Старая болезнь - Решад Нури Гюнтекин

Зулейха ни с того, ни с сего подошла к столику. На ее лице, бледном в свете подвесного фонаря, играла улыбка. Ничего не говоря, она кивком поздоровалась.

Двое мужчин с удивлением повскакивали с мест. Казалось, что Юсуфу неудобно за развал на столе, а капитану за надетую фланелевую рубашку с подвернутыми рваными рукавами. Он нервно оглянулся вокруг и хотел было схватиться за висевший на вбитом в мачту гвозде китель. Зулейха ему не позволила:

— Не стоит беспокоиться, мы же в плавании… Ничего, если я присяду ненадолго?

Зулейха отказалась от кресла, которое Юсуф велел принести кому-то из матросов, стоявших рядом с трапом, и села на скамейку, похожую на плетеные кресла без спинки в кофейнях в степи. Здесь, как везде на корабле, ей хотелось тихо посидеть несколько минут.

Но Юсуф с капитаном этого не понимали и оказывали ей почести как на званом приеме. Хотя, скорее, это Юсуф ничего не понимал, точно хозяйка дома в провинции, к которой в дом вдруг явился чопорный гость, или, скорее, как городской глава, к которому в служебный кабинет зашел министр. По его разумению, гостя нужно было обязательно чем-нибудь напоить и накормить, а на сиденье во что бы то ни стало положить мягкую подушку!

И как Зулейха ни настаивала, он поднялся и подозвал матроса, чтобы тот навел порядок и убрал со стола пустые и грязные тарелки из-под закусок.

Зулейха с большим трудом уговорила мужа не приносить коньяк из капитанской каюты и не дала ему самому броситься готовить ей лимонад. И вопреки обыкновению подшутила:

— Не забудьте тот день в Силифке, когда как член комитета по балу я зашла к вам в кабинет, и вы насильно накормили меня вареньем из шелковицы. Вы ведь тогда пролили его на меня…

Юсуф с детской простотой улыбнулся и сказал:

— Да, я в тот день страшно опозорился…

Зулейха, чтобы сделать приятное капитану и Юсуфу, взяла сигарету из открытой пачки, горсть сушеного гороха и миндаля.

Доктор ничего этого не замечал. Он дремал в плетеном кресле, закрыв голову руками и поджав ноги, от чего казался еще меньше, и иногда глубоко вдыхал воздух.

Юсуф накинул на доктора свой пиджак, чтобы он не простыл.

— Бедняжка, он плохо себя чувствует по ночам в каюте, его укачивает. Но на свежем воздухе он может спокойно проспать несколько часов, — сказала Зулейха.

Хотя Юсуф всей душой жалел старика, но хотел разбудить беднягу, потому что считал, что по правилам этикета не положено спать в присутствии женщины.

Дабы он этого не сделал, Зулейхе пришлось пригрозить, что, если он продолжит с ней церемониться, она больше не придет, и сделала вид что уходит.

Говорили снова об Освободительной войне. Капитан с острова Родос рассказывал об опасных приключениях тех времен, когда его нога еще не была деревянной.

Если Зулейхе интересно слушать, то для нее он готов начать рассказывать сначала. Во время Мировой войны он был морским офицером. Когда после перемирия армия распалась, он перешел на небольшой угольный пароход, чем-то похожий на «Ташуджу». Перевозил из Стамбула в Анатолию оружие и военных, понимая всю опасность того, что делает.

Когда Зулейха слушала эту историю, ей вспомнились посиделки у бассейна в Гёльюзю. Она увидела подвесной фонарь, вокруг которого кружили большие мотыльки и прочая ночная мошкара, бледное и усталое лицо отца, Юсуфа и пожилую деревенскую женщину в платке, которые слушали его как святого.

В затуманенном разуме Зулейхи картина скудного стола с выпивкой на палубе «Ташуджу» смешалась с видением в Гёльюзю. Девушка все слушала капитана с Родоса.

Такая же тихая летняя ночь… Это был бал на иностранном броненосце, ставшем на якорь рядом с дворцом Долмабахче, или давали званый вечер. Одним словом, какое-то пышное торжество…

Паровые баркасы и прогулочные катера, не переставая, возили на броненосец приглашенных, то и дело раздавалась музыка, и ее звуки эхом отзывались на берегу…

В это время привязанное к бую судно капитана с Родоса стояло перед Кызкулеси[94] и ждало полной темноты, подходящего времени, чтобы двинуться в сторону Черного моря. У них на борту был запас боеприпасов и около двенадцати офицеров… Эти демобилизованные офицеры в одежде черноморских крестьян сидели на палубе и смотрели на праздничное веселье, не издавая ни звука.

Зулейха вспомнила, как и она однажды вечером, когда пошла в гости к школьной подруге в Фындыклы, следила за таким же празднеством на площади перед Долмабахче. Возможно, что эта была одна и та же ночь. В широкой полосе электрического света, которая окружала броненосец, кишели прогулочные катера, паровые баркасы и лодки.

Отчаливавший от дворцовой пристани баркас перед тем, как направиться к броненосцу, медленно проплыл вдоль набережной. Зулейхе показалось, что на нем среди кордона офицеров в блестящей шитой золотом униформе она рассмотрела шахзаде Омера Фарука[95].

Все это, — броненосец, походивший на скопление звезд внутри окутанного туманом ореола, потоком стекавшиеся к нему прогулочные катера, баркасы и моторные лодки, на них мужчины во фраках. Офицеры в парадной форме, женщины все в сверкающих драгоценностях и декольте, закутанные в накидки и манто, оставляющие открытой грудь, и светловолосый принц, о котором можно было подумать, что он явился из цветной книги сказок, — маленькой ученице колледжа казались символами идеальной жизни определенной эпохи. И хотя Зулейха до сих пор не могла полностью избавиться от впечатлений того дня, душой и сердцем она находилась рядом с переодетыми в деревенское платье офицерами на борту темного парохода недалеко от Кызкулеси. Она вслушивалась в каждое слово капитана с Родоса и в воображении вместе с ним и офицерами уплывала от Стамбула.

Какой же впечатляющей сказкой с годами становилась эта Освободительная война.

Юсуф заметил, что его жена опустила локти на колени, подбородок положила на сцепленные пальцы и начала задавать вопросы капитану. Ее глаза горели, как у ребенка, который с интересом слушает сказку. Как же она изменилась!

* * *

Зулейха не ограничилась тем, что однажды подсела к капитану и Юсуфу. Теперь каждый вечер, побродив немного по кораблю, выбор свой она останавливала на их столике.

Юсуф не понимал причин такого поведения, но постепенно начинал привыкать к ее настойчивости, простым и дружеским разговорам. А потому не удивлялся тому, что Зулейха не считала ниже своего достоинства сидеть за столом под капитанским мостиком и брать с этого собранного на скорую руку стола с угощениями сушеный горох и миндаль.

Однажды Зулейха, сделав вид, что делает это для себя, взяла в руки нож, смешала яичный желток, творог