Области тьмы - Алан Глинн

Потом кое-что вспомнил.

Пошёл в спальню, залез в шкаф. Пытаясь не замечать пульсации в голове, я согнулся и вытащил старую обувную коробку из-под одеяла и груды журналов. Открыл и вытащил большой коричневый конверт, куда сунул деньги и таблетки. Порылся в нём рукой, не обращая внимания на пакет с 350 оставшимися таблетками. Сейчас я искал записную книжку Вернона.

А когда нашёл, начал перелистывать её страничка за страничкой. Там были дюжины имён и телефонов, некоторые зачёркнуты, иногда над или под ними надписаны новые. В этот раз я узнал имя Дека Таубера, и смутно вспомнил ещё пару имён, но как ни обидно — а я проверил всю книжку несколько раз — я так и не нашёл никакого Тома или Тодда.

Но всё равно кто-то из этих людей может мне помочь, если ему позвонить, хотя бы что-нибудь расскажет.

И вообще, подумал я, кто все эти люди?

Это было очевидно, и хотя записная книжка пролежала в шкафу несколько недель, до меня только сейчас дошло — это, наверняка, список клиентов Вернона.

Осознание, что эти люди принимали когда-то МДТ, а кто-то сидит на нём до сих пор, стало для меня откровением. Ещё оно уязвило моё самолюбие, потому что хоть мысль о том, что, кроме меня, никто не испытывал потрясающего действия МТД, была бредовой, тем не менее я ощущал, что опыт мой в каком-то роде уникален и более аутентичен, чем у всех остальных, кто сидит на нём. Это возмущённое чувство собственничества засело у меня в голове, когда я ещё раз перечитывал записную книжку, а потом я поймал за хвост ещё одну важную идею. Если все эти люди принимают МТД, значит, это можно делать, не испытывая головных болей и отключек, не говоря уже о повреждении мозга.

Я принял ещё две таблетки экседрина и продолжил изучение записной книжки. Чем больше я смотрел на некоторые имена, тем более знакомыми они мне казались, и в итоге около половины выплыли из недр памяти, я вспомнил их хозяев. Часть этих имён принадлежала миру бизнеса, эти люди работали в новых или средних по размеру компаниях. Ещё писатели и журналисты, пара архитекторов. Не считая Дека Таубера, они не были особенно известны. Каждому достался свой кусочек славы, но по большей части в своём узком кругу, так что я решил, стоит заняться изучением информации по ним. Я загрузил компьютер и вышел в Сеть.

Начинать надо было конечно с Дека Таубера. Он продавал ценные бумаги на Уолл-стрит в середине восьмидесятых — прилично зарабатывал, но тратил явно больше. Кто-то из Гантов познакомился с ним в колледже, так что он часто появлялся, на тусовках, в барах, на премьерах, везде, где можно разжиться качественным коксом. Мы встречались с ним пару раз, я считал его высокомерным и неприятным типом. Однако после кризиса в 1987 году он потерял работу, переехал в Калифорнию, и казалось, что с ним покончено.

Потом, года через три, Таубер снова появился в Нью-Йорке, как руководитель сомнительной секты самоусовершенствования — Декеделии — которую он создал в Лос-Анджелесе. Сначала дела у них шли не фонтан, но потом количество членов стало резко расти, и Таубер стал клепать популярные книги и фильмы. Он создал собственную программистскую компанию, открыл сеть интернет-кафе и занялся недвижимостью. Скоро Декеделия уже была многомиллионным бизнесом, в котором работало двести человек, по большей части — члены секты.

Когда я рылся в информации о других именах из списка клиентов Вернона, я увидел первую из двух разных структур. В каждом случае происходил — в предыдущие три или четыре года — внезапный и необъяснимый скачок в карьере. Возьмём Теодороа Нила. После двадцати лет штамповки нелицензионных биографий звёзд и писанию джинсы в журналы Нил внезапно сделал блестящее и неотразимое жизнеописание Улисса С. Гранта. Титулованная «блестящим и оригинальным примером исследования», она выиграла Национальную премию кружка литературных критиков. А вот Джим Рэйбёрн, директор замшелого музыкального лейбла «Траст», который за шесть месяцев нашёл и подписал контракты с хип-хоп певцами Джей-Джей Риктусом, Хьюман Чизом и Ф-Трейном — а ещё через шесть месяцев собрал целую коллекцию Грэмми и MTV.

Были и другие — менеджеры среднего звена, быстро поднявшиеся до директоров, адвокаты, гипнотизирующие присяжных и выбивающие оправдания, архитекторы, рисующие за завтраком на салфетках подробные планы новых небоскрёбов…

Это было феерично, и несмотря на боль, пульсирующую по ту сторону глаз, я думал только о том, что МДТ-48 пустил корни в обществе. Другие люди используют его так же, как и я. Чего я не знал, это какие дозы и как часто они принимают. Я пил МДТ как бог на душу положит, одну, две, иногда три таблетки за раз, но понятия не имел, нужно ли мне так много, и от повышения дозы увеличивается ли насыщенность прихода, и длится ли он дольше. Это как с кокаином, подумал я, через некоторое время начинается чистое обжорство. Рано или поздно, если ты принимаешь, именно обжорство начинает определять твои отношения с веществом.

И единственным способом разузнать о дозировке было связаться с кем-нибудь из списка — просто позвонить и выяснить, что они знают. И тогда как раз начала проявляться вторая и более неприятная структура.

Я отложил звонки на следующий день — потому что болела голова, потому что мне не слишком улыбалось звонить незнакомым людям, потому что я боялся того, что могу выяснить. Время от времени я принимал очередную дозу экседрина, и хотя он притупил боль, мутное и непрерывное ощущение пульсации сзади глаз никуда не делось.

Я не думал, что смогу выйти на связь с Деком Таубером, так что для начала я выбрал имя директора из средней компании по производству электроники. Его имя я помнил по статье в «Wired».

Трубку сняла женщина.

— Доброе утро, — сказал я, — могу я переговорить с Полем Капланом?

Женщина не ответила, и из-за тишины в трубке я даже подумал было, что нас разъединили. Для проверки сказал: — Алло?

— Кто его спрашивает? — сказала она усталым и нетерпеливым тоном.

— Я журналист, — сказал я, — из журнала «Electronics Today»…

— Знаете… мой муж умер три дня назад.

— Ох…

Мысли застыли. Что теперь говорить? Она молчала. Казалось, это никогда не кончится. В конце концов я выдавил:

— Сочувствую.

Женщина продолжала молчать. Я слышал на заднем фоне приглушённые голоса. Хотелось спросить, от чего умер её муж, но я не мог придумать, какими словами это сделать.

Потом она сказала:

— Извините… спасибо… до свидания. Вот и всё.

Её муж умер три дня назад. Это ещё ничего не значит. Люди часто умирают.

Я выбрал другой телефон и позвонил. Разглядывая стену, ждал, пока снимут трубку.

— Да?

Мужской голос.

— Могу я поговорить с Джерри Брейди?

— Брейди в… — он замолчал, потом сказал: — Вы кто? Я выбрал телефон наугад, и теперь понял, что ничего не знаю о Джерри Брейди — и кем должен быть я, чтобы звонить ему в воскресенье утром.

— Я… его друг.

С той стороны трубки раздалось:

— Джерри в больнице… — голос чуть дрожал, — …и ему очень плохо.

— О боже. Какой ужас. Что с ним случилось?

— Мы и сами не знаем. Пару недель назад у него начала болеть голова. А в прошлый вторник, нет… четверг… он потерял сознание на работе…

Чёрт.

— …и когда он вернулся домой, он сказал, что у него весь день кружилась голова и были конвульсии. С тех пор он постоянно теряет сознание, его колотит и тошнит.

— А что говорят врачи?

— Они тоже не понимают. Ну чего вы хотите, это же врачи. Они провели кучу тестов, но так ничего и не выяснили. Но скажу вам кое-что…

— Да?

Тут он замолчал и щёлкнул языком. У меня по запыхавшемуся тону появилось впечатление, что он сам до смерти хочет поговорить с кем-нибудь, но в то же время его не оставляет мысль, что он не знает, кто я такой. Со своей стороны я тоже недоумевал, кто он такой — брат? любовник?

Я сказал:

— Да? Расскажите.

— Ладно, слушайте, — сказал он, явно рассудив, что кто я такой, сейчас по хую, — Джерри давно уже себя странно вёл, ещё до головных болей. Словно он за что-то беспокоится и переживает. Раньше Джерри был не таким. — Он помолчал. — О боже, я сказал «был».

На меня накатила слабость, свободной рукой я опёрся о стену.

— Знаете, — сказал я быстро, — не буду больше отнимать у вас времени. Передайте Джерри, что я желаю ему выздороветь. — Так и не представившись, я положил трубку.

Я дошёл до дивана и упал на него. И лежал, в ужасе прокручивая в голове эти два разговора.

В конце концов, я встал и заставил себя вернуться к телефону. В записной книжке было имён сорок-пятьдесят, а я пока позвонил только двоим. Набрал другой номер — и ещё один, и ещё.

И каждый раз слышал одно и то же. Из всех, с кем я пытался связаться, трое были мертвы, остальные — больны или в больнице, или дома в состоянии паники. В других обстоятельствах это сочли бы миниэпидемией, но набор симптомов у людей основательно различался и география: они были разбросаны по Манхэттену, Бруклину, Квинсу и Лонг-Айленду — и вряд ли кто-нибудь увидит связь между этими случаями. Вообще, насколько я понял, их объединяло только одно — их имена стояли в одной записной книжке.