Проклятие волков - Фредерик Пол

На какое-то время проблема с питанием была решена. Чтобы решить ее, они причинили планете-двойнику ущерб, от которого она не оправится и через сто лет, причем потратили на это лишь несколько часов. Они были отличными мышами.

Снежинку охватил трепет от сознания бессилия интеллекта для решения этой проблемы: как должно рассуждать о реалиях-машинах, а не о реалиях — живых существах? Но логика не могла выявить различий. На вульгарном уровне различие, безусловно, было, как, скажем, различие между рычагом и поэтом. Но логика не останавливается на этом уровне. Логика идет дальше в поисках различия между самопрограммирующимся компьютером и микроскопической сетью электрохимических процессов с обратной связью, которые грубо можно было бы назвать «поэт», и разница станет уже меньше. Но логика не останавливается, она идет дальше, к машинам, которые не строят, самым сложным машинам, которые только можно представить, машинам, способным сделать выбор, способным на самовоспроизведение, разнообразным машинам, имеющим конечности и датчики. Логика сравнивает их с неписаным описанием, самым полным описанием понятия «поэт», которое только можно было бы дать, помня, что поэт — это лишь ввод информации, переключение и вывод. На табличке с названием машины и на челе поэта можно было бы с полным правом написать «Ex Nihil Nihil Fit» — «Из ничего ничего не бывает». Окружающая среда вызывает в вас шквал эмоций, и возникает нечто, машина или человек. На длинном конце рычага вы прикладываете силу в фунт; рычаг один к трем, следовательно, его отдача на коротком конце равна трем фунтам. Вы даете книги о путешествиях Самуэлю Тейлору Кольриджу — он выдает «Ксанаду». Элементарно!

И неправильно. Снежинка чувствовала себя беспокойно в своей цистерне от сознания того, что это неверно. Она решила (редкий случай!) разделиться на свои восемь составляющих на некоторое время.

Для Глена Тропайла это было трудно, труднее, чем раньше. Это мешало ему, у него было такое ощущение, что он ослеп, несмотря на то, что его собственные глаза могли видеть мрак питательной жидкости, собственный деформированный палец, переплетение проводов и переключатели в розовых, сморщенных от раствора, ладонях. «Необходимо отрегулировать процент соли в растворе», — подумал он. Через его мозг молнией промелькнули уравнения ионного обмена, которые служили объяснением морщинок на ладонях. Жизнь в качестве составной части Снежинки, наполненная бесконечными аналитическими размышлениями, давала свои результаты.

Конечно, Джанго Тембо заговорил первым.

— Дети, — сказал он. — Последние сомнения покинули меня. У меня не осталось жалости к этим захватчикам Пирамидам. Они были плохими слугами, они бунтари. Этого никогда нельзя прощать. Мы должны бороться с ними не на жизнь, а на смерть.

До этого момента Снежинка считала modus vivendi с Пирамидами наиболее экономичным решением проблемы.

Все выразили молчаливое согласие.

— Где я? — спросил Вилли и заплакал.

— Тихо, Вилли, — успокаивала его Мерседес ван Деллен. — Все хорошо, мы — твои друзья.

Вилли начал сосать палец, не выпуская при этом переключателя; он успокоился.

— Тепло здесь! Хорошо здесь.

Как ни странно, следующей заговорила Ким Сеонг.

— Нам следует переговорить с тем парнем с Северного полюса, зелененьким мальчишкой с миллионом рук. Он старше любого из нас.

— Но он мертв, — пораженно сказал Тропайл.

— Должно быть, очень приятно быть так уверенным в себе, — сухо заметила она. — Я, конечно, не мужчина, поэтому я не так уверена. Но я знаю наверняка, что нужно предусмотреть любую гадость, которую могут подстроить.

Алла Нарова сказала:

— Я думаю, они жалеют, что уничтожили своих хозяев. Я считаю, что они пытаются оживить того, у Северного полюса; из-за этого и вся суматоха. Я думаю, они хотят извиниться перед ним.

— Нет, нет! — закричал Корсо Навароне. — Твое женское сердце наполнено всепрощением, но они изверги; они мучают его. Смерть монстрам, вот мое слово, и я никогда не изменю его. — Если бы он мог сложить руки, он бы сделал это, но мешали провода переключателей.

Спирос Гульбенкян сказал:

— Друзья, давайте рассмотрим ситуацию в целом. Мы должны ударить по ним и снизу и сверху. Атака снизу проходит успешно: наши люди с Земли задали ремонтным машинам задачу, которая на порядок превосходит их программные или механические возможности. Вскоре нескольким десяткам женщин придет срок рожать. Второе поколение, друзья мои! Дайте им достигнуть зрелости через тринадцать — четырнадцать часовых лет, и эта планета обречена. Но я утрирую. Люди с Земли будут размножаться, должен сказать, и Пирамиды и их механизмы перестанут справляться с ними. Время работает на нас — какая роскошь для старика говорить такое! Непонятые, они будут распространяться по планете. Они осушат ванны для осаждения осадка и сделают новые пласты закваски, будучи в неведении, что обогащенные осадком коксовые катышки дадут непревзойденную по качествам сталь, из которой Пирамиды прикажут изготовлять разнообразные приборы. Они заметят, что камера вполне пригодна для жилья, и в отношении температуры и в отношении влажности, единственным препятствием является подаваемый в нее хлор. В своей наивности, они перекроют вентилятор, нагнетающий хлор, не зная или не думая о том, что отсутствие хлора прекратит на некоторое время производство полихлоропрена на этой планете, а без полихлоропрена невозможно производство бензиностойких прокладок. Плоть слаба! Слабая плоть, подгоняемая голодом и заботой о потомстве! Какой вред нанесет слабая плоть железным машинам!

— Я не хочу ждать столетие, — проворчал Тропайл.

— Чего ждать? — спросил Гульбенкян мягко.

— Ждать… ждать… — он не знал ответа. Он произнес почти как вопрос: — Чтобы снова стать человеком; вернуться на Землю… О Боже! Что мы делаем?

Вилли заплакал от страха. Мерседес ван Деллен успокаивала его.

— Что мы делаем? — спросил Тропайл снова, стараясь сохранять спокойствие. — Мы сорвали наших друзей с Земли и позволили им стать сбродом для нашего удобства. Мы не боги, мы — дьяволы!

Как в калейдоскопе, события менялись быстро, и он мысленно их наблюдал. Непоколебимая уверенность Снежинки, которая не знала ничего, кроме задач и их экономного решения, превратилась в бесчеловечную стойкость машины.

— Мы — машина! — закричал он. — Мы такая же машина, как и Пирамиды. В нас нет ни души, ни жалости.

— Да, — сказала Алла Нарова, неожиданно ощутив страх. — Как мы могли это сделать? Джанго Тембо, как ты позволил нам сделать это?