Совершенно секретное дело о ките - Альберт Мифтахутдинов

«Бежать отсюда надо, — подумал он. — Вот потеплеет — и дадим тягу…»

Вечером он поделился этой мыслью с женой.

— Зачем ждать-то? — сказала она. — Зачем? Сейчас надо, сейчас.

Утром она сбегала в контору, рассчиталась, так и кончилась казахстанская жизнь. Собралась молодая семья к тетке жены. Обитала тетка где-то между Кишиневом и Одессой.

Немного вещей было у молодоженов. Это потом, через много лет, будет одолевать Варфоломея тяга к накопительству, бацилла «вещизма» проникнет в его душу, но это будет потом, потом, не сейчас. А сейчас вещей-то — узел с постелью, да чемодан с бельем и посудой, да под мышкой у Варфоломея три пары валенок — все, что удалось сберечь, сэкономить, выкроить из отходов производства и материала заказчика.

Старше была его жена, а потому мудрей и практичней.

— Зачем? — спросила она. — Ну зачем тебе в Кишиневе валенки?! Да еще три пары! Кто их купит? Ты соображаешь? Там снега-то никто отродясь не видел!

Он хлопал ресницами и понимал, что она права.

Она отняла у него валенки и отнесла их деду. Дед вынес деньги. Она поблагодарила.

— И они пошли. До станции всего три километра. Но через пять минут их догнал дед.

— Вот, — протянул он небольшой узелок, — тут еда, как же в дорогу-то без еды? — Он тяжело дышал, запыхался. — Ну, бывайте!

Обнял Варфоломея, ее обнял. Потом перекрестил нехристя, вздохнул, махнул рукой, повернулся и быстро засеменил к дому.

Слезы дрожали в глазах Варфоломея.

У тетушки освоился он быстро. Она несказанно рада была и племяннице и ее непутевому молодому мужу. А Варфоломей сразу втянулся в местечковый быт, в знакомые с детства нравы, в шум, колготню и запах тесных дворов.

Но вскоре его потянуло в столицу, к цивилизации, надоело в местечке. Долго выбирали — куда, и по рекомендации тети обосновался он в Кишиневе в фотоателье «Красота» помощником мастера. В его обязанности входило составлять и размешивать растворы, заботиться об освещении, развлекать ожидающих своей очереди клиентов, а наиболее важным из них доставлять снимки на дом.

Через некоторое время он оправдывает доверие мастера. В руках у Вари старая поношенная камера «Москва». Варя на самостоятельной работе, Варя делает деньги.

Днем туристы и неработающие жители валом валили в парк. Парк охраняли два огромных монументальных льва, величиною чуть меньше египетских. Это место и облюбовал Варфоломей Шнайдер для своих дежурств.

Львы возлежали на тяжелых лапах у входа в парк, глаза их безучастно взирали на толпу, и казалось, будто под постоянным здешним солнцем они щурятся. Львы щурились и зимой и летом — солнца было много всегда.

И вот мы видим Варфоломея у входа в парк. А Варфоломей видит у входа в парк старую еврейскую бабушку с внуком. Варфоломей собран, нацелен, и вот он в атаке.

— Ах, какой милый мальчик. Милый мальчик с милой бабушкой! Ты любишь свою бабусю? Правильно! Бабуся хорошая, а волк нехороший! Давай я тебя сфотографирую! Мастер хочет тебя сфотографировать! Иди к этому льву!

После такой тирады сердце бабуси и без того доброе становится податливым, как пластилин. Особенно на нее производят впечатление слова насчет «мастера». Она рада, что это не халтурщик, а действительно мастер с аппаратом и квитанционной книжкой в руках.

— Мусик! — обращается она к внуку. — Иди к этому леве. Садись на этого леву.

Варфоломей с готовностью помогает внуку.

— А где я стану? — спрашивает бабуся. — Я стану рядом? Где?

— Как где? Вы станете к другому леве!

— Как же к другому? Вы что, будете снимать отдельно?

— Мастер знает, не подсказывайте сюжеты! Мастер знает!

— Выходит, я отдельно, внук отдельно? Каждый у своего левы? Да… Такова жизнь…

— Не мешайте мастеру работать! Когда вы гуляете по этому парку, я вам не мешаю. Когда вы просите снять этого вашего прелестного внука — не порть зверя, мальчик! не колупай его! — так я вам не мешаю. Не мешайте мастеру работать! Все! Готово! Так сколько вам сделать фотографий?

— А сколько надо? — тревожно спрашивает бабка, подавленная быстротой и натиском.

— Как сколько? — делает удивленное лицо Варя. — Давайте считать. Вам надо? Надо. Раз. (Он загнул палец.) Маме-папе — надо? Надо. Два, три. (Он загибает пальцы.) Ему самому надо? Надо, когда он вырастет. Значит, еще две.

— Почему же две?

— А что он будет дарить любимой девушке, когда вырастет? Девушка должна знать, каким он был прелестным в молодости. Львов уже не будет, их расколупают, их испортят вот такие же, как он, бандиты, то есть хулиганы, ну эти… гм… однокашники! Да! Это теперь называется так! А он будет. И девушка будет его любить.

— Вы думаете, родители-таки сразу будут согласны?

— Сразу? За кого вы меня принимаете? Конечно, нет! Но когда они придут из загса домой, а девушка уже будет с животиком, что делать родителям, а? Молодежь, она такая! Нет на нее управы! Разве раньше так было? — бьет по больному месту Варфоломей.

Бабушка горестно качает головой и вздыхает:

— Нет… раньше было лучше… хоть слушались…

— Правильно. Итак, десять фотографий. Приходите завтра и приносите десять рублей.

— Сразу десять?

— Можно в рассрочку. Но сразу пять. Да. Пять. Меньше нельзя. Меня с работы уволят.

— В рассрочку тоже дорого…

— А раньше разве было дешевле?

— Раньше тоже было дорого… — вздыхает бабуся.

— За такого внука дорого? Если б у меня был такой внук, я бы никогда не сказал, что дорого, даже если б не десять, а одиннадцать. Ладно, уговорили. Пусть сначала пять рублей, а потом еще три. Восемь вместо одиннадцати. Кто из ваших знакомых мог бы так снизить цену? Знаю, никто. Вы хорошая женщина, идите, приходите завтра, у вас прелестный внук, дай бог вам здоровья!

Бабуся уходит, а Варфоломей подстерегает очередную жертву. Так и шла его недолгая жизнь на ниве фотоискусства, пока тетиного знакомого не посадили за махинации. Пришлось Варе уволиться и снова искать смысл жизни.

…Все эти и другие эпизоды из его биографии медленно возникают в его мозгу и так же тихо исчезают, пока он сидит один за столиком ресторана в далеком чукотском поселке А-е и ищет виноватых в своих злоключениях, в своих мотаниях по свету, в своей неустроенной судьбе, в своем одиночестве. Да, да, в одиночестве. Всего восемь лет романтики выдержала его жена и нашла более уверенного человека. А почему? А потому, что еще в начале пути Варфоломей сам по себе факт романтической любви считал уже гарантией вечного семейного счастья, никогда не ревновал и доверял, обеспечивая себе спокойную жизнь.

Можно было бы сейчас в ресторане улучшить настроение, да непьющий Варя, вот в чем беда. Единственный способ — исповедаться, излить душу. А это легче всего сделать, если человек посторонний. И такой человек находится.

— Свободно? — спрашивает он.

Варфоломей кивает.

Ни по лицу, ни по одежде профессию человека не определить. Лицо обычное, ничего броского. Одежда тоже — свитер под пиджаком, как у многих, никаких значков на лацканах.

— Заказал?

— Не пью…

— Чего так?

— Не идет…

— А… понимаю… — сказал незнакомец, — жаль, пива нет. Пивом хорошо лечиться… Всем хорош север, а вот пива нет… Да-а… нет в жизни счастья. Потому и бегут отсюда… Кто без пива выдержит-то, а?

Варфоломей угадал в нем приезжего.

— Надолго к нам? — спросил он.

— Как получится… Вот слетаю на Остров, а там видно будет.

Официантка принесла заказ незнакомца.

— Ну, за знакомство, — сказал он. — Меня Черновым зовут. Ваня Чернов, значит. А тебя?

— Варфоломей…

— Варя, значит… Что имя-то такое?

— Сын бородатого… с древнееврейского…

— А-а… понятно…

И Чернов опрокинул стопку.

А Варя, опустив глаза и скучно ковыряя бифштекс, вспомнил о том, что давно не писал на материк, маме. А мама вот в прошлом году прислала ему дорогой подарок — расческу из заморского сандалового дерева — давно мечтал Варя о ней. Мечта сбылась, единственная его мечта, которая осуществилась в жизни, да вот только поздновато, расчесывать уже нечего. По утрам, прихорашиваясь перед зеркалом, а надо сказать, что к внешности своей он относился серьезно, Варфоломей вертел расческу вдыхал тонкий приятный запах сандалового дерева и поглаживал лысину.

«Хорошо, что борода есть», — думал Варфоломей, любовно подстригая ее маленькими ножницами, которые всегда носил с собой в специальном внутреннем кармашке жилета.

— Ну, а вы, — спросил в свою очередь Чернов, — давно тут?

— Полгода…

— А зачем? От теплой жены да на холодный север?

— Нет у меня жены… — потупился Варфоломей.

— Простите… — понял Чернов… — я не хотел.

— Да нет, чего уж там, — решил открыться Варфоломей. — Я вам скажу, когда жена уходит, это очень неприятно. Но когда она не приходит год, два и не возвращается на третий, понимаешь, что это серьезно.