Приключения Тома Сойера. Приключения Гекльберри Финна. Рассказы - Марк Твен

— Тебе кусты мешают. Ну, смотри в эту сторону. Теперь видишь, что ли?

— Да. Ну, конечно, у нее гости. Брось ты это дело!

— Как же бросить, когда я уезжаю отсюда навсегда? Бросить, когда, может, другого случая больше не будет. Опять-таки говорю тебе, как не раз говорил: мне наплевать на ее деньги, можешь их забрать себе. А вот муж ее ко мне придирался, и не один раз это было; он же меня и посадил как бродягу, когда был судьей. Да это еще не все! Куда там! Он велел меня отстегать плетью — отстегать на улице перед тюрьмой, как негра! И весь город это видел! Плетью! Понимаешь ты это? Он перехитрил меня и умер. Ну, зато она мне заплатит!

— Не убивай ее! Не надо!

— Не убивай? А кто говорит про убийство? Его бы я убил, а ее не собираюсь. Когда хотят отомстить женщине, ее не убивают — это ни к чему! Ее уродуют, рвут ноздри, обрубают уши, как свинье!

— Господи, это уж…

— Тебя не спрашивают! Молчи, пока цел! Я ее привяжу к кровати. Если истечет кровью и умрет, я тут ни при чем. Плакать не стану. А ты, приятель, мне поможешь, для того я тебя и взял, одному мне не управиться. Если будешь отлынивать — убью! Понял? А если придется тебя убить, то уж и ее заодно прихлопну — тогда, по крайней мере, никто не узнает, чья это работа.

— Ну что ж, если без этого нельзя, тогда идем. Чем скорей, тем лучше. Меня всего так и трясет.

— Сейчас? А гости? Смотри не вздумай меня выдать, что-то я тебе не верю. Нет, подождем, пока свет погаснет, спешить некуда.

Гек понял, что за этим последует молчание, еще более страшное, чем все эти разговоры насчет убийства, и, затаив дыхание, живо шагнул назад; долго балансировал на одной ноге, с опасностью свалиться вправо или влево, и наконец осторожно опустил другую ногу. Потом он сделал еще один шаг назад, так же осторожно и с тем же риском, потом еще один и еще — и вдруг сучок треснул у него под ногой. Он перестал дышать и прислушался. Ни звука — тишина была полная. Гек себя не помнил от радости. Он повернулся между двумя стенами кустов сумаха, осторожно, как поворачивает корабль, и с опаской зашагал прочь, но, выйдя на дорогу у каменоломни, почувствовал себя в безопасности и побежал так, что только пятки засверкали. Он бежал все быстрее и быстрее под гору, пока не добежал до фермы валлийца. Он так хватил в дверь кулаками, что из окон сейчас же высунулись головы старика и двух его дюжих сыновей.

— Что за шум? Кто там стучит? Что надо?

— Пустите скорей! Я все расскажу!

— А кто ты такой?

— Гекльберри Финн! Скорей отоприте!

— Вот как, Гекльберри Финн! Не такое это имя, чтобы перед ним все двери распахивались настежь! Пустите его все-таки, ребята, послушаем, что там стряслось!

— Только, ради бога, никому не говорите, что это я вам сказал, — были первые слова Гека, после того как его впустили. — Ради бога, а то меня убьют! Ведь вдова меня всегда жалела, и я все расскажу, непременно расскажу, если вы обещаете не выдавать меня.

— Ей-богу, тут что-то есть, это он не зря говорит, — воскликнул старик. — Ну, валяй рассказывай, никто тебя не выдаст, паренек.

Через три минуты старик с сыновьями, вооружившись как следует, поднимались в гору и были уже у начала дорожки между кустами сумаха, с ружьями в руках. Гек не пошел за ними дальше. Он спрятался за большим камнем и стал слушать. Долго тянулось тревожное молчание, а потом вдруг сразу раздались выстрелы и крики.

Гек не стал дожидаться разъяснений. Он выскочил из-за камня и пустился бежать под гору так, что дух захватило.

Глава XXXI

В воскресенье утром, как только забрезжила заря, Гек в потемках вскарабкался на гору и тихонько постучался в дверь старика валлийца. Все обитатели дома спали, но сон их был тревожен после волнений прошлой ночи. Из окна его окликнули:

— Кто там?

Испуганный голос Гека ответил едва слышно:

— Пожалуйста, впустите меня! Это я, Гек Финн.

— Перед этим именем моя дверь всегда откроется, и ночью и днем. Входи, милый, будь как дома!

Такие слова бездомному мальчику приходилось слышать впервые, и никогда в жизни ему не говорили ничего приятнее. Он не мог припомнить, чтобы раньше кто-нибудь приглашал его быть как дома.

Дверь быстро отперли, и Гек вошел. Его усадили, а старик со всем своим выводком рослых сыновей стал поспешно одеваться.

— Ну, сынок, надеюсь, ты как следует проголодался, потому завтрак нам подадут, как только взойдет солнце, с пылу горячий, можешь быть спокоен! А мы с ребятами ждали тебя вчера, думали, что ты у нас заночуешь.

— Я уж очень испугался, — сказал Гек, — и убежал. Как пустился бежать, когда пистолеты выстрелили, так и не останавливался целых три мили. А теперь я пришел потому, что хотелось все-таки узнать, как было дело; и пришел перед рассветом, потому что боялся наткнуться на этих дьяволов, даже если они убиты.

— Ах ты бедняга! Видно, ты устал за эту ночь, — вот тебе кровать, ложись, когда позавтракаешь. Нет, они не убиты, вот что жалко. Видишь ли, мы знали, где их искать, с твоих же слов; подкрались на цыпочках и стали шагах в десяти от них; а на дорожке темно, как в погребе. И вдруг захотелось мне чихнуть! Вот незадача! Стараюсь удержаться — и не могу. Ну, думаю, сейчас чихну, — и чихнул! Я стоял впереди с пистолетом наготове, и только чихнул, эти мошенники зашуршали — и в кусты. А я кричу: «Пали, ребята!», и сам стреляю прямо туда, где шуршит. Ребята мои тоже. Но все-таки они удрали, мерзавцы этакие, а мы гнались за ними через весь лес. Кажется, не задели ни одного. Они оба сделали по выстрелу и тоже мимо. Как только не стало слышно шагов, мы сейчас же бросили погоню, спустились под гору и разбудили полицейских. Они собрали отряд и пошли в обход по берегу реки, а как только рассветет, шериф со своими людьми обыщет весь лес. Мои ребята тоже пойдут с ними. Хорошо бы знать, каковы эти мошенники с виду, это бы нам очень помогло. Да ведь ты их, верно, не рассмотрел в темноте?

— Нет, я их увидел еще в городе и пошел за ними.

— Вот это отлично! Так опиши их нам, опиши, мой мальчик!

— Один — это глухонемой испанец, которого видели в городе раза два, а другой — бродяга, весь в лохмотьях, страшная такая рожа.

— Довольно, милый, этих мы знаем! Я сам на них как-то наткнулся в лесу за домом вдовы Дуглас, и они от меня удрали. Ну, ступайте, ребята, да расскажите все это шерифу, а позавтракаете как-нибудь в другой раз!

Сыновья валлийца тут же ушли. Гек вскочил и побежал за ними к двери.

— Ох, ради бога, не говорите никому, что это я их выдал! Ради бога!

— Ну, ладно, Гек, если ты так хочешь, но ведь это только делает тебе честь.

— Ох, нет, нет! Ради бога, не надо!

Когда молодые люди вышли, старик валлиец сказал:

— Они никому не скажут, и я тоже. А почему ты не хочешь, чтобы другие знали?

Гек не пожелал объяснять, сказал только, что про одного из этих бродяг он и так уж много знает и не хочет ни за что на свете, чтобы бродяга про это узнал, а то он его убьет, непременно убьет.

Старик еще раз пообещал молчать и спросил:

— А все-таки почему ты за ними пошел? Они показались тебе подозрительными, да?

Гек помолчал, стараясь придумать самый уклончивый ответ. Потом начал:

— Как вам сказать, я ведь и сам тоже вроде бродяги, — так, по крайней мере, все считают, и я не обижаюсь; иной раз бывает, что из-за этого по ночам не сплю, все думаю, как бы мне начать жить по-другому. Вот и прошлой ночью так же было. Мне что-то не спалось, и я пошел бродить по улицам в полночь, и все думал да думал, а когда дошел до старого кирпичного склада рядом с трактиром Общества трезвости, то постоял, прислонившись к стенке, чтобы подумать как следует. А тут как раз идут эти двое, совсем близко, и несут что-то под мышкой. «Наверно, думаю, краденое». Один из них курил, а другой попросил огоньку; они остановились прямо передо мной, сигары осветили их лица, и тогда я сразу узнал, что высокий — это глухонемой испанец с пластырем на глазу и седыми бакенбардами, а другой — тот самый оборванец в лохмотьях.

— Что же, ты и лохмотья рассмотрел при свете сигары?

Гек сбился на минуту. Потом продолжал:

— Уж не знаю, право, как-то все-таки рассмотрел.

— Потом они пошли дальше, и ты за ними?

— Да, и я за ними. Правильно. Хотелось поглядеть, что они затевают, — уж очень по-воровски они прошмыгнули. Я дошел за ними до забора вдовы, притаился в темноте и слышал, как оборванец заступался за вдову, а испанец клялся, что изуродует ее, — я же вам рассказывал…

— Как? Глухонемой все это говорил?

Гек опять сделал страшный промах. Уж как он старался, чтобы старик не угадал, кто такой этот испанец, и все-таки язык подвел его, несмотря на все старания. Он попробовал вывернуться, но старик не спускал с него глаз, и Гек завирался все хуже и хуже. Наконец старик сказал:

— Ты меня не бойся, милый. Я тебе ничего плохого не сделаю. Наоборот, заступлюсь за тебя, да, заступлюсь. Этот испанец вовсе не глухонемой, ты сам же проговорился нечаянно, теперь уж этого не исправить. Ты что-то знаешь про этого испанца и хочешь это скрыть. Напрасно ты мне не доверяешь. Скажи, в чем дело, я тебя не выдам.