Седьмая чаша - К. Сэнсом

— Идемте отсюда, — предложил Барак. — Здесь нет ничего, кроме грязи и тряпья.

— Подожди, не так быстро.

От того, что я так долго находился на ногах, у меня мучительно болела спина и хотелось присесть.

— Это уединенное место, а Тапхольма не очень-то любили. Коли убийцей был кто-то из знакомых Уилфа, он наверняка знал: если посреди зимы связать беднягу и оставить умирать в этой избушке, могут пройти месяцы, прежде чем кто-то обнаружит его.

— Почему вы говорите «он»? Убила наверняка женщина.

— Сомневаюсь.

Я посмотрел на кровавое пятно на полу возле холодного очага.

— Его побороли, возможно, сбили с ног, потом связали, заткнули рот и бросили здесь. Наконец ему разрезали ногу. Пьяная шлюха, которую он выгнал из дома, скорее ударила бы по голове.

— Может, ей хотелось, чтобы он умирал долгой и мучительной смертью? — мрачно предположил Барак.

— Тот, кто убивает умело, превращая смерть в ужасный спектакль.

По пятну засохшей крови ползало несколько мух.

— Боже, как он, должно быть, страдал!

— Это убийство не имеет ничего общего с другими, — нетерпеливо сказал Барак и зло пнул ногой кучу тряпья. — Господи, а это что такое?

В груде тряпок что-то звякнуло. Барак наклонился и, зажав нос, принялся рыться в лохмотьях. Через пару секунд он выпрямился, держа в руке большой оловянный знак с изображением какого-то сооружения в виде арки. Я взял находку из руки Барака.

— Знак пилигрима, — сказал он. — Из усыпальницы Эдуарда Исповедника. Странная вещь для протестанта. Разве они не считают усыпальницы папистским пережитком? Может, его уронил один из констеблей, когда они выносили тело?

— Вряд ли. Люди сейчас не носят знаков пилигрима, если только не хотят, чтобы их приняли за папистов. Но кто-то определенно обронил его здесь. Поройся в остальном тряпье, Джек, может, еще что-нибудь найдешь.

— Повезло мне с работой! — пробурчал Джек, но все же принялся перерывать кучи грязных тряпок. — Нет здесь больше ничего, — заявил он, посмотрел на распятье на дальней стене и перевел взгляд на кровавое пятно на полу. — Несчастный. Интересно, раскаялся ли он в своем прелюбодеянии, когда лежал здесь, а черви пожирали его ногу?

Я вздрогнул.

— Что ты сказал?

— Я сказал, интересно, пожалел ли он о своей связи со шлюхой…

— А если это все же не она?

— Кто же тогда?

— Нет-нет, ты сказал «раскаялся ли он в своем прелюбодеянии». Почему ты использовал эту фразу?

Барак посмотрел на меня как на сумасшедшего.

— Не знаю, просто в голову пришла. Она ведь из Библии, разве нет?

Я схватил его за плечо.

— Да-да, именно так. Фразы из Библии. Их мы слышим чуть ли не каждый день. Они вошли в наш повседневный язык. Вот почему у меня в мозгу застряли и другие фразы. Я стоял в этом ужасном месте и лихорадочно размышлял: неужели такое возможно?

— Что возможно?

— О господи! Только бы я ошибался! Идем.

— В чем вы хотите ошибиться, мастер? Вы говорите загадками.

— Нам нужно в церковь. Та, которая стоит на болоте, сгодится.

Я выбрался из лачуги и быстро зашагал по направлению к дороге. Барак запер дом и поторопился следом за мной. Временами ему даже приходилось переходить на бег. Наконец мы добрались до участка Гиба. Он снова трудился в своем огороде. Я велел Бараку вернуть ключ, а сам отвязал лошадей и, используя в качестве ступеньки ствол лежащего дерева, взобрался в седло.

— Куда вы так спешите? — крикнул Гиб нам вслед, когда Барак с загоревшимся от азарта лицом бросился к своей кобыле. — Что вы там нашли?

— Ничего! — крикнул в ответ Барак и запрыгнул в седло. — Ему понадобилось в церковь, вот и все!

Дверь церкви была открыта, и, переступив порог, мы оказались под ее прохладными сводами. Она была отделана в старом стиле: стены выкрашены в яркие цвета, полы выложены узорчатой плиткой. Повсюду горели свечи и пахло ладаном, хотя ниши, в которых когда-то стояли усыпальницы и статуи святых, теперь пустовали. На пюпитре позади богато убранного алтаря лежала Библия, для надежности прикрепленная цепью. Согласно приказу, который издал лорд Кромвель за год до своего падения, Библия на английском языке должна была находиться в каждой церкви. Эта часовня была точным отражением того, что король хотел бы видеть повсюду: никаких святых и реликвий, а в остальном все по-старому, как было до разрыва с Римом. Здесь, по крайней мере, все было гармонично.

— Что нам тут понадобилось? — спросил Барак.

— Я хочу заглянуть в Библию. Сядь на скамью и отдыхай, пока я буду искать то, что мне нужно.

— А что вам нужно?

Я повернулся к нему лицом.

— Мы говорили о фанатичных протестантах, о пророках, которые предрекают скорый Армагеддон. Они проповедуют на каждом углу. Вот почему епископ Боннер так хочет покончить с ними. Но откуда они берут эти пророчества? Из какой части Священного Писания?

— Из Книги Откровения, откуда же еще!

— Вот именно, из Апокалипсиса Иоанна Богослова. Вот откуда взято большинство тех фраз, которые не давали мне покоя. Это заключительная часть Библии, полная пророчеств. Страшных, жестоких и, в отличие от остальных глав Нового Завета, трудных для понимания. И Эразм, и Лютер сомневались в том, что Откровение на самом деле является Словом Господним, хотя Лютер называет этот текст «боговдохновенным».

— Вы говорите о том, откуда взяты фразы, которые врезались вам в память. Но как…

— Я думаю, что они взяты из определенной части Откровения. Однако, прошу тебя, посиди минутку молча, не отвлекай меня.

Тряхнув головой, Барак сел на скамью в переднем ряду, на которой лежали толстые подушки. Вероятно, во время богослужений здесь располагалось какое-то богатое семейство. Я же взобрался на алтарное возвышение и раскрыл толстую Библию в синем переплете. На фронтисписе был изображен король на троне, под которым располагались Кромвель и Кранмер. Они вручали Библию богато одетым лордам, а те, в свою очередь, передавали ее другим, рангом пониже. Затем я стал переворачивать страницы, сразу по нескольку десятков, пока не добрался до самого конца, Книги Откровения. Найдя интересовавшую меня часть, я принялся читать, водя пальцем по строчкам. Наконец я негромко окликнул своего помощника:

— Барак, иди сюда! Смотри, — сказал я, когда он подошел, — в этой части Откровения Святому Иоанну являются семь ангелов, которые изливают на землю семь чаш, наполненных гневом Бога.

— Я помню, как-то раз наш викарий читал в церкви этот отрывок, но я не мог слушать это: уж больно было похоже на безумный сон.

— Безумный сон… Хорошо сказано. Посмотри сюда. Глава вторая. «Я дал ей время покаяться в любодеянии ее, но она не покаялась». Когда ты произнес это или что-то в этом роде, я сразу понял, откуда взялись все те фразы. Отсюда! Вот, послушай. Глава шестнадцатая: «И услышал я из храма громкий голос, говорящий семи Ангелам: идите и вылейте семь чаш гнева Божия на землю. Пошел первый Ангел и вылил чашу свою на землю: и сделались жестокие и отвратительные гнойные раны на людях, имеющих начертание зверя и поклоняющихся образу его». Отвратительные гнойные раны! Гиб так и сказал. Нечастный Уилф Тапхольм был убит точно так же, как жертвы первого сосуда гнева Божия. А он был верующим, который совершил грех прелюбодеяния. Многие сказали бы, что поэтому на нем была метка зверя.

Барак наморщил лоб.

— Не хотите ли вы подогнать то, что случилось с коттером, под то, о чем говорится здесь? — с сомнением в голосе спросил он. — Как протестанты пытаются подогнать любые события под свои пророчества? Не было на нем никаких меток — ни зверя, ни кого-то еще. И вообще, что это за метка такая?

— Это число шестьсот шестьдесят шесть. Но из Книги Откровения не следует, что оно должно физически находиться где-то на теле человека.

— Если бы кто-то решил перебить всех отступников-протестантов, весь Лондон был бы завален трупами, покрытыми гноящимися ранами!

— Одна смерть может быть символичной, Барак. И я согласился бы с тобой, если бы такое совпадение было единственным. Но послушай вот это: «Второй Ангел вылил чашу свою в море: и сделалась кровь, как бы мертвеца, и все одушевленное умерло в море». Если Уилф Тапхольм был первым погибшим, значит, доктор Гарней был вторым. Он умер, и соленая вода морского прилива превратилась в кровь.

Барак нахмурился и сам перечитал строки Библии. Я заставил работать его скептический ум.

— Но и это еще не все, — продолжал я. — «Третий Ангел вылил чашу свою в реки и источники вод: и сделалась кровь». Роджер Эллиард умер в фонтане, и вода в нем превратилась в кровь.[20]

Движимый внезапно нахлынувшими на меня эмоциями, я ухватился за края пюпитра.

— Бедный Роджер! Какое богохульство!

— Но ведь все утверждают, что доктор Гарней и мастер Эллиард были хорошими людьми, — заметил Барак.