Инициатор - Ольга Ворон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Затем упыря связывают холодными камнями, а паче всего кусками льда или снега обкладывают для лучшего сохранения… – продолжил равнодушный чтец, – А далее читают молитвы по сорок раз десятью монахами, в обход посолонь. А ежели святой человек читает, то и раза довольно.
Застонала, выгибаясь, схватилась за затылок. А глаза продолжали рыскать, метаться, выискивая слабину в стискивающемся кольце людей. Обессиленная, она не рассчитывала победить, но вырваться, или умереть в схватке. Только не идти на заклание послушной овцой. Тело требовало работы, тело стонало, не умея сдаваться без боя. А мысли метались ворохом ненужных фантиков. И жалила боль в голове.
– А молитвы читают такие. Во главу кладут «Отче наш», потом «Богородицу», а в тело – молитву святому Киприяну и мученице Иустине, хорошо ещё преподобному Марону пустыннику и мученику Трифону во благо и…
Храмовник справа обернулся и, словно прямо из темноты, вытянул меч – долгий, серебристый, с крестовиной сверкающей в четыре рубина.
Взгляд Алисы остановился на плывущих к ней красных глазках и светящейся полосе. В новой попытке трансформироваться, заломило тело. Алиса загребла руками, вдавливаясь в стену от надвигающегося оружия.
– Остановитесь, – голос епископа равнодушной будничностью разорвал мгновение. Золотая панагия приблизилась из темноты с другой стороны от замершего на месте страшного рубинового креста.
– Владыко святый! – наперерез шагнул кто-то из храмовников, заслоняя.
Епископ поморщился и отстранил его. Болезненно склоняясь, воин отшагивал назад, не прикасаясь к морщинистой руке, казавшейся кукольно-восковой в неровном свете.
Владыка подошёл к съежившейся девушке и нагнулся. Золотая панагия заколыхалась перед растерянным лицом.
– Йахас… – остро вгляделся владыка, – Ты боишься.
– Даа… – прошептала Алиса, смотря в потерявшие цвет, ставшие почти прозрачными глаза.
Он кивнул в ответ:
– Страх живёт ещё в тебе. Страх человеческий. Значит, ещё живёт и человек.
Алиса почувствовала, как сдвинулся воздух – храмовники неуловимо сместились назад.
– Так пусть человек в тебе вспомнит… Вспомнит, ради чего он приносил клятву верности, – едва слышно сказал епископ.
Он ещё мгновение всматривался в расширившиеся глаза нежити, пульсирующие в такт сердцу – то стремящиеся вытянутся в кошачью щёлку, то снова округляющиеся. А потом выпрямился и ушёл, оставляя замершую девушку лежать возле склепа в круге храмовников. А меч светился белыми вспышками граней на тусклых камнях цвета запёкшейся крови.
Наставник Борислав встал над ней, когда едва приподнялась на локтях. Две хлёстких пощёчины и холодный взгляд.
– Полезай.
Это уже не тем особым голосом, а ледяным шёпотом, и от того Алисе стало ещё страшнее. Но, одновременно с тем, появилась и убеждённость в неотвратимости происходящего. И в его правильности.
Она поднялась, судорожно вцепилась в кирпичный бортик – остались белые следы царапин.
Наставник Борислав схватился за нечёсаные рыжие локоны, нагнулся к самому уху и прошептал:
– Сестра Пелагея трусов не учила!
Закусив губу и зажмурившись, Алиса тряхнула головой – наставник отпустил вихры – и рывком кинула тело в тёмный провал склепа.
…
Воспоминание об Озарении
Зима в том году была поздняя. Уже вовсю примораживало по ночам, заставляя скотину сжиматься в углах хлевов, да и днями на камнях, не тая, холодно искрился ледяной налёт, но снега всё не было. Угроза бесснежного рождества пугала не менее Конца Света. Окрестные крестьяне замучили матушку Ольгу прошениями молиться за урожай, весь монастырь с утра до вечера хлопотал над своими садами, боясь, как бы не помёрзли плодовые кустарники, девочек-послушниц лагеря «Светлица» снимали с занятий, чтобы не оставалось праздных рук, и только Алису вся эта суета обходила стороной. И никто не знал, чего это стоило сестре Пелагее.
– Запястье мягче! Мягче!
Наставница металась вокруг стоящей в центре очерченного круга девушки и ножи в её руках холодно посверкивали, выписывая двойную спираль, остриём направленную на Алису. Сестра Пелагея не нападала, в ожидании момента слабости ученицы оставаясь за меловой границей, но это не успокаивало девушку, знающую стремительность её атак. И оттого Алиса напряжённо ожидала того самого момента, когда остриё, сверкающее искрой не больше булавочного кончика, внезапно начнёт с немыслимой скоростью приближаться. Но этого не происходило – всё также «приплясывала» сестра Пелагея, её плечи асинхронно танцующим ладоням ходили ходуном, не давая возможности углядеть мгновение, когда запущенный волчок движения из живота выплеснет импульс в вооружённую руку. И всё также ножи сменяли друг друга, выдвигаясь к ней и отходя обратно к груди мастерицы, словно две спицы, связывающие нити пространства в свитер крупной вязки. Взгляд Алисы не метался за ними – незачем, – он неотступно преследовал горло наставницы, следя за каждой жилкой, за биением вен и кратким вздрагиванием трахеи. Смотря в горло, можно было видеть весь силуэт, весь контур. Он казался похож на большую чёрную кляксу амёбы с пятью отростками, любой из которых мог внезапно вытянутся к тебе, неся смерть. И необходимо успеть увидеть и опередить, чтобы выжить. И Алиса, молча притоптывая, как и старая мастерица, водя перед грудью двумя клинками, нацеленными на врага, и едва шевеля скованными плечами, смотрела, до синевы перед глазами, наблюдая только за трансформацией кляксы силуэта перед собой.
Проходило время. Сначала ей мешал свет, проникающий в тренировочный зал через большое окно, но потом его не стало, будто кто-то выключил солнце. Затем ей мешал пот, капающий со лба, но и его вдруг не стало, словно закончилась вода в теле. Ей мешали мысли, хаосом ожиданий, переживаний и страхов наваливающиеся изнутри и бьющие по сознанию, словно било по колоколу, но в какой-то миг и их не осталось, только усталость и блеск тонких лезвий перед ней. И ничего больше.
Опасная пляска продолжалась даже тогда, когда в зал гомонящей толпой ввалились девушки и наставница Софья, должная проводить занятие по пластике. Алиса заметила их, вошедших и тут же остановившихся на входе в растерянности, но лишь отметила для себя факт их явления. Пока никто не входил в очерченный круг – он был несущественен. В этот миг и в этом пространстве её занимали только чёрный силуэт и две снежинки блеска на остриях перед ним.
И вдруг… Синий фон, на котором уже давно металась клякса фигуры наставницы, наполнился линиями, точками, разводами, радугой цвета. Невольно она отвела взгляд от опасно притаптывающей перед ней старой мастерицей и вгляделась в выплывающую на синий фон усталости древнюю настенную фреску, давно скрытую под слоем ржавчины, копоти и водяных разводов. И в тот миг сверкающе-кипенная искра
