По поводу одной машины - Джованни Пирелли

— А рецепт? А лекарства?

Доктор Кризафулли (нараспев): — Лекарства? Рецепт? Дорогая моя, у вашей дочери здоровье, которому можно позавидовать!

— Откуда же у нее головокружения, обмороки? Вас же при этом не было…

— Но вы-то были, почему же вы мне ничего не сказали?

— Как не сказала? Говорила! Вы меня не слушали.

Возможно, что и так. Если бы он получил глоток кофе, этого бы не произошло. Он ее успокаивает:

— Это не имеет значения.

Они вместе спускаются с лестницы, потому что после десяти ворота заперты. Надо выходить через калитку, ключ от которой имеют только обитатели дома.

— Да я и сама знаю.

На прощание ни доктор Кризафулли, ни провожавшая его мать пациентки не пожелали друг другу спокойной ночи.

Когда она вернулась к себе, Марианна полулежала, приподнявшись на локте, глаза ее, обведенные синими кругами, были широко раскрыты, взгляд все еще затуманен.

Она тихо спросила, вернее, прошептала:

— Ты хоть угостила его чашкой кофе?

— Хочешь тоже выпить кофейку? Или лучше гоголь-моголь? А то могу дать бульон с гренками. Тебе надо поесть, моя девочка, иначе ослабнешь, звездочка ты моя бедная. Как ты себя чувствуешь? Легче тебе дышать? Доктор тоже сказал: главное— питание. Дай я зажгу тебе свет. Ты должна встряхнуться. Не надо падать духом.

Марианна: — Если он так считает…

XXXIV

Ого! А генеральный директор — зять заместителя министра, которого взяли на место инженера Роспильози, ушедшего в отставку якобы по состоянию здоровья, — далеко не глуп! Сразу же поняв это, д'Оливо хотел было порадоваться, но не смог.

Доктор Сику (так зовут нового директора), видимо, южанин, но манеры и даже выговор у него явно англосаксонские.

— Если наша встреча с вами, господин инженер, состоялась лишь сегодня, то это объясняется исключительно моей занятостью. И — полагаю — я недооценил бы ваш ум, если бы начал извиняться…

Д'Оливо уставился в стену за спиной собеседника. Там висит фотография, на которой изображены пятеро ребятишек в пижамах, копошащиеся вокруг стола для пинг-понга, портрет очень красивой женщины лет тридцати, в купальном костюме, на носу «Летучего Голландца», и изображение изуродованного автомобиля, по-видимому «масерати», столкнувшегося с прицепом. Кроме того, на стене висит большая фотография Розоне: Сан-Руффино в Ассизи и вырезка из журнала «Лайф», на которой изображено Радио-Сити с птичьего полета.

Когда здесь сидел инженер Роспильози, за спиной у него висели портреты трех двоюродных братьев — наследников основателя завода и держателя главного пакета акций. Их убрали.

Доктор Сику (продолжая в том же духе, по мнению д'Оливо, — полупровокационном): — Я, конечно, побываю и в остальных цехах. Меня так упрашивают, словно от моего посещения зависит их судьба. Хотя — что толку ходить, смотреть машины, о которых я ничего не знаю и знать не обязан. Другое дело, если бы я разбирался в них лучше вас… А весь этот парад — улыбки, рукопожатия, поддакивание, надуманные вопросы, задаваемые только для того, чтобы показать, что вы проявляете интерес, что вы бдительны и дальновидны, — я охотно уступаю послу Йемена… (Лукаво улыбнувшись)… или заместителю министра Икс-Игрек. — Тут же переходя дальше: — Что касается «Г-3», рад воздать вам должное: вы не просили меня совершить парадный обход. Вы мне даже ни разу не позвонили. По-видимому, у вас не было ко мне никаких просьб.

Д'Оливо (в тон): — По-видимому.

Доктор Сику: — Впрочем, цеху «Г-3» в его нынешнем виде осталось жить недолго. Я, собственно, вас для того и вызвал, чтобы проинформировать. Решение принято час тому назад, его следует держать в строгом секрете — по крайней мере, до тех пор, пока причины секретности не отпадут.

— Значит, если я правильно понял, цех «Г-3» будет переведен в другое помещение?

— В другое место. В порядке рассредоточения некоторых производственных секторов, дабы обеспечить им большую оперативность и самостоятельность по отношению к центральному аппарату, перед которым стоят новые более сложные задачи.

«А также во избежание большого скопления рабочих», — хотелось добавить инженеру д'Оливо. Но он ничего не сказал. Только подумал: если бы такого рода план излагал ему не Сику, а Роспильози, сколько было бы преамбул, витиеватых вступлений, отступлений — в круглых и в квадратных скобках…

И сказал: — Хорошо.

Доктор Сику: — С десятого марта в вашем распоряжении будет кабинет в здании на Европейском проспекте. Вы будете связаны со всеми управлениями, занимающимися планированием и осуществлением строительных работ (участок уже приобретен), а также будете руководить монтажом оборудования и соответствующими службами. Мы отберем для вас штат из подходящих для этой цели работников.

— Очень хорошо.

— Что касается нынешнего цеха «Г-3», то там вас заменять никто не будет. Примите меры к тому, чтобы на переходном этапе необходимость вашего присутствия и вашего контроля была сведена к минимуму. То есть, возложите больше ответственности на тех своих подчиненных…

Д'Оливо: — Мой главный помощник не отвечает необходимым требованиям. Более того, он…

— Прошу вас, не будем вдаваться в детали. В противном случае мне пришлось бы спросить вас, почему вы его взяли и до сих пор держите. По-видимому, у вас были на то свои соображения, и не мне их оспаривать…

Полная противоположность инженеру Роспильози. Тот непременно захотел бы знать, что к чему, взвесил бы все «за» и «против», прикинул бы, кто что скажет, в том числе — и рабочий цеха «Г-3»: о чем он может догадаться, какие доводы выставить. А следовательно, как, с помощью каких мер и ухищрений предотвратить панику.

Доктор Сику: — Между прочим, распорядитесь, чтобы сюда перестали посылать все эти диаграммы «Количество часов на машину» и прочее. Зачем мне голые цифры, если я не знаю, что за ними кроется?

Д'Оливо (пытаясь перевести разговор в другую, более подходящую для него плоскость): — Есть один довольно щекотливый вопрос, который я бы хотел решить с вами.

— А именно?

— Я собирался заменить некоторое количество старых крутильных машин новыми, современной конструкции…

— …разработанной вами. Я знаю.

— Знаете? — вырвалось у д'Оливо. — А известно ли вам, что этому предшествовало?

— Неужели вы полагаете, что этот вопрос надо решать на уровне дирекции? Куда вы поставите новый «Авангард» — в теперешний цех или, когда наступит время, в новый, — будем решать только в зависимости от себестоимости и производительности труда. Конкретные данные, которыми вы располагаете, подскажут вам правильное решение. У меня к вам все. Советую не тратить на этот вопрос много времени. Он имеет ничтожно малое значение. — И тем же тоном: — Если, в случае забастовки, понадобится вести переговоры и, возможно, пойти на кое-какие компромиссы и незначительные уступки, то этим займется управление кадров. — Потом, явно теряя терпение — Инженер д'Оливо! Первый этап промышленной революции давно позади! Когда, наконец, наступит второй? Это не зависит ни от Виминала, ни от Государственного департамента, ни от Международного банка, а исключительно от нашей предприимчивости и оперативности. Если мы будем действовать в духе прошлого, теми же методами, с оглядкой и ограниченной перспективой, мы превратимся, если уже не превратились, в консерваторов! Это башковитое чудовище Маркс разработал исчерпывающую теорию о причинах, побуждающих авангард рабочего класса вести разрушительную борьбу, и о целях этой борьбы А мы вместо анализа фактов и единой концепции противопоставили ей всякую мистику, вроде свободной инициативы, социальной справедливости, равных возможностей для всех и каждого и прочее и прочее. Мы не удосужились выделить внутри нашего класса, а также в мировом масштабе, авангард, который бы осознал свою подлинную роль в истории. А жизнь настоятельно этого требует. Мы не усвоили уроков Маркса даже в том, что касается умения различать постоянные факторы от преходящих соображений выгоды, тактику от стратегии… Но, простите, какие из его работ вы читали?

— Никаких.

— Когда переедете в свой новый кабинет, начните с «Манифеста».

XXXV

— Как ваша фамилия?

Вопрос застал Чезиру врасплох, когда она собиралась сорвать с календаря «Рив», из-под крылатого колечка шарикоподшипника, листок со вчерашней датой — 16 февраля 1958. Она вздрогнула и сжалась в комок, хотя и так невелика ростом, неказиста.

Рибакки: — Я спросил, как ваша фамилия.

— Моя? — Чезира, слезливо — Я всегда честно работала. Всегда! И на господина Молинари, и на господина Комби, и — пока с ним не стряслась беда — на бедного господина Карлези…