Год 1914-й. До первого листопада - Александр Борисович Михайловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока на борту отсутствовал живой экипаж, а госпиталь находился в нефункционирующем состоянии, псевдоличность корабельного врача себя никак не проявляла, зато теперь это чуть ли не самый активный член команды, отвечающий за здоровье многочисленных курсанток. В ее владениях пациентов обследуют в полностью автоматическом режиме, ставят диагноз и проводят курс лечения с целью как можно скорее вернуть бойцов в строй эскадрилий и штурмовых рот. При виде такого поточного метода Генри Форд умер бы от зависти. Воистину – фабрика здоровья. Только вот Лилия гарантирует сто процентов ремиссии (восстановления) после болезни, а Валерия Доминика – не более девяноста пяти. Поэтому мы решили отправить товарища Спандаряна именно в Тридесятое царство к Лилии, а не в мир Смуты на «Неумолимый». Таланты Валерии Доминики я решил приберечь до тех времен, когда раненые станут поступать таким потоком, что пропускная способность госпиталя в Тридесятом царстве попросту захлебнется – вот тогда псевдоличность с медицинским уклоном получит возможность реализовать свой потенциал в полном объеме.
После товарища Спандаряна нашей следующей целью стал визит к товарищу Сталину – последний запланированный на этот многотрудный день. Тридцатое июля в Курейке – это такое время, когда полярный день уже закончился, но ночи еще остаются белыми. А еще это время предвестья осени, которая в этих краях наступит уже в середине августа.
Когда мы открыли портал, было достаточно светло, несмотря на полуночное время. Газету при таком свете я бы читать не стал, но вести бой или рыть окопы при таком освещении вполне возможно. Первое, что мы увидели – горящий на берегу реки большой костер из плавника, звуки гармошки и взвизги пляшущих женщин и девиц. Народ после трудового дня предавался бесхитростному разгулью и веселью. И среди мужиков в картузах и подпоясанных рубахах, а также девок и баб в сарафанах, некто в диагоналевом костюме жасминного цвета, черной шляпе и с трубочкой в зубах под хлопки зрителей лихо отплясывал «Камаринского». Вот тут товарищу Ленину пришлось второй раз за сегодняшний день сронить на пол челюсть.
– Товагищ Коба?! – воскликнул он, от волнения картавя даже больше обычного. – Скажите, вы ли это… а то мы даже не знаем, что и думать!
Он это, он, больше некому! Сосо у нас, после того как Лилия залечила последствия его старых травм, тоже знатно отплясывает на танцульках акробатический рок-н-ролл и учится, учится, учится. По-английски он теперь говорит с оксфордским акцентом, причем для практики ему служит принц-консорт Альберт-Эдуард, отзывающийся о собеседнике как о разумном молодом человеке. При разговоре по-немецки у него литературное верхнегерманское произношение, которое ему ставила Бригитта Бергман, общается он и на французском, латыни и койне, а из русской речи совершенно исчез кавказский акцент. Конечно, в этих успехах немалую роль играет старая добрая магия, но и трудолюбие пополам с талантом со счетов скидывать не стоит.
Тем временем звуки гармошки затихли, плясуны остановились и с удивлением обернулись в нашу сторону. Наверное, больший шок могли вызвать только незнакомцы на подводной лодке или космическом корабле. А тут – состоятельный такой городской господинчик и двое в военной форме, весьма смахивающей на российскую. При этом одна из военных – женщина с погонами старшего унтер-офицера, что для русской императорской армии есть величайший нонсенс. Это потом, когда на фронте станет не хватать пушечного мяса, появятся батальоны ударниц, а сейчас бабский элемент держат от военной службы на расстоянии пушечного выстрела.
Впрочем, товарищ Коба тоже узнал товарища Ленина, и был удивлен этим фактом ничуть не меньше, чем Ильич видом «чудесного грузина», пляшущего «Камаринского». Ну что первым делом может прийти в голову закоренелому революционеру, увидевшему своего партийного товарища в сопровождении двух военных? Правильно: захомутали, демоны, и притащили в ссылку на край света.
– Да, это действительно я, товарищ Ленин, – откликнулся Коба. – А вас что, тоже арестовали и отправили в ссылку? Вы были неосторожны – приехали в Россию и попались в руки охранке… да?
В ответ Ильич разразился чистым и ничем незамутненным смехом.
– А вот и не угадали, батенька! – просмеявшись, сказал он. – Мы не к вам, а за вами. На носу у нас важнейшая пагтийная конфегенция, и вы нужны нам больше всего. Товагищ Сегегин обеспечил нам возможность добраться к вам по принципу «одна нога здесь, другая там». Идемте граф, вас ждут великие дела!
Услышав слово «идемте», встрепенулся стражник, неотлучно пребывающий при ссыльном. Этого персонажа легко можно было узнать по висящей на поясе кобуре с огромным полицейским смит-вессоном. Но едва деятель охраны правопорядка положил руку на свою карманную гаубицу, как я потянул из ножен свой меч, засиявший в сумерках подобно зенитному прожектору, и под громыхание с небес произнес нараспев:
– Властью Защитника Земли Русской, данной мне Всемогущим Господом Богом, я забираю Иосифа Виссарионовича Джугашвили с собой в подвластное мне Тридесятое царство, потому что в нем заключено будущее российского государства! Во имя Отца, Сына и Святого Духа! Аминь…
И тут как саданет громом, аж уши заложило. Народ охнул и упал на колени – молиться. И только Коба продолжил колебаться – уж такой это недоверчивый товарищ.
– Товагищ Коба! – закричал Ильич, видя эти колебания. – Идите-идите! Даю вам честное слово, что в Тридесятом царстве есть не только вход, но и выход. Если вы не захотите сотрудничать с товагищем Сегегиным, он вернет вас сюда или в любое место по вашему выбору. Такой у него пгинцип.
Коба, во внешности которого по всем признакам уже угадывался товарищ Сталин, сделал к нам шаг, другой… И тут с криком: «Осип!» на нем повисла миловидная девица повышенной юности, под сарафаном которой угадывался объемистый живот.
– Лидия! – с чувством говорит Коба, высвобождаясь из объятий. – Мне нужно идти…
– Идите сюда, вы оба! – низким голосом произнесла Кобра, и от этих вибраций вода в Енисее пошла рябью, а над ее головой стало разгораться багровое сияние, предвещающее вспышку благородной ярости.
«Кобра, – мысленно сказал я, – пожалуйста, на два тона ниже и поласковее. Не надо рычать на Кобу разъяренной тигрицей. Девицу мы, конечно, заберем, и у себя без особой суеты разберемся. Только не забывай, что имеешь дело с подпольщиком-революционером, которому не чуждо ничего человеческое, и в то же время его
