Мальчик, который видел демонов - Кэролин Джесс-Кук

Майкл протягивает Мелинде лист бумаги с музыкальной композицией Алекса. Она надевает очки и внимательно изучает ноты.

– Вы говорите, это сочинил десятилетний мальчик?

Я пытаюсь сформулировать правильное объяснение.

– Ну, в каком-то смысле. По его словам, он написал все это с подачи… воображаемого друга.

Мелинда вскидывает брови.

– Тот еще воображаемый друг, да? – Она смотрит на Майкла. – Что ж, ничего подобного я никогда не видела. Есть, конечно, влияние классиков.

Она использует короткий, но с идеальным маникюром ноготь, чтобы показать, где именно.

– Здесь чувствуется Шопен. В завершающих аккордах, возможно, Моцарт. Разумеется, влияние несущественное.

Она встает, с листом в руке выходит из-за стола, направляясь к пианино «Ямаха», которое стоит у дальней стены.

– Сыграйте вы, – предлагает мне Майкл. – В конце концов, это ваша песня.

Мелинда поворачивается.

– Вы играете? Прошу вас. – Она отодвигает вращающийся табурет и предлагает мне сесть.

Я разминаю пальцы.

– Давно уже не садилась за инструмент.

– Да ладно вам! – Мелинда улыбается и похлопывает по стулу. – Не стесняйтесь. Давайте послушаем этот шедевр!

По правде говоря, очень нервничаю из-за того, что мне предстоит сыграть эту композицию. Я уже слышала мелодию в голове, когда читала ноты, но не знаю, что со мной произойдет, когда начну играть песню Поппи. Совпадение, убеждаю я себя, но воспоминания о своих прошлых беседах с Алексом не дают мне покоя. Он слишком много знает обо мне и о Поппи, и эта загадка мне пока не по зубам.

Я поднимаюсь со стула, сажусь за пианино, провожу пальцами по гладким белым клавишам и начинаю играть. Задерживаю дыхание, когда беру первые аккорды, скриплю зубами, думая о черноволосой головке Поппи, склоненной над кабинетным роялем в нашей морнингсайдской квартире. Когда добираюсь до второй части, начинаю дышать и сосредотачиваюсь на технике исполнения. Простота, озорство и целеустремленность мелодии захватывают меня. Вторая половина сочинения требовательная, лиричная, страстная. Я смотрю на название: «Песнь любви для Ани». Потом замечаю приписку: «От Руэна». Руэн. Я бы дала так называемому демону Алекса другое имя: Руин[30].

Когда я заканчиваю, Мелинда и Майкл аплодируют мне.

– Мне понравилось! – восклицает Майкл.

Мелинда кивает.

– Очень талантливая исполнительница. – Она мне подмигивает, потом подходит к пианино и наклоняется, чтобы вновь взглянуть на ноты. – У мальчика нет чуткости в записях. Нужно попрактиковаться со скрипичными ключами… – Мелинда обращается к Майклу: – Хочешь пропустить это сочинение через наши программы и проверить, не плагиат ли?

Майкл кивает.

Когда мы выходим на улицу из музыкальной школы, Майкл спрашивает:

– Довезти вас до больницы?

– Тут недалеко. Я лучше пройдусь. – Я направляюсь к ботаническому саду, и Майкл следует за мной.

– К машине мне по пути.

– Спасибо, что связались с Мелиндой. Она очень помогла.

Он всматривается в мое лицо.

– Что-то в этом сочинении тревожит вас.

– Я не думаю, что вы знаете меня достаточно хорошо, чтобы…

– Вы склоняетесь к тому, что музыку действительно написал Руэн?

Я смотрю на автомобиль, водитель которого пытается припарковаться задним ходом. Едва не врезается в передний бампер другого автомобиля. Мы проходим мимо.

– Я задаюсь вопросом, а может, Руэн – отец Алекса?

– Демон?

– Нет, я хочу сказать, что Алекс видится со своим отцом. Если физическое насилие, которому он подвергся, дело рук…

Мысль, что отец Алекса не умер и тайком встречается с ним, абсурдна. Но у меня нет ответов на мучающие меня вопросы. Музыка, нападение, его вопрос о моем шраме при нашей первой встрече… И тут я думаю об Урсуле. О ее стремлении отучить меня от навешивания ярлыков.

Мы уже у ботанического сада. К нам трусцой бежит женщина, сопровождаемая двумя далматинами. Майкл обходит меня со стороны, чтобы оказаться между мной и собаками.

– Ладно. – Он сует руки в карманы и улыбается. – Давай рассмотрим и такой вариант. Алекс видит демонов?

Я встречаюсь с ним взглядом. Лицо у него серьезное. Это сторона Майкла, с которой я еще не сталкивалась. Как может этот интеллигентный, проницательный человек допускать даже саму возможность существования демонов, не говоря уже о том, что кто-то может их видеть?

– Вы шутите?

Мы уже рядом с теплицами. Майкл встает передо мной, чуть склоняет голову набок, чтобы отвлечь мое внимание от стайки студентов.

– Когда я готовился стать священником, меня очень интересовали рассказы верующих. Я прочитал множество свидетельств людей, которые видели сокрытое от глаз: ангелов, демонов, Бога… Люди утверждали, будто видели демонов с раздвоенными хвостами, потом понимали, что хвосты эти – канаты, которые становились все толще, захватывали их, привязывали к демону, тащили к нему, уничтожали.

– А почему вы этим заинтересовались?

Майкл вынимает руки из карманов и указывает на скамейку у зеленой лужайки. Мы садимся. Он глубоко вдыхает, проводит рукой по волосам.

– Маленьким я видел свою сестру. Мои родители никогда не говорили о ней. Я узнал о ней совершенно случайно. Нянька проговорилась, что мои роды проходили с осложнениями из-за мертвого ребенка в чреве матери. – Он наклоняется ко мне, чтобы никто не мог подслушать наш разговор.

Я чувствую, что сейчас услышу что-то сокровенное, давно уже не дающее ему покоя.

– Я рос, зная, что у меня была сестра, ее звали Лайза, – продолжает Майкл. – Она сама сказала мне об этом. Я знал, что она выглядела моей копией, только была девочкой, и кроме меня никто не мог ее увидеть. Мои родители отправляли меня от одного психиатру к другому, меняли диету, а в восемь лет я достал их до такой степени, что отец пригрозил вышвырнуть меня в окно, если я еще раз упомяну Лайзу. Он сказал, что ее нет и не было. В общем, видеть ее я перестал. – Майкл пожевал нижнюю губу. – Но я знаю, что она была. Была.

Я киваю, отдавая себе отчет, что я скорее всего единственная, кому он об этом рассказал, и задаюсь вопросом, почему. Я не спрашиваю… вместо этого выбираю ответ, который не переходит границу наших профессиональных отношений.

– Поэтому вы изучали психиатрию?

– Наверное. Полагаю, мне требовалось понять, в чем разница между способностью видеть невидимое и душевным заболеванием.

– Вы хотели выяснить: у вас диссоциативное расстройство[31]или просто играли с призраком вашей сестры?

– Точно! И вот что еще: я атеист с агностическими наклонностями.

– Однако собирались стать священником?

– За выбором этой профессии стоит как религиозная, так и культурная мотивация. Мало кто из тех, кого я встречал на данной тропе, верил в большого дядю на небе.

– Как я понимаю, речь, однако, идет о вере в невидимое.

– Я знаю, что видел мою сестру. Душевнобольной я или нет… – Майкл улыбается, и тут же возвращается невидимая стена отстраненности. – Наука пока может объяснить далеко не все.

– Вы думаете, Алекс действительно что-то видит?

– Гамлет видел призрака своего отца?

– Это пьеса, Майкл…

Он смотрит на меня, касается моей руки.

– Я не говорю, что он общается с мертвыми, Аня. Должна быть причина, по которой у Алекса возникла связь со столь специфической личностью. А что, по словам Поппи, видела она?

Мысленно я возвращаюсь к тому моменту, когда Поппи пыталась объяснить, каково это, быть такой, как она. Мы сидели в ресторане неподалеку от Золотой Мили, центральной улицы Эдинбурга, где ей очень нравились стейки. Я хотела осторожно донести до нее новости, в спокойной и непринужденной обстановке: ей предстояло провести два месяца в детской психиатрической клинике «Вишневый сад».

– Врачи говорят, что у тебя там будет отдельная комната, Поппи, – сообщила я. – Выходные будешь проводить дома. Там бассейн, парк, много других детей.

Я сглотнула слюну. Пусть я и получила диплом детского психиатра, мой профессиональный опыт не подсказал, как продолжить разговор с двенадцатилетней дочерью, которой предстояло стационарное лечение. Мысль, что придется на два месяца отправить дочь в психиатрическую клинику, рвала душу, но я не сомневалась в насущной необходимости подобного решения.

Поппи начала рыдать. Я заметила, как она схватилась за боковины стула, как побледнело ее лицо.

Официантка принесла две тарелки.

– Кому среднепрожаренный?

Я перевела взгляд с официантки на Поппи.

– Я падаю, мама. Почему ты не помогаешь мне?

Мне бы прислушаться. Мне бы задуматься и понять…

Люди стали оглядываться.

– Все в порядке? – спросила официантка. Я кивнула, засовывая кошелек и мобильник в сумочку и думая о том, как бы побыстрее и без лишнего шума вывести отсюда Поппи.

– Ты не понимаешь, на что это похоже! – кричала она. – Что при этом чувствуешь, мама! Ты хоть раз спросила меня, что при этом я чувствую?