Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев

Следственные дела Сыскного приказа подтверждают, что именно нужда в самом необходимом толкала многих мануфактурных работников на преступный путь. Достаточно выяснить, на что «фабричные» преступники тратили вырученные в результате краж деньги. Об этом, например, поведал на допросе «фабричный» Матвей Дмитриев сын Тарыгин: «И в нынешнем 741-м году до сего приводу недель за пять он, Матвей, вышед из заводу к Москворецким воротам, и в вечерений благовесту прохожего пьяного человека снял грабежом шапку… и в тот же вечер оную шапку продал прохожему человеку за пять алтын{38}… и те деньги истратил на харч. Да после того на третей день на Москве-реке в Судовом ряду… украл со скамьи рукавицы, и те рукавицы продал прохожему деревенскому мужику, взял восемь копеек, и те деньги исхарчил». Другой «фабричный»-преступник, Данила Артемьев сын Беляцкой, на сворованные деньги купил себе «шубу баранью новую», «два кафтана сермяжных поношенные», шапку и кушак. Михайла Жужла украденную в «Трехсвятских банях» рубашку «износил сам»[323] и т. д.

Нельзя забывать и о том, что на мануфактуры приходили в основном люди обездоленные, в раннем возрасте осиротевшие и в силу различных обстоятельств потерявшие связь с традиционной посадской или сельской общиной. Там они сталкивались и попадали под влияние сложившегося сообщества профессиональных преступников. Можно предположить, что для оставшихся сиротами молодых людей воровское сообщество занимало место семьи и общины, поддержки которых они лишились. На это указывает и тот факт, что среди воров мы почти не находим потомственных «фабричных».

К сожалению, у нас нет данных о том, при каких обстоятельствах стал регулярно совершать кражи Иван Яковлев сын Серков. Летом 1746 года на допросе в Сыскном приказе он связал начало своей преступной деятельности с побегом с Большого суконного двора в 1736-м. Но вряд ли мы можем доверять этому заявлению: в 1736 году Ивану было около сорока лет, а сама возможность того, что человек в таком возрасте мог невзначай превратиться в профессионального преступника, невелика. Можно предположить, что, подобно многим «коллегам», он стал заниматься кражами в юности и что на формирование его противозаконных наклонностей также повлияло сообщество «фабричных»-преступников.

Кражи помогали Ивану Яковлеву кормить семью — жену и троих детей. Вероятно, во многом благодаря преступным доходам он в 1734 году приобрел за семь рублей у «дворцового квасовара» Якова Микулина собственный дом в Плотниках, в районе современного Старого Арбата.

Московские мануфактурные работники нередко проживали в Москве в собственных дворах. Кому-то они доставались по наследству, а кто-то их приобретал, может быть, благодаря денежным авансам в счет будущей работы. Так, в районе современного Нового Арбата, в приходе церкви Усекновения главы Иоанна Предтечи в Кречетниках, проживал ученик Большого суконного двора Андрей Семенов, которому двор достался от отца, а неподалеку находился двор «суконной фабрики ученика» Афанасия Никитина, купленный им в 1733 году. В том же районе, в приходе церкви Преображения Господня на Песках, находился двор «суконной фабрики подмастерья» Ивана Алексеева сына Соколова, которым он владел по купчей с 1738 года[324].

Недвижимость «фабричного» Большого суконного двора Ивана Яковлева, согласно переписной книге московских дворов третьей команды 1738–1742 годов, располагалась за Арбатскими воротами в приходе церкви Николая Чудотворца в Плотниках, между переулком Сивцев Вражек и улицей Арбат, в Чаадаеве (ныне Калошине) переулке. Форма двора представляла собой вытянутый четырехугольник: от ворот он тянулся в глубину на 23 сажени, а его ширина составляла всего пять саженей[325].

К сожалению, других сведений об этом дворе у нас нет. Но зато в нашем распоряжении имеется подробное описание московского двора другого работника Большого суконного двора Алексея Шинкарки, также профессионального вора и близкого друга Ивана Каина[326]. Его владение в приходе церкви Преображения Господня в Наливках (церковь, давшая название современному Спасоналивковскому переулку близ Большой Якиманки, не сохранилась) было в декабре 1749 года описано и выставлено на продажу. Благодаря этому описанию, сохранившемуся в архиве Канцелярии конфискации, мы имеем уникальную возможность получить представление о дворе и всех его строениях (светлице, сенях, нужнике), о жилых покоях, иконах в красном углу и даже содержимом стоявшего под кроватью сундука. Это описание настолько живо и колоритно, что заслуживает того, чтобы быть процитированным полностью, без переработки и сокращений:

«На том дворе строения: светлица с комнаткою, в ней пять окон красных, окончины стеклянные в деревянных рамах; в комнатке красное окно, окончина стеклянная ж; пол дощатой; потолок дощатой о дву брусах; печь изращатая, ветхая; полати дощатые.

Один образ, на нем написанных Благовещение Пресвятые Богородицы, Воскресение Христово, Богоявление Господне, Ильи Пророка восхождение, на том образе 15 венчиков серебряных золоченых.

Стол небольшой, ветхой, простой, без ящиков.

Поставец небольшой об одном затворе, пустой, на петлях и з закладкою железными.

Сени рубленые, в них каморка, ис которой в печи топят.

В сенях чулан забран досками. В нем кровать простая, наслана досками, на ней перина переная, наволока крашенинная пестрая с чернью; зголовье переное, наволочка выбойчатая; две подушки небольшие, на одной наволока белая холстинная, на другой пестрядинная крашенинная синяя.

Под кроватью сундук небольшой, липовой, неокованой, с нутреным замком. В нем досконь (искаж. доскань — табакерка. — Е.А.) ветхая небольшая железная; платок белой шапочной холстинной; в узлу три клубка ниток белых; кушак желтой шерстяной новой; штаны васильковые суконные на подкладке пестрой поношенные; рубашка женская белая холстинная новая; скатерть небольшая браная поношенная; рубашка пестрядинная мужская александрийская красная, около ворота кружево з золотом серебро, пуговица серебреная; чепец женской тафтяной{39} трафчетой (то есть травчатый — с рисунком в виде листьев и цветов. — Е.А.) с сеткою серебреною ветхою; запан (передник. — Е.А.) женской холстинной белой новой; рубашка с порты холстинные белые; зановес белой холстинной с кольцы железными; фата александрийская красная вполнось; сталешник{40} ветхой холстинной; порты пестрые полосатые синие поношенные нитяные; два спорка{41} крашенины, каришневой ис под юбок; запан белой холстинной; два мешечка, в нем ветоши холстинные и пестрядинные, лоскутки для заплат; фата выбойчатая, ветхая; порты белые холстинные; сверток детским рубашкам и пеленкам, новым и ветхим, шесть мест; рубашка белая женская холстинная, на подоле кружево белое городочками; рубашка мужская пестрая синяя ветхая; ставчик{42} небольшой точеной с крышкой пустой; шуба нагольная{43} овчинная небольшая поношенная; душегрейка китайчатая{44} синяя мужская ветхая, другая женская ветхая; чашечка деревянная новая желтая; двои чулки шерстяные белые поношеные, в том числе у одних нашиты носки новые; наволока белая с постели толстая рядная; вареги (варежки. — Е.А.) серые овечьи поношенные; чулки худые шерстяные; подушка круглая, набита сеном, на чем плетут кружево нитяное; сковорода железная. И оное собрано и запечатано во оном сундуке.

Да на полке в чулане: бурак (туес, коробок. — Е.А.), в нем семнадцать ложек новых керженских{45}; две шляпы черные валенные вполнось шерстяные; обушок железный ветхий небольшой; долото железное; стакан деревянной, в нем гвозди железные ржавые ломаные; зеркало небольшое разбитое в рамках черных; чашечка винная желтая деревянная, другая глиняная, третья роговая; лейка жестяная небольшая ветхая; зеркало маленькое карманное с крышкою в дереве; белильница деревянная писаная пустая; фонарь новый слюдяной деревянной красной; два блюда, три тарелки да стакан деревянные; две бутылки да скляница порозжие стеклянные; молоток да бурав небольшие ветхие железные.

Над сенми подволока дощатая, на нее всход лесница с накрытною дверью.

Нужник рубленой на двор.

Оное строение крыто под одну кровлю гонтом{46}.

На дворе погреб без напогребицы ветхой.

Огород, в нем яблонных престарелых семь дерев, городьбы нет.

Три звена забору, на двор с улицы калитка.

На дворе 3 бачонка квасных средних, да катка перетирка, кочерга, ухват, сковородник железные.

Во оном строении двери на петлях и на крючьях железных да у светлицы с улицы у трех окон ставни на крючьях же и петлях железных»[327].