Критика евангельской истории Синоптиков и Иоанна. Том 1-3 - Бруно Бауэр

Но если мы рассмотрим хронологические сведения Луки, то они дадут нам толчок за толчком, но не дадут никакой определенности в вопросе о том, когда появился Иисус и когда Он родился. Ее достоверность уже вызывает сомнения у критиков, поскольку в ней говорится о князе как современнике Иисуса, которого уже не было в живых полвека назад. Лисаний, князь Авилины, был убит за 34 года до рождения Христа по наущению Клеопатры. Критики уже показали, каким образом Луке удалось поставить Лисания над Авилиной во времена Иисуса. «По-видимому, — говорит Вайс, — евангелист задается целью назвать всех тетрархов, и поскольку он не может найти другого имени для четвертой тетрархии, кроме имени Лисания, он называет ее свежим именем, не удосужившись спросить, был ли еще жив этот Лисаний и существовала ли вообще Авилена как независимая тетрархия в то время». Таким образом, он позволил ввести себя в заблуждение названием «четыре государя», восприняв его буквально: выделить четыре округа Палестины и поставить над каждым из них своего князя. Впрочем, для четвертого округа он вполне мог создать князя, поскольку с ним было связано имя Лисания, а «в позднейшие времена Авиленк еще упоминался последним правителем прежней династии», из чего евангелист сделал вывод, «что и тогда был правитель с таким именем».

Гфрёрер признает, что произошла ошибка, но не отказывается от своего протеже — мнимого «Меморандума о жизни Крестителя». Он хочет сделать его очень древним источником и признать его автором человека, который «был не очень далек от описываемых им событий». Не так уж мало, — говорит он, — что «в одном году совпадают времена пяти различных правителей или властей». И все же это мелочь, которая не заслуживает такой шумихи. Понтий Пилат, Ироды, Анна и Каиафа были настолько хорошо известны из евангельской истории — Луке еще со времен Марка, — что не требовалось ни древнего источника, ни Писания, очень близкого к тому времени, чтобы сказать, что Иисус явился в их время. Эти люди уже давно были известны общине, потому что они участвовали в истории Иисуса, они были незабываемыми личностями евангельской истории — что толку от старого ученого? Наконец, писателю достаточно было поверхностного знания истории, чтобы узнать, что Пилат был наместником Иудеи во времена правления Тиберия.

Можно быть уверенным, что апологет с легкостью перевернет для нас этот вопрос. Точно! Он уже это делает! Хронологический рассказ Луки о некоем Лисании, который во времена Иисуса также правил Авилиной, совершенно достоверен, говорит он, ибо если «Лисаний или предания с такой точностью бездоказательно назвали пять точных дат, то они должны быть в состоянии правильно назвать и шестую».

Мы уже ответили на этот вопрос, а теперь оставим немного времени на то, что имеет в виду апологет, когда вводит в игру «легенду». Он хочет вывести критику из абсурда. «Нужно, — говорит он, — сильно верить в сагу, чтобы не считать ее намеренной, когда она с таким трудом предстает в виде истории, как это следует из шестикратного определения времени». Как видим, везде надо проводить азбуку вопроса. Если это только помогает, то не вредит. Легенда здесь ни при чем. Понтий Пилат, первосвященники, исихасты были зафиксированы как современники Иисуса на взгляд общины, а сведения о Лисании — не более чем письменный продукт, гипотеза, комбинация, причем неудачная.

Это всего лишь легенда, или, правильнее сказать, религиозное воззрение, которое сузило всю деятельность Крестителя до одного лишь упоминания о Мессии, сгустило ее до короткого промежутка времени и теперь настолько сблизило его появление и появление «большего» преемника, что Лука, определяя хронологию последнего, думает, что делает то же самое и для первого. Сам Гофман предполагает, что «не было никакой необходимости в том, чтобы глухой человек действовал в течение нескольких лет». Так зачем же шум? К чему эта инсинуация, если хронологическая ошибка относительно Лисания приписывается писателю, то «скачок от Иоанна к Иисусу переносится из легенды в писателя» и его действия являются «мошенническими»? Если публичная карьера Крестителя действительно была недолгой, то пусть апологет спокойно позволит евангелисту взяться за очевидное! Или пусть он, как и мы, бесстрастно следует религиозно-историческому взгляду общины и своего предшественника Марка, когда тот сводит воедино действенность анабаптистов за столь короткое время и дает всем известные временные определения, но при этом принимает писателя таким, каков он есть, т. е. как писателя, который иногда позволяет себе гипотезы, которые он, конечно, должен потом принять на свой счет, особенно если они столь излишни, как на этот раз возрождение Лисании.

Но Лука не следовал за своим предшественником Марком совершенно беспристрастно. Что такое беспристрастность и наивность повествования, мы можем узнать из рассказа последнего. Он просто сопоставляет отдельные исторические события — появление Крестителя, его действенность, крещение и искушение Иисуса и появление последнего после пленения Иоанна — и ни слова не говорит о том, как долго Креститель отсутствовал на исторической сцене. Но, тем не менее, он совершенно определенно чувствует, что не должен позволить Крестителю долго выполнять свою задачу, и в каждом читателе, который видит в его произведении, как Креститель с водным крещением и своей проповедью едва успевает выйти, когда на сцену выходит Иисус, чтобы вскоре остаться одному, он непременно пробуждает мысль о том, что Иоанну нужно было совсем немного времени, чтобы выполнить свое назначение. Лука уже не довольствуется тем, что группирует пласты таким образом, что из их идеального распределения сразу же с уверенностью следует вывод об их временной продолжительности, но он сам делает этот вывод и ограничивает эффективность Крестителя шестью месяцами, на которые он старше своего преемника.

То, что Креститель был старше Иисуса всего на шесть месяцев, это замечание теряет для нас всякую ценность — а именно ценность из той области, где речь идет о ничтожности хронологии, — поскольку оно возникло исключительно из идеального представления Луки о евангельской предыстории и о внутреннем отношении Крестителя к Господу. Но она лишается всякой возможности быть достоверной, если в то же время должна быть мерилом продолжительности общественной деятельности Крестителя, и здесь, где ее измерительная сила предъявляет самые высокие требования, она встречает свою справедливую судьбу. Штраус признает за апологетами возможность того, что анабаптист «мог бы в кратчайшее время осуществить то, что он осуществил. Но это совершенно невозможно. В христианском представлении анабаптист, конечно, рассматривался только как личность, указавшая на Господа, и в соответствии с этой предпосылкой