Детородный возраст - Наталья Земскова

– Ты не умеешь его заводить.

– Да, действительно. Ты чего не звонишь? Ты здорова, в порядке?

– Я здорова, в порядке.

– А чего такой голос?

– Вчера была Венеция, сегодня Флоренция, завтра Пиза, Сиена. Вот что такое галопом по Европам.

– Но ты довольна? Ты устала?

– Чуть-чуть. Много снимаю, придется купить еще одну карту памяти и кассету.

– Ну, умница, умница. А я совсем забегался. Знаешь, на открытие выставки едет куча народу, придется кого-то разместить у нас, ты не против?

– Конечно, нет.

– Какие-то немцы… Ну, не какие-то – агенты… Австрийцы, много ребят-москвичей. Представь, звонили с телевидения, предлагают ролик за смешную сумму. Да! Готов каталог, ребята размещают в Интернете.

– Ну и отлично, отлично…

Кое-как свернув разговор, она вдруг некстати подумала о том, что люди расстаются вовсе не из-за каких-то глобальных причин и несходств-нестыковок, а лишь потому, что сами наскучили себе в устойчивом союзе: меняться сложно, проще найти нового партнера, который волей-неволей предложит (навяжет!) тебе совсем иную роль, иную жизнь. Вот и она с Валерой старая-престарая, давно известная и скучная, как кухонная прихватка. Удобная и скучная. И этот танец в баре был нужен для того, чтоб сбросить старую шкурку и освободиться. Какая она с Кирилловым, пока было не совсем понятно, вернее, непонятно совсем, но с ним она нравилась себе больше, чем с мужем. С Кирилловым всё только начиналось, разворачивалось, двигалось и нарастало само собой, а главное – всё было можно, всё легко. Но это здесь, сейчас. А дальше?

– …Дальше мы садимся в автобус и едем во Флоренцию, – услышала она голос всегда одинаковой и от этого удивительной Лады. – Там пробудем до вечера, очень большая программа.

Едва устроившись в кресле, Маргарита уснула и проспала всю дорогу без снов. Ей давно требовался отдых, главным образом от эмоций, но вместо этого предлагали, может быть, самый удивительный и «эмоциональный» город Италии. Здесь статуя Давида, здесь Данте Алигьери, здесь притаилось Средневековье с кострами инквизиции и красивейшими храмами, здесь галерея Уффици…

После экскурсии Маргарита и Кириллов долго сидели на площади Синьории, где несколько столетий назад смущал горожан своими проповедями монах Савонарола, гуляли по Золотому мостику через реку Арно и возвращались к основной точке города – собору Санта-Мария-дель-Фьоре, неправдоподобно воздушному и обильно декорированному мрамором, скульптурными изображениями, золотом и мозаикой. Он возникал перед взором внезапно, стоял на крохотной площади и своими гигантскими объемами исключал возможность целостного обзора.

– У нас бы такая махина возвышалась на какой-нибудь громадной горе, чтобы за десять километров было видно и слышно, – заметил Кириллов, пытаясь снимать храм на ее камеру.

Маргарита щелкала фотоаппаратом, не отвечая и сердясь на себя за плохие, с ее точки зрения, ракурсы.

– Ну, что делать… Будем снимать по частям, раз они не удосужились освободить пространство и установить его как нужно. Пятьсот лет строили и не могли сообразить. Знаешь, именно здесь, во Флоренции, очень понятна мысль о том, что культура развивается локально. То есть не по спирали – вперед и вверх, – а пятнышками: то там, то здесь, в разных странах и разных веках. И, скорее всего, всё великое уже создано.

– Ну конечно же, создано и потеряно, дошла только малая толика – это-то и обидно.

– А Флоренция узнаваема удивительно. Перед поездкой я посмотрела кучу репродукций. Оказывается, всё в точности, как было в пятнадцатом веке.

– Берегут, лелеют.

Переполненные Флоренцией, они оба притихли и на обратном пути молчали, дремали, смотрели в окно. Вечером Кириллов появился в ее номере с пакетами, полными вкусностей и фруктов:

– Так не хочется никуда идти. Может, здесь и поужинаем?

– Хотела предложить то же самое.

Когда Маргарита хлопотала вокруг стола, Кириллов достал из сумки и протянул ей увесистый сверток. Она развернула многочисленные слои бумаги, и оттуда выглянул небольшой ангелочек с улыбчивым открытым личиком.

– Китч, конечно, согласен, но он очень флорентийский, будто только слетел с собора… как его?

– Санта-Мария-дель-Фьоре. Да, в самом деле… Чудесно!

Маргарита с восторгом рассматривала золоченые крылышки и точеные завитушки, положила вещицу на синее покрывало, любуясь сочетанием цветов. Это не был лукавый амурчик с традиционными стрелами или арфой на спинке. Это было открытое миру радостное существо, обремененное небесными заботами и выполнявшее свое дело с азартом и вкусом.

– Только не понял, какой материал – для гипса уж слишком тяжел. Приедешь – повесишь на стенку.

– Чудесный, спасибо. Спасибо! Да-да, он очень флорентийский, очень возрожденческий. Как странно, я уже скучаю по Флоренции.

– А я… Я ужасно соскучился по тебе, просто страшно, – прошептал он, шагая навстречу. – Всё время врозь.

– Всё время вместе!

– И это ты называешь вместе?

И опять была бессонная ночь в свете фиолетовой лампы, когда запоминается каждая мелочь, и каждой мелочи придается исключительное значение, тишина скорее гнетет, нежели убаюкивает, и утро наступает внезапно, когда его совсем не зовут. Первое смущение отступило, началось узнавание и угадывание друг друга. В эту ночь Маргарите казалось, что они вместе давно и уже «подогнаны» друг под друга, когда язык тел понятнее и проще языка слов, а секс – продолжение какого-то важного и очень значимого для обоих разговора, когда впереди еще столько неосвоенных земель и так далеко до привычки. Странно, но утомления не чувствовали ни он, ни она, словно какой-то легкий хмель питал их днем и ночью, как солнечные батареи, не требуя взамен ни отдыха, ни сна.

Они перестали скрываться и уже открыто держались за руки, не разлучаясь ни на минуту и разговаривая только друг с другом. Эта перемена произошла в Риме, который был двумя днями спустя и так потряс обоих, что они уже готовы были согласиться со светлановским «Рим – подлинник, всё остальное – копии». Бродя по Вечному городу, Маргарита чувствовала только одно желание: остаться здесь подольше, увидеть и запомнить всё. Рим не вмещался, не усваивался сразу, требуя времени, а главное – пауз. В восприятии таких произведений искусства и архитектуры, как Рим, важны паузы, время для вызревания и обдумывания – вот это-то и отсутствовало. Совсем. В дополнение к основной экскурсии они взяли еще «Ночной Рим», но это не столько добавило впечатлений, сколько увеличило груз эмоций.

– Возьмите потом тур «Римские каникулы», семь дней с заездом во Флоренцию, – посоветовала гид Лада.

– Да-да, конечно, – кивала Маргарита, смутно предвидя, что после этой Италии долго-долго никуда не выберется, и вообще всё пойдет по-другому, а как – не знает никто. О будущем размышлять не хотелось, каждый день был огромен, а пролетал мгновенно и уже назавтра казался давно прошедшим. Она пыталась вспомнить что-то подобное из своей жизни, схожее по плотности и яркости событий, и не могла. Странно все-таки, что они с Валерой – ведь для художника это Мекка! – так и не съездили в Италию. Начали с Германии, побывали в Англии, Чехии, Швеции, Испании и даже Австралии, а про Италию словно забыли. «Потому что оставили для меня», – думала она, ничему уже не удивляясь и принимая всё как должное.

Пожертвовав одним римским днем, Кириллов и Маргарита все-таки отправились в Неаполь и Помпеи, на побережье Тирренского моря, где долго бродили у подножия Везувия среди древних развалин и цветущих магнолий. И это уже была совсем другая Италия, другие настроения, другие мысли. Экскурсовод, пожилой итальянец с зонтиком-тростью, натуральный мафиози на пенсии, уверял, что Помпеи погибли не от лавы, а от гигантского количества пепла, накрывшего город, точно толстенное одеяло, и похоронившего в основном мародеров, специально оставшихся здесь. Большинство жителей успели добежать до моря и остались живы.

Маргарита стояла посреди древнего города и не могла оторвать взгляд от острова Капри, лежащего в море напротив и напоминающего очертаниями спящую девушку. Одно из самых знаковых в мире мест. И – самых красивых. И опять она чувствовала нечто подобное тому, что ощущала в Венеции: всё происходит здесь и сейчас. И, значит, там, на Капри, сейчас у Горького гостит Ходасевич с женой, Горький читает Бунина, скрывает, что читает, страдает, что не может писать, как Бунин, боится большевиков, все томятся, пытаются развлечься и ждут новостей из России…

– Нравится? – улыбнулся «мафиози». – Существует легенда о том, что когда Господь Бог занимался сотворением мира и напоследок держал в руках красоту, предназначенную для всего света, то, представьте, чихнул, и вся красота выпала из его рук как раз в этом месте.

– Похоже, – ответила Маргарита. – Неужели вы не боитесь здесь, возле живого вулкана?