Крах игрушечного королевства - Эд Макбейн

— Вовсе нет. Я просто забирал вещественное доказательство, чтобы показать его моей клиентке…

— Фигня!

— …и расспросить ее об этом. Что мы сейчас и проделали. Ты бы предпочел, чтобы Фолгер огрел нас этой кассетой, как мешком по голове?

— Как он мог нас огреть, если он даже не знает об ее существовании?

И тут меня посетила одна неприятная мысль.

— Лэйни, — начал я, — я полагаю, что есть и другие…

— Я в этом уверена, — быстро откликнулась Лэйни.

Фрэнк вопросительно хмыкнул.

— Копии, — сказала Лэйни.

— В таком случае, — сказал Фрэнк, — как же все-таки зовут фотографа?

Глава 9

Фотографа звали Эдисон Альва Фарлей-младший. Он сообщил Гутри, что его так назвали в честь Томаса Альвы Эдисона, того самого, который изобрел — помимо всего прочего, — лампу накаливания и кинокамеру.

Прадедушка Фарлея — Джон Уинстон Фарлей, — проживал в Вест-Оранже, штат Нью-Джерси, когда в 1887 году великий человек перенес туда свою лабораторию. Они с Эдисоном стали друзьями, а сын Джона Уинстона Артур, которому тогда было двенадцать лет, и который впоследствии стал дедушкой фотографа, просто-таки боготворил изобретателя. В начале века, когда Артуру было двадцать пять лет, его жена Сара родила мальчика, которого они тут же назвали Эдисоном Альвой, чтобы избежать совсем уж явного сходства с Томасом Альвой Эдисоном. Если бы к этому добавить еще и фамилию, получилось бы Томас Альва Эдисон Фарлей — согласитесь, это уже несколько громоздко. Первый Эдисон Альва Фарлей вырос и стал отцом нынешнего Эдисона Альвы Фарлея-младшего.

— Что показывает, до чего же странные имена иногда дают детям американцы, — сказал Фарлей, обращаясь к Гутри. — Хотя лично меня теперь все зовут просто «Младший».

Гутри, у которого был личный интерес к вопросу о перемене полученных при рождении имен, не говоря уже о прозвищах, пожал протянутую руку и сказал:

— А меня теперь все называют просто Гутри.

И это-таки было правдой.

— Чем могу быть вам полезен? — спросил Фарлей. — Фотография на паспорт? Или вам нужен художественный портрет, чтобы послать его своей невесте в Сеул? — и Фарлей подмигнул гостю. Гутри подмигнул в ответ, хотя и не понял, в чем суть шутки.

— На самом деле, — сказал Гутри, — мне нужна некоторая информация об одной кассете, которую вы отсняли в марте.

— Свадьба? — уточнил Фарлей. — Или выпускной вечер?

— Нет. Это были съемки интимного характера. Только женщина и видеокамера, больше никого.

Фарлей посмотрел на детектива.

— Можете ли вы припомнить такую видеозапись? — спросил Гутри.

Гутри уже знал, что в марте этого года Фарлей заснял на пленку Лэйни Камминс, она же Лори Дун, в получасовой интермедии, которую можно было назвать компрометирующей. А можно и просто грязной. Он дал Фарлею время на размышление. Прежде, чем начинать разливать кофе, стоит промыть ситечко.

Кстати, в углу фотостудии действительно пристроилась небольшая плитка, а на ней закипал кофейник. Правда, фотограф пока еще не удосужился предложить Гутри выпить по чашечке. Студия располагалась в помещении, которую на Уэдли или в других районах, примыкающих к нижнему городу, называли «дополнительной секцией». Зеленая зона здесь была до предела запущена. Потому ходили разговоры о том, что стоит построить на этом месте многоэтажную автостоянку, которая могла бы обслуживать весь нижний город, хотя все в Калузе знали, что этот район, собственно говоря, нельзя уже считать нижним городом. Все жители побогаче уже давно перебрались вниз по Намайями-трэйл, в более благополучные зеленые районы вроде Твин-Форкс.

Студия была довольно маленькой, как и большинство помещений в этих красивых, но как-то странно спроектированных домах, вошедших в моду за последние пять лет. Одна стена представляла из себя сплошное окно, открывающееся во внутренний дворик. Окно выходило на север, и потому в студию не попадали прямые солнечные лучи. Напротив окна висело множество полок, заставленных рядами фотоаппаратов и коробками с пленкой. Там же располагалась стереосистема: магнитофон, тюнер, проигрыватель для компакт-дисков, проигрыватель для пластинок — на семьдесят восемь и на сорок пять оборотов в минуту, — и колонки. Гутри еще не встречалось на одной фотостудии, где не стояла бы хорошая стереоаппаратура. Многие недоумковатые грабители забираются в фотостудии не за фотоаппаратами — на них часто выгравирован серийный номер, — а чтобы спереть именно стереоаппаратуру — ее легче потом продать. Вдоль третьей стены выстроилось несколько мощных ламп на подставках — чтобы освещать четвертую стену. На четвертой стене висела тщательно натянутая белая простыня, а перед ней стоял стул.

— Ну так как, имя Лори Дун вам ни о чем не напоминает? — поинтересовался Гутри.

— Мистер Лэмб, я делаю множество видеозаписей, — нетерпеливо произнес Фарлей. — Я не могу помнить всех своих заказчиков по именам.

Гутри подумал, что фотограф выражается, словно царствующий монарх.

Но говорить этого он не стал.

— Во время войны в Персидском заливе, — продолжал тем временем Фарлей, — мне приходилось делать сотни видеозаписей. В январе девяносто первого, когда там действительно стало жарко, я просто со счету сбился. Уж не знаю, как солдаты просматривали эти записи и где они брали в пустыне видеомагнитофон. Но ведь зачем-то все эти женщины шли к фотографам, чтобы сделать видеозапись — значит, их можно было посмотреть, как вы считаете? Здесь побывали девицы, которые хотели потолковать со своими дружками о сексе, жены, которые хотели напомнить о себе мужьям, и даже матери, которым хотелось отправить сыновьям нечто более личное, чем письмо на бумаге. И все они шли ко мне.

— Это было не во время войны в Персидском заливе, — возразил Гутри.

— Я понимаю. Я просто вам объясняю.

— И Лори Дун к вам не приходила.

— Не приходила? Тогда почему?..

— Это вы приходили к ней.

Фарлей снова посмотрел на детектива — на этот раз его взгляд был уже более пристальным.

— Вы что, из полиции? — настороженно спросил он.

— Нет, не из полиции, — сказал Гутри, вытащил из кармана бумажник и показал свою карточку частного детектива. — Я работаю в частном порядке, — и он подмигнул, в точности так же, как подмигивал Фарлей, упоминая некую гипотетическую невесту из Сеула. — Вся наша беседа останется сугубо между нами.

Фарлей не стал подмигивать в ответ. Он просто хмыкнул, каким-то образом ухитрившись вложить в этот краткий звук весь холод норвежского фиорда.

— Возможно, я смогу освежить вашу память, — сказал Гутри.

— Я бы не возразил.

— Лори Дун демонстрировала модельное дамское белье в салоне, именуемом «Шелковые тайны». Салон расположен на Сауз-трэйл — правильно?

Заканчивать надо вопросом, чтобы расшевелить клиента.

— Не знаю такого, — отрезал Фарлей.

— Вы не посещали его в марте?

— Я его вообще не посещал.

— Вы пришли туда как-то вечером…

— Никуда я не приходил.

— …и спросили, не согласится ли она позировать для видеокассеты, которую вы снимали — так? Вы сказали, что заплатите ей тысячу долларов…

— Это мне платят за съемки, а не я плачу.

— Заплатите ей тысячу долларов, — невозмутимо продолжал Гутри, — если она…

— Чушь! — …согласится мастурбировать перед камерой в течение получаса.

— Вы ошибаетесь…

— Впоследствии вы ее засняли.

— Извините, но вы ошибаетесь.

— На этой кассете засняты еще три девушки, мистер Фарлей.

— Мне ничего не известно об такой кассете.

— У меня есть имена этих девушек. Все они работают на фирму «Лютик». При желании я могу их найти.

Фарлей помолчал, подумал, и, наконец, спросил:

— Чего вы хотите, мистер Лэмб?

— Я вам уже сказал. Информацию.

— Тьфу, черт. А я уж подумал, что вам нужны деньги.

— Неверное предположение.

— И какая информация вам нужна?

— Сколько копий этой кассеты вы сделали? Сколько продали? Оригинал по-прежнему находится у вас?

— Это все не ваше дело.

— Совершенно верно. Но мисс Дун сказала, что одной из девушек, заснятых на этой кассете, всего шестнадцать лет.

— Мне об этом неизвестно.

— Так вы припоминаете эту кассету?

— Сколько вы хотите, мистер Лэмб?

— Еще один такой вопрос, и я сочту его оскорблением.

Фарлей снова посмотрел на детектива.

Гутри кивнул, подбадривая его.

Фарлей посмотрел и вздохнул.

Гутри ждал.

— Я сделал и продал пятьдесят копий, — наконец сознался фотограф.

— И сколько стоит копия?

— Двадцать баксов. За получасовую ленту это нормально.

— Да, пожалуй.

— За профессионально сделанную ленту — попрошу заметить.

— Что, кто-то остался недоволен?