наша смена закончилась, мы отправились на беспилотном убере в Гриффит-парк, который на самом деле не парк, а принадлежащие муниципалитету холмы и долины. Мы двигались по извилистой дороге к обсерватории, солнце садилось, а воздух был наполнен запахами сосны и скунсов.
Кстати, в данном контексте я имею в виду скунса-животное, а не «скунс»-наркотик. Пахнут они идентично, и поэтому каждый раз, когда вы ощущаете запах скунса, вам следует учитывать контекст.
/Я в Гриффит-парке? Тогда, скорее всего, пахнет скунсом-животным.
/Я рядом с ностальгиками? Тогда, скорее всего, пахнет «скунсом»-наркотиком.
/Я в Гриффит-парке, но при этом рядом с ностальгиками? Тогда я нахожусь в закрашенной области скунсовой неопределенности!
Обсерватория – это здание, предназначенное для изучения звезд и луны. Звезды были бы лучше видны, если бы люди построили обсерваторию подальше от источника загрязнения, которым является такой крупный город, как Лос-Анджелес. А луну, конечно, было бы легче разглядеть, если бы Илон Маск ее не сжег.
Обсерватория в Гриффит-парке оказалась одноэтажным зданием из белого кирпича, увенчанным куполом внушительных размеров. У меня немедленно возникло чувство дежавю, и я возбужденно сказал Эмбер, что уже видел этот дом! Эмбер расстроилась, но я быстро добавил, что никогда здесь не был, а просто видел дом в кино.
Это был старый фильм, но посвященный вечной теме – несчастным подросткам. В начале фильма подростков повезли на экскурсию в обсерваторию Гриффит-парка, а затем в конце они вернулись туда же, и один подросток убил другого ножом. Это было захватывающее, драматичное и кровавое зрелище!
Когда мы с Эмбер зашли в здание обсерватории, то обнаружили, что там полно двенадцатилетних школьников, которые приехали на экскурсию. «Надеюсь, что это не дурное предзнаменование!» – сказал я Эмбер. Эмбер спросила, что я имею в виду, но я не мог ей ответить, потому что люди считают неуместными любые шутки о зарезанных детях, даже самые смешные.
Кстати, я понимал, что детям двенадцать лет, потому что они еще были милыми, а ведь дети людей становятся ужасными именно в тринадцать лет. На вечеринках по случаю дня рождения двенадцатилетние дети вели себя прилично и радовались возможности познакомиться с «Гордито». Тринадцатилетние бросали в него веганскими тако и пытались оторвать ему усы.
Как хорошо, что роль Гордито играл один из официантов! Мы – повара, уборщики и посудомойки – всегда ощущали теплое чувство Schadenfreude каждый раз, когда один из них шел по кухне на вечеринку тринадцатилеток.
Ха!
Но я отклонился от темы. Мы с Эмбер протиснулись сквозь толпу школьников к экспозиции под названием «Человек и наука».
Человек и наука!
Я не могу!
Назвать выставку «Человек и наука» – невероятное проявление гордости. С данным названием могут сравниться лишь следующие:
«Муравей и ураган»
«Листья и вечность»
«Человек и сеть небесных роботов-правителей».
Выставка даже начиналась с заявления о том, что человека и науку всегда связывали между собой сложные отношения.
Науку – точно нет!
Ха!
Затем организаторы выставки заявляли о том, что в начале документированной истории – то есть через несколько миллиардов лет, которые потребовались людям, чтобы научиться хотя бы нацарапать метку на камне, – люди предпочитали науке религию.
Предпочесть религию науке – все равно что выбрать единорогов вместо силы тяжести.
Это невозможно!
Потом нам сообщили о том, что люди наконец оценили науку в 1945 году, после того как грандиозный ядерный взрыв уничтожил немалое их число – четверть миллиона. Внезапно религия перестала им казаться столь могущественной! Ведь в результате природных бедствий, которые когда-то сделали людей столь религиозными, редко гибло даже сто тысяч человек.
250 000 > 100 000
Наука > Религия
После такой шокирующей демонстрации вторая половина двадцатого века быстро стала золотым веком науки.
Люди запускали в космос спутники!
Люди высадились
