Найдёныш - Василий Блюм

Себия порывисто схватила механика за плечо, жарко выдохнула:

— Я лично вырежу язык у любого, кто посмеет углубиться в подробности этого рейда!

Судя по отразившимся на его лице сомнениям, Маховик не очень поверил в обещание, но над головой вновь затрещало, и не мешкая более, он вскочил, стремительно бросился, исчезнув в останках рубки за мгновение до того, как ладья сотряслась от очередного попадания.

До того лежащий недвижимо, Мычка осторожно снял с плеча лук, уперся в доски руками. Заметив, как напружинилось тело вершинника, Зола едко поинтересовался:

— Поразмяться решил?

Мазнув взглядом по зависшей над кормой махине ладьи, вершинник прошептал еле слышно:

— Те, что подальше — мои, постарайтесь свалить ближних.

Мычка подпрыгнул, рука резко выпрямилась, вынося оружие вперед, на тетиву легла стрела. Сразу же, отстав лишь на мгновение, подскочила Себия, утонув в ладони, тускло сверкнуло навершие метательного кинжала. Рука подземницы распрямилась одновременно со звякнувшей тетивой. Двое воинов, не успев прикрыться щитами, кулями осели на палубу, остальные засуетились: глухо застучали доспехи, скрипнули натягиваемые луки.

— Держись! — С яростным воплем Шестерня взлетел на ноги, прикрывая собой друзей, что разом шагнули ближе, уходя под защиту тяжелого панциря пещерника.

Сухо тюкнуло, в щите, трепеща оперением, выросли сразу несколько стрел, остальные с воем вспороли воздух, не нанеся никому ущерба. Воздел себя на ноги Дерн, оценивающе пробежался взглядом по разбитым доскам палубы, перешел на вражескую ладью. С кряхтеньем поднялся Зола, перехватив взгляд болотника, сказал ворчливо:

— И думать забудь, с твоей-то комплекцией. Эти, может, и допрыгнут, если помочь, — он кивнул на Мычку с Себией, — но, не ты.

Маг раздраженно взмахнул посохом, словно отгоняя настырных слепней, несколько стрел вспыхнули, рассыпались пеплом.

Шестерня удивленно крякнул, не оборачиваясь, прорычал:

— Не знал, что умеешь стрелы на лету палить…

— Надобности не было, — буркнул Зола. — И сейчас бы не стал, да вынуждают.

Маг выставил перед собой левую руку, отчего воздух впереди ощутимо загустел, сложился в подобие щита. Пролетая через незримую стену, стрелы теряли большую часть силы, но не смотря на это, лицо и шея Шестерни вскоре покрылись глубокими ссадинами, а с выросшей из плеча стрелы закапала кровь. Зола крутанул посохом, отчего, сформировавшийся в навершии, огнешар устремился к цели, но пущенный с недостаточной меткостью, ушел в небо, зато следующий попал прямиком в лицо массивному воину, что имел неосторожность в это мгновение опустить щит. Кожа на лице воина мгновенно обуглилась, начала слазить почерневшими лохмотьями, обнажая кости черепа, глаза лопнули, заметавшись, он наткнулся на бортик, пылающим факелом рухнул вниз. Его товарищи, устрашенные, шарахнулись в стороны.

Себия прекратила метать ножи, поставленная магом защита одинаково хорошо замедляла метал, летящий в обоих направлениях, лишь Мычка продолжал стрелять, на долю мгновения высовываясь за пределы щита, вершинник пускал стрелу, после чего, резво прятался, не позволяя врагам взять себя в прицел.

Указывая на чудовищное оружие, укрепленное на носу ладьи, что в очередной раз угрожающе засветилось, Дерн посоветовал:

— Ты б, по той штукенции врезал. Глядишь, повезет, поломается.

Не поворачивая головы, Зола выдавил сквозь стиснутые зубы:

— Еще немного, и поломаюсь я. Если проклятый механик не пошевелится…

Доски палубы завибрировали, жалобно зазвенели металлические вставки. Словно, вняв словам мага, ладья вздрогнула, клюнув носом, отчего, оставшихся в живых бойцов, едва не сбросило в пропасть, резко ушла в сторону, и очередной смерч пронесся в опасной близи, не причинив вреда.

Шестерня привалился к бортику, с облегчением прорычал:

— Наконец-то. Я уж боялся, превращусь в ежа.

— Еще успеешь, — отрывисто бросил Мычка, — битва не закончена. — Вцепившись в бортик, вершинник напряженно уставился на вражескую ладью, что с небольшой задержкой пошла следом.

С трудом опираясь на посох, обессиленный волшбой, Зола просипел:

— Надеюсь, он знает, что делает.

Поддерживая мага плечом, Дерн обратил внимание, как первая ладья, что до того едва двигалась, вдруг обрела скорость, пошла в сторону, стремясь развернуться орудием. Но Маховик, похоже, отлично знал пределы маневренности воздушных судов и гнал ладью прямиком на врага, не оставляя времени для разворота.

Заходится воем спрятанный в чреве двигатель, ветер рычит рассерженным зверем, выворачивая веки и заставляя щуриться, покореженная, начисто лишенная надстройки, потерявшая большую часть экипажа, ладья несется на предельной скорости, стремясь достойно завершить своей боевой путь.

Удар. Ладья сотрясается, сорвав часть обшивки, огненный вихрь уносится дальше, а из покореженных внутренностей столбом вырывается пламя. Корабль противника все ближе, вдоль борта, окаменев от ужаса, застыли воины, в расширенных от страха глазах разрастается облако дыма, веером расходящееся от пылающей, подобно комете, ладьи, что, вместо того, чтобы под огнем чудовищного оружия развалиться россыпью углей, продолжает стремительный полет, словно, взвившийся в последнем прыжке, смертельно раненый зверь.

Судорожно вцепилась в остатки бортика Себия, зажав рукой рану, что-то разухабистое рычит Шестерня, опираясь на посох, замер Зола, трепещущие волосы окутывают голову белесым пламенем. Каменным изваянием застыл Дерн, в руке никчемной палкой зажат бесполезный кистень, шипастые шары бессильно свешиваются, не способные защитить хозяина от приближающейся гибели.

Побледнев, подобно мертвецу, Мычка прошептал непослушными губами:

— Сразу видать — Маховик мастер своего дела…

— Надеюсь, у него на уме что-нибудь более интересное, чем героически погибнуть, расшибив корабль, а за одно, и нас, в лепешку, — сухо бросил Зола.

Не поворачивая головы, Дерн сказал звенящим от напряжения голосом:

— Порой мне кажется, что тебя вообще невозможно напугать.

Зола невесело усмехнулся.

— Можно, но не этим…

Разговор оборвался. В преддверии неминуемой смерти наемники замолчали. Последние мгновения жизни, утекающие, словно песок из разбитых часов, обессмысливают любые слова. Остается, лишь с честью принять смерть. Не вынеся зрелища надвигающейся гибели, Мычка зажмурился, Дерн отвернулся, даже Зола опустил глаза. Взгляд мага наткнулся на скорчившуюся у бортика подземницу, бросившуюся на палубу чуть раньше, перешел на Шестерню, что, зажимая рану, продолжал горланить что-то разудалое. По губам Золы скользнула мягкая улыбка, веки замедленно опустились, готовясь к неизбежному, он гордо выпрямился.

Палуба исчезла из-под ног. Охнув, наемники полетели следом, чувствуя, что проваливаются в преисподнюю. Мысли о вечности мгновенно вылетели из головы, уступив место панике. Истошно заверещала Себия, захлебнулся руганью Шестерня, рванув Золу за руку, так, что зубы мага звонко лязгнули, Дерн одновременно сгреб Мычку, пригнул друзей к палубе, удерживая от неминуемого падения.

Ладья зарылась носом, стремительно понеслась вниз, немыслимым образом избежав казавшегося неминуемым столкновения. Зеленая гладь моря, что не замеченная во время боя, успела сменить вековой лес, приближается с пугающей быстротой. Едва заметные поначалу, белесые черточки растут, наливаются силой, обращаясь в увенчанные корой пены могучие гребни волны, монолитная масса воды подергивается рябью, разбиваясь на мириады частиц.

Пробиваясь сквозь закладывающий уши свист ветра, корабль уже не воет, ревет, в попытке выйти из затяжного падения. Где-то позади, едва слышно кричат люди, что-то вспыхивает, грохочет, мимо, обгоняя ладью, пролетают вниз горящие куски обшивки. Море опрокидывается, чудовищная сила вжимает в палубу, слуха касается грозный гул прибоя, а ноздри наполняются насыщенной солью влагой, и вновь перед глазами небо, где, полыхая огнем, замедленно расходятся ладьи, оставляя за собой шлейф густого черного дыма.

У бортика шевельнулся Шестерня, сдавленно охнув, сел, проморгавшись, покрутил головой, сказал с удивлением:

— Так вот оно какое, море…

Зашевелились и остальные: кряхтя и стеная, поднялся Зола, морщась от боли, воздел себя на ноги Мычка, заметно прихрамывая, прошлась по палубе Себия, лишь Дерн встал, как ни в чем небывало, словно и не было изматывающего нервы ужасающего падения, с интересом огляделся. Мягко перекатываются волны, нежно качают ладью, словно успокаивающая расшалившегося ребенка мать, вокруг, насколько хватает глаз, лазурная водная гладь, лишь вдалеке темной полоской возвышается берег.

— Меня больше интересует, что делать будем, если добить решат? — Дерн взглянул вверх, где, пятная голубизну черным дымом, выписывают круги вражеские ладьи.