Ход белой королевы - Лев Кассиль

Алиса с детства привыкла везде быть на виду и принимать дань восхищения. Бывало, еще в третьем классе школы, когда 8 Марта, в Международный женский день, одноклассники и одноклассницы покупали в складчину какой-нибудь нехитрый подарок для своей классной руководительницы - флакончик одеколона, костяной нож для разрезания бумаг, записную книжку в кожаной обложке,- Алиса неожиданно для всех, после того как подарок класса был уже вручен учительнице, вдруг вынимала из парты свой особый сюрприз - вышитую салфеточку, крымский вид собственной работы, вставленный в золоченую рамочку. Она любила срисовывать видики с открыток, и дома все говорили, что она, верно, станет художницей. Но в третий класс поступил новичок, который рисовал гораздо лучше ее, не с открыток, а прямо с натуры. Слава Алисы на короткое время померкла, однако вскоре она очень удачно протанцевала "молдаваночку" на вечере школьной самодеятельности, и все стали прочить ей артистическую будущность. Мать даже возила ее к какому-то знаменитому балетмейстеру, и тот нашел, что у девочки есть задатки. Однако часто демонстрировать эти задатки единолично Алисе не приходилось. В школе почему-то больше устраивались выступления всего танцевального и хорового кружков. Тогда она стала писать стихи, ибо это дело совсем уж не "хоровое" и в стенной газете можно было крупно ставить свою подпись "соло". Вообще Алису считали разносторонне одаренной девочкой. "Она выделяется",- говорили педагоги. И правда, она была весьма способной, но эти разнообразные способности возбуждали лишь недолгие увлечения, не порождая той всепоглощающей страсти, которая завладевает человеком безраздельно и свойственна лишь истинному таланту. Она достигала известных успехов в том или ином занятии, но быстро охладевала к нему, если оно не давало ей случая немедленно выделиться среди других.

Так было и в спорте. Быстро и удачно выдвинувшись, обойдя не очень серьезных конкуренток, она стремительно завоевала высокое звание всесоюзной чемпионки и долгое время удерживалась на этом почетном месте. Иногда ей просто везло - она не встречала серьезного соперничества. Кроме того, Чудинов, не только замечательный тренер, но и великолепный тактик лыжной гонки, был жестоко требователен в период тренировок и очень расчетлив и гибок в составлении графика гонки применительно к данным Алисы...

Но ей вскоре наскучили занятия с этим чересчур требовательным, неумолимо взыскательным тренером. Они разошлись во взглядах на цели спорта.

В первый год своих занятий с Чудиновым Алиса немножко увлеклась им самим и потому беспрекословно выполняла все подчас придирчивые требования своего воспитателя. Потом она убедилась, что тренер ее, как она заявила подругам, человек в личной жизни безнадежный, его не расшевелишь. Она пересмотрела свои увлечения и симпатии, поостыла и к тренировкам, в состязаниях строила откровенный расчет на случай, везение, игру удачных обстоятельств. "Она немножко авантюристка",- часто жаловался мне Чудинов, убеждаясь, что Алиса не улучшает показателей, не движется вперед, и он, по-видимому, оказался плохим психологом, понадеявшись лишь на природную одаренность своей ученицы. А он слишком много говорил о ней прежде в комитете, даже перехвалил... И теперь толковали, что это он обманул надежды, которые всеми возлагались на него и Алису: не сумел найти верный подход к способной спортсменке.

- Здравствуйте, Кар! - воскликнула, узнав меня, Алиса и хохотнула.

У нее был противоестественно быстрый, с мелкими частыми всхлипами хохоток, словно прокручивали обратным ходом пленку на магнитофоне.

- Здравствуйте, Кар! А я вас сразу не узнала - быть вам богатым. Скоро, может быть, премию цапнете? Не забывайте тогда старых друзей. Что, вы уже уходите? Жаль, лучше бы поговорить всем вместе.

- Он торопится,- перебил Алису Чудинов.- Кроме того, обо всем уже договорились. Входите, Алиса.

Мне очень хотелось поговорить с Алисой по душам. Что бы там ни было, ее бестактное выступление в комитете глубоко задело Чудинова. Оно, вероятно, после всех разговоров в лыжной секции и послужило последним толчком, побудившим Степана принять всех ошеломившее решение.

Но сам тоже хорош! Вот характерец! Кто-кто, а я знал упрямство своего друга. Взять хотя бы ту памятную ночь на Карельском перешейке. Сколько лет прошло, а он все упрямится и слушать не желает о моей признательности. Но я-то ведь хорошо знал, как было дело. Тогда, на Карельском перешейке, я военным корреспондентом попал в лыжный отряд к Чудинову. Вышло так, что по пути с полевой почты я ночью отбился, потерял направление и попал в жестокий, внезапно разыгравшийся буран. Кроме того, я во тьме забрел в район, где хаживали автоматчики противника. Совершенно обессиленный от долгих плутаний, я окончательно утратил ориентировку. Полузамерзшего, меня уже заносило метелью, и Чудинов ночью пошел в буран, разыскал меня и вынес на себе. По-видимому, ему пришлось отстреливаться, да и сам он был ранен в колено...

Очнулся я тогда уже в блиндаже. Некоторое время, не сразу придя в себя из забытья, я плохо соображал, что со мной происходит. Жаром полыхала печурка, вокруг в блиндаже никого не было. Я опять стал засыпать, но вскоре сквозь сон увидел, что вошел, хромая, Чудинов, сел возле меня, положил на нары забинтованную ногу, а потом позвал кого-то из бойцов и стал шумно радоваться, рассказывая, что кто-то из лыжников разыскал меня, спас и доставил в блиндаж.

Я и тогда еще пытался что-то возразить, силясь вспомнить, что со мной было, но Чудинов накинулся на меня: "Брось! Либо ты сам добрался без памяти, либо кто-то из бойцов тебя доставил в наше расположение". И с тех пор, сколько раз я ни пытался расспросить его о подробностях той ночи, он решительно и досадливо отмахивался: "Охота тебе, в самом деле, ломать над этим голову! Радуйся, что кто-то вытащил или помог самому доползти; ну и все. Аминь! Ты, старик, становишься суетным и многословным, а мы с тобой, помнится, никогда не были неженками из аристократического рода "сенти-менти", честное слово".

Мне тогда пришлось вскоре покинуть отряд Чудинова и отбыть на другой фронт.

Перед самым моим отъездом Чудинова отправили в госпиталь. Как он ни протестовал, как ни упрямился, рана в колене оказалась настолько серьезной (да он еще и разбередил ее в напряженной ходьбе тогда ночью, таща меня на себе), что пришлось моему другу смириться.

Уже после войны я встретился с одним из лыжников, когда-то входивших в отряд Чудинова. Он узнал меня, но, когда я попробовал было расспросить его, известно ли ему, кто и каким образом вытащил меня тогда из леса и доставил в блиндаж, парень засмущался: "А вам командир так и не сказал? Ну, стало быть, по этой команде не было от него нам отбою дано, а приказ был твердый молчать. Хотите догадывайтесь, хотите - нет. Я лично добавить ничего не могу".

ГЛАВА 2

Прощай, лыжня!

Долой слова недвижные:

"стоять",

"сидеть",

"лежать", Идем на базы лыжные

летать,

кружить,

бежать!

Н.Асеев

Вагон пригородной электрички, заполненный лыжниками, спешившими на гонки в Подрезково, был внутри несколько похож на гребную палубу галеры. Занявшие все сиденья спортсмены - парни в финских картузиках, девушки в вязаных шапочках держали стойком связанные попарно лыжи. Казалось, что по обеим сторонам вагонного прохода расположились на скамьях десятки гребцов, которым только что скомандовали: "Суши весла!" И было еще что-то от виолончелей в легком и плавном изгибе тонкого полированного красно-коричневого дерева лыж, наподобие грифов вздымавшихся над плечами физкультурников.

Весело катила электричка по заснеженным подмосковным просторам, взметая тени сосен вперемежку со врывавшимися в вагонные стекла мелькающими полосами солнечных просветов. Радужные зайчики скользили по благородной и строгой снасти, способной сделать человека крылоногим. И в такт перестуку вагонных колес покачивалась распеваемая вполголоса песня лыжников:

Через леса сосновые,

Где дух вина хмельней,

Лыжни проложим новые

По свежей целине...

Я всегда любил эти поездки на состязания вместе с шумной ватагой лыжников, которые в такие часы целиком завладевали вагонами поезда. Казалось в эти дни, что электричка, теряя свою природную будничность, несется вдаль, как разогнанная тысячами тонких весел крутобокая ладья. А сегодня предстояли гонки на десять километров, которыми завершались зимние состязания, ежегодно проводимые под Москвой для розыгрыша традиционного хрустального кубка. Этим почетным трофеем последние годы владело спортивное общество "Радуга". Тщетными были все старания его постоянного соперника "Маяка" вернуть себе этот принадлежавший ему некогда важнейший зимний приз. Друг мой Чудиноз был тренер "Маяка". Он приложил немало усилий, чтобы питомцы его отвоевали обратно зимний кубок, но это ему не удалось. Были среди выучеников Чудинова чемпионы и чемпионки, завоевывавшие первые места в весьма ответственных состязаниях на лыжне, но по общей сумме очков, когда при розыгрыше кубка дело решалось результатом, показанным всеми гонщиками, то есть по командному зачету, "Маяк" оставался на втором месте. И даже непобедимая Алиса Бабурина неизменно приходившая с результатом на две-три секунды лучшим, чем у всех ее соперниц, не настолько опережала их, чтобы победой своей поправить дело, вывести команду вперед и обеспечить "Маяку" желанный приз.