История жизни, история души. Том 1 - Ариадна Эфрон

Самое, самое лучшее, самое радостное, самое чистое в природе всегда, в любом возрасте и любых условиях, заставляло меня вспомнить тебя — творца стихотворных ливней2, первые капли которых ртутинками катятся в пыли, гроз, трепещущей листвы, этих нежных, сияющих, женственных переходов от слёз к улыбке и вспять. Чувство природы, чувство праздника и печали, вкуса и запаха, и, про-

сти за опошленное звучание этих прекрасных слов, — женской души - всё далось тебе в руки. Нет, ты ужасный хам по отношению к самому себе, если в самом деле считаешь, что «всё дурное уже переделано». Боюсь, что лучшего, чем лучшее из вышеназванного дурного, тебе уже не создать! Ну, конечно, был и у тебя, как у всякого настоящего поэта, всякий хлам, но без него нет творчества. А сколько его в ранних маминых стихах — пусть она не сердится на меня за эти слова!

Поэзия сегодняшнего дня - это, на мой взгляд, сплошное «хлеб наш насущный даждь нам днесь», и только один Маяковский владел ею вполне, - и она им. Но - не единым хлебом жив человек, даже в такие времена, когда хлеб это всё. Говорю это en pleine connaissance de cause51. Велика и глубока сила поэта, и равна ей по величине и глубине только память читателя, о которой обычно поэты не имеют понятия. Ты — тоже. Опять-таки говорю это en pleine connaissance de cause.

Ну, вот и всё сегодня. Я тоже ужасно занята, но такими безнадежно нудными делами, что — да Бог с ними совсем, стоит ли о них говорить! И устала.

Целую тебя.

Аля

' Э. Марлит (Евгения Ион; 1825-1887) - популярная немецкая романистка, автор сентиментально- мелодраматических романов.

2 См. у М. Цветаевой в «Световом ливне» о кн. «Сестра моя - жизнь»: «Я попала под неё, как под ливень.

- Ливень: - всё небо на' голову, отвесом: ливень впрямь, ливень вкось, -сквозь, сквозняк, спор световых лучей и дождевых...» (V, 233).

Б.Л. Пастернаку

14 октября 1948

Дорогой Борис! Вчера получила книгу, а сегодня открытку. Спасибо тебе. Я недавно была в Москве несколько дней, звонила тебе, мне сказали, что ты — на даче, т. ч. сын твой не спутал, это была именно я. Ужасно жалела, что не удалось повидать тебя, да и сейчас ещё жалею. В Москву выехала по приглашению нескольких добрых людей из Союза писателей, которые захотели помочь мне уладить дела с работой, т. е. именно с той работой, с которой я вот уже скоро два месяца всё ухожу. Обещал всё уладить и со всеми переговорить Жаров1, который вчера приехал в Рязань на празднование тридцатилетия комсомола, но повидать его и дозвониться ему нет никакой возможности — в гостинице «Звезда» (по температуре — звезда полярная!) ему не сидится, а до остальных мест пребывания — никак не доберёшься. Вообще все эти треволнения, мелкие, но постоянные, плюс ко всему ранее пережитому, издёргали меня окончательно, как может издёргать ежечасно повторяемое «что день грядущий»... из так называемой популярной арии. Очень тяжело и сумасшедше, когда день вчерашний всё время насильственно перевешивает, берёт перевес над завтрашним, а у меня всё время так и получается, и не по моей воле.

Скажи, сколько времени можно читать книгу2, мне и ещё немногим нескольким? У меня есть мечта, по обстоятельствам моим не очень быстро выполнимая, — мне бы хотелось иллюстрировать её, не совсем так, как обычно, по всем правилам, «оформляются» книги, т. е. обложка, форзац и т. д., а сделать несколько рисунков пером, попытаться легко прикрепить к бумаге образы, как они мерещатся, уловить их, понимаешь? М. б., и даже наверное, это было бы не твоё и не то — впрочем, почему «даже наверное»? Как раз может оказаться и твоим, и тем самым. Но это осуществимо только при условии, если я останусь здесь, ибо если, не дай Бог, придётся в скором времени перебираться к Асе, то это будет долгий перерыв во всём на свете. Это будет просто ужасно, пишу я совершенно искренне, совершенно искренне сознавая собственное свинство.

Целую тебя.

Твоя Аля

' Александр Алексеевич Жаров (1904-1984) - русский советский поэт.

2 В письме от 10.Х.48 г. Б.Л. Пастернак сообщает, что выслал «прямо из-под машинки обещанную рукопись» - первоначальную редакцию 1-й части романа «Доктор Живаго». В том же письме Б.Л. просит: «Когда прочтешь рукопись, <...> прошу тебя переслать ее таким же порядком: г. Фрунзе, почтамт, до востребования, Елене Дмитриевне Орловской». Е.Д. Орловская - журналистка и переводчица, сосланная в г. Фрунзе. Эта просьба была повторена в письме от 12.XI.48 г.

Б.Л. Пастернаку

12 ноября 1948

Дорогой Борис! Получила твою открыточку, прости, что так долго не отзывалась на книгу - бегло и между делом не хочу, а так, как хочу, - всё со временем не выходило из-за безумных предпраздничных нагрузок, плюс к основной работе и серьёзному наступлению

«осенне-зимнего сезона» в плане сложного рязанского быта. Книга вернётся ко мне в понедельник, и тогда, с ней в руках, всё напишу тебе подробно. Я, конечно, прочла её первая, дважды подряд. Очень хороша. Но хочется очень, чтобы были пополнены и развиты антракты между событиями, сами по себе несомненно насыщенные событиями ещё не разразившимися, понимаешь? Обо всем напишу, как только вернется книга, а пока словечко наспех, чтобы сказать, что мы — и я, и книга — живы и скоро подадим голос. Там есть замечательные, замечательные места, по-твоему пронзительные. Но боюсь — не сумею так нарисовать, как нужно. Иллюстрация — перевод автора на нечеловеческий язык линий, пятен, света, тени, на какой-то глухонемой язык. Тебя особенно трудно, ты - из непереводимых - нужен художник твоего масштаба, какой-то Златоуст от графики, чёрт возьми! Время нужно, хоть немного покоя нужно — это я уж не о Златоусте, а о скромной себе.

Жаров оказался по отношению ко мне необычайно отзывчивым, сделал всё, что нужно, на работе меня восстановили, в январе прибавятся м. б. и уроки графики — рублей на двести в месяц, и то хлеб. Плюс к сознанию слишком быстро уходящего, на ненужное тратимого времени последнее время замучила меня непонятная и противная температура - ничего не болит и все время лихорадит.

Целую тебя крепко, скоро напишу тебе много и по-своему по существу.

Твоя Аля

Б.Л. Пастернаку

20 ноября 1948

Дорогой злой Борис! Позволь на этот раз не послушаться тебя, и не быть тебе другом, и не отсылать (пока ещё) «его» во Фрунзе, и «делать себе из него муку» и «тратить на него свои вечера». Тем более что ты только что, совсем недавно, разрешил мне всё это. Это раз. Во-вторых, какая может быть непосредственная связь между моим отношением к тебе и моим же отношением к роману? Хоть он и твой, но, раз написан, он уже он, сам по себе, и сам за себя отвечает. Таким образом, может быть хорошее отношение к автору и плохое - к произведению, и плохое к автору и хорошее - к произведению, и может быть отношение, дух захватывающее, и к тому и к другому, одним словом - всё может быть. Таким образом, если я хочу многое написать тебе о написанном тобою, то это вовсе не для того, чтобы доказать своё отношение к тебе. Это во-вторых. А в-третьих — о какой закономерности недостатков говоришь ты, ты? Ты можешь говорить о закономерности недостатков, ну, скажем, своих детей - но не об этом ребёнке, созданном совсем иным творческим методом!

Ты писал, как ты мог и как хотел, дай же мне почитать так, как я могу и как хочу, и дай мне написать м. б. не совсем так, как мне хочется, п<отому> ч<то> я не всегда умею, но так, как смогу. И не пиши мне, Бога ради, таких, сверху чуть приглаженных, но на самом деле таких злых открыток.

Прости меня за медленность — что-то сделалось со временем и со мной. Время существует, но оно никогда не моё, оно меня гонит и гоняет по пустякам, и я совершенно загнана всякой конторской белибердой и домашними «делами» — топкой, от которой никому не жарко, готовкой, от которой никто не сыт, и т. д., и всё надоело, ну и Бог с ним.

Крепко целую тебя, дорогой злой Борис!

Твоя Аля

Б.Л. Пастернаку

27 ноября 1948

Дорогой Борис! Только сегодня получила твою открытку от 12.11., где ты просишь немедленно выслать книгу: открытка твоя оказалась доплатной, и поэтому долго пролежала на почтамте, пока прислали мне повестку. Книгу я смогу выслать 1-го-2-го декабря — прости за задержку, но пока не получу зарплату - никак не выходит. Мне очень жалко её отправлять, хотелось подержать ещё и порисовать, но на всё это нужно время, которого у тебя для меня нет. А у меня для себя и тем более.

Целую тебя.

Аля

Б. Л. Пастернаку

28 ноября 1948

Дорогой Борис! Вот я и завладела, наконец, той горсточкой времени, которая была так необходима, чтобы поговорить с тобой. Прости заранее за всю последующую хаотичность - я уже писала тебе о том, что после такого долгого периода немоты стала совсем косноязычной, непреодолимо трудно выражать человеческим языком свои - человеческие же — чувства и мысли. Слишком много границ, запретов и рогаток понагорожено во мне, чтобы я смогла передать то, что до слов так ясно и стройно складывается в голове. Для этого, видимо, нужно время, которого нет, или чудо, которого тоже нет.