Дни Самайна - Татьяна Олеговна Воронцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Невнятные возгласы. Движения тел. Мужчина и женщина, обнаженные, ненавидящие друг друга… Боже, ты это видишь?
Вся сцена внезапно начала вызывать у него глубочайшее отвращение. До тошноты. Даже кончики пальцев похолодели, как при спазме сосудов. Выпустив из рук Иркины повлажневшие от жаркого пота бедра, он понял, что не может видеть ее больше ни минуты, ни секунды. Сжав зубы, чтобы ненароком не обматерить гордую красавицу, только что принявшую в себя порцию его спермы, Константин столкнул ее с кровати.
– Одевайся и уходи.
– Что? – Она захлопала глазами.
– Повторяю: уходи. Убирайся отсюда. Уе… – Он все-таки выругался.
Ирка попятилась. Глаза ее наполнились слезами.
– Сволочь! – сказала она хрипло, но внятно.
Константин устало потер пальцами лоб.
– Да, к сожалению. Извини. Я не хотел быть грубым, просто сорвалось.
– Скотина!
– Да-да… Извини еще раз. А теперь я хочу, чтобы ты ушла.
– Попользовался и выкинул – так, что ли?
Он глубоко вздохнул. Что, опять за волосы ее таскать? Нет настроения, к тому же на этот раз она, бедняжка, и впрямь ни в чем не виновата. Кроме того, что является слабоумным придатком лучшей в мире задницы, жаркие недра которой мечтает перепахать любой работоспособный член.
– Слушай, прекрати. Бери свои тряпки и уматывай. Мне нужно побыть одному.
Дрожащими руками она напялила на себя джинсы, блузку. Оглянулась в поисках сигарет. Схватила со стола измятую пачку, которую Константин целый день протаскал в кармане, и тут же торопливо закурила – все что угодно, лишь бы задержаться еще на пять минут.
– Об одном жалею – мало я тебе всыпала.
Тут он слегка развеселился.
– Ну, может, в другой раз…
– В другой раз? – Глаза ее загорелись. – Забудь об этом, Костя, здоровее будешь, потому что если этот другой раз действительно наступит, я твою драгоценную задницу и твою драгоценную спину так размочалю, что ты неделю в лежку будешь лежать. Всю жизнь мечтала послушать, как ты скулишь от боли…
– Как я – что? – Он прикусил губу, чтобы не рассмеяться. – Жаль разочаровывать тебя, детка, но скорее всего я получу удовольствие.
– Извращенец, – произнесла она с убийственным презрением, загоняя последний гвоздь в крышку его гроба.
Константин пожал плечами.
– Радуйся! Тебе больше не придется иметь дело с извращенцем.
Уже в дверях она обернулась, топнула высоким каблуком.
– Я тебе это припомню, так и знай!
Не сомневаюсь, детка. Не сомневаюсь.
Итак, погоне за двумя зайцами пришел конец. Ты в ужасе, cher ami? Напротив. По большому счету ты даже рад.
Если о твоем грехе кто-то знает, то с этим уже можно жить. Если же носить грех в себе, то это неизбежно повлечет за собой самые печальные последствия.[74]
Грех – какое замусоленное слово. И тем не менее выражает самую суть. По этой причине ты и разрешил этой кукле безмозглой попортить тебе шкуру, рассудив, вопреки распространенному мнению, что лучше небольшая головомойка сразу, чем глобальное и неотвратимое возмездие потом. Да-да, именно так, а не наоборот. Суд человеческий, что ни говори, не так суров и праведен, как суд божий.
Женская рука, наносящая удар за ударом – символическая кара, небольшой взнос в небесную казну. Пять минут со стиснутыми зубами в надежде уравновесить преступление и наказание, но все пошло прахом из-за одной-единственной твоей оплошности, на которую ты сам же и указал: УДОВОЛЬСТВИЕ. Ты получил удовольствие от того, что, по замыслу организаторов, должно было послужить тебе горьким уроком. Так кто кого перехитрил? У вас ничего не вышло, cher ami – ни у нее, ни у тебя – и значит, ты до сих пор перед нею в долгу. Фарс с продолжением.
Эти мысли отнюдь не праздные, как может показаться на первый взгляд. Дело в том, что сегодня в лесу… во время той памятной прогулки по развалинам… короче, была одна вещь, о которой Константин не сказал никому. Ни Оуэну, ни Ирке, вообще ни одной живой душе. Там, на дне подземелья, куда на протяжении последних двадцати веков не заглядывал никто, кроме крыс и ежей, он видел себя. С кровоточащей раной на затылке, с переломанными костями… Не просто человека с похожим лицом, а себя самого.
Глава 11
– Вчера мне звонил мистер Бирн.
– Ох! – Анна сморщилась, как будто у нее неожиданно разболелся зуб, и поспешно глотнула из бокала. – Кошмар какой! И что?
С аристократической небрежностью Дэймон выудил из коктейля маслину, отправил ее в рот, выплюнул косточку, аккуратно вытер губы бумажной салфеткой и только после этого ответил:
– Да ничего!
Анна жалобно округлила глаза.
– Дэй, пожалуйста…
– Кстати, ты заметила, что только американцы и русские сокращают имена собственные? Ирландцы – никогда. – Посмеиваясь, он передразнил: – Дэй, пожалуйста… Ладно, Энни, так уж и быть. Он интересовался, за каким чертом мне понадобилась Ирина Казанцева.
– А он не спросил, кто ты такой?
Углы великолепно очерченного рта слегка дрогнули.
– Он знает, кто я такой.
И в этом нет ничего удивительного. Сесть за стол, набрать на клавиатуре компьютера: DAYMON DIKKENS – на это способен даже ученик младшей школы, а уж мистер Бирн тем более. Наверняка это было первое, что он сделал, когда узнал о звонке. Краткая биографическая справка, каталог картин, стоимость картин, адреса салонов, где эти картины можно приобрести, контактные телефоны торгового агента, юриста и сотрудников офисов в Дублине и Лос-Анжелесе – все это есть на сайте, с материалами которого может ознакомиться любой желающий.
– Ну дальше, дальше! – нетерпеливо воскликнула Анна.
– Дальше мы поговорили. Нет, он был вежлив, а я, кажется, не очень. Я сказал, что не знаю никакой Ирины Казанцевой. Что кто-то намеренно ввел в заблуждение секретаря офиса, используя для этой цели мое имя и номер моего телефона. Кто-то из моих бесчисленных знакомых, как это ни прискорбно. Возможно, один из тех, с кем я вынужден общаться на выставках, на аукционах, на вечеринках… Не исключено, что он из актерской братии, недавно я делал декорации для одной из театральных постановок в «Gate».
– Ты лгал с такой легкостью?
– Я всегда делаю это с легкостью. В трудные времена это помогало мне держаться на плаву. В чем дело, моя радость? Ты шокирована? Да ладно… Хорошим девочкам вроде тебя обычно нравятся плохие мальчики.
Играя зажигалкой, Дэймон смотрел
