Гордость Павлина - Виктория Холт

Каждое утро мы молились, и все члены семьи должны были присутствовать на этой церемонии, даже отец.

— Ведь теперь у нас нет часовни! — холодно говорила мама. Она бросала ядовитый взгляд на отца, затем поворачивалась в сторону Оукланд Холла, где в течение многих лет она преклоняла колена, изображая смирение. Бедняга Джармин, миссис Кобб и Мадди должны были также присутствовать на молитве.

— Весь штат, — с горечью говорила мама. — В Оукланд Холле слуг было так много, что никто не знал всех их по именам, разве только тех слуг, которые занимали более высокое положение.

Это была торжественная церемония под управлением мамы, призывавшей всех нас к смирению и благодарности Богу за то, что Он нам дает. Ее слова казались мне неуместными, так как она всегда была недовольна тем, что имеет. Мне казалось, что она непочтительно обращается к Богу. Она говорила: «Взгляни на это» или «Не делай этого», как будто разговаривала с одним из слуг, которые у нее были в Оукланд Холле.

Я находила, что утренняя молитва утомительна, зато очень любила церковную службу. Церковь была красивой, и мне доставляло удовольствие рассматривать ее окна с цветными стеклами. Цвета опала, думала я с удовлетворением. Мне нравилось пение хора, а больше всего я любила петь сама. Слушая гимны, я всегда думала о временах года. «Христиане, взгляните на них», — этот стих обычно приводил меня в трепет, и я оглядывалась, ожидая увидеть отряды мидян. Сезон урожая был прекрасен: «Мы вспашем поля и разбросаем зерна…» Но больше всего я любила Пасху: «Аллилуйя, Христос воскрес». Пасха — чудесное время, когда появляются цветы самых нежных расцветок — белые и желтые, весна в разгаре, и на пороге лето! Обычно Мириам ходила украшать церковь. Интересно, думала я, помогает ли ей помощник приходского священника и ведут ли они печальную беседу о невозможности соединиться из-за бедности. Мне так хотелось сказать им, что люди, живущие в небольших домиках, гораздо беднее их, но кажутся довольно счастливыми. Во всяком случае, церковь была прекрасна и особенно в праздник Пасхи.

Клэверинги все еще имели постоянные места в церкви. Они состояли из двух передних рядов, и, когда мы входили за папой и мамой, мне казалось, мама верила в то, что вернулись прежние времена. Скорее всего по этой причине она любила посещать церковь.

После ланча в пасхальное воскресенье мы всегда шли в церковный двор и возлагали цветы на могилы наших отдаленных предков. И тут престиж Клэверингов был недосягаем, потому что могилы наших предков располагались в самом лучшем месте и выделялись своей ухоженностью. Я знаю, маму постоянно раздражал тот факт, что после смерти ее надгробие не будет таким величественным, каким могло бы быть, если бы отец не проиграл так много денег. В это пасхальное воскресенье мне исполнилось шестнадцать лет. Я расту и скоро перестану быть ребенком, думала я. Интересно, какое будущее ожидает меня? Я не собиралась состариться в Дауэр Хаузе, как Мириам, которой исполнился тридцать один год, но от замужества она была так же далека, как и прежде. Тема проповеди была интересной: «Будь благодарен и доволен тем, что Бог дает тебе».

Хорошая проповедь для Клэверингов, подумала я, вероятно, преподобный Джаспер Грей думал о них, обращаясь к пастве. Хотел ли он напомнить им о том, что Дауэр Хауз — комфортабельное место и, если подходить к этому вопросу со справедливостью, то Мириам и ее священник с радостью поженились бы, Ксавье и леди Клара поступили бы так же, отцу позволили бы забыть о том, что он поставил нас в теперешнее положение, а мама довольствовалась бы тем, что имеет. Что касается меня, то я была счастлива, и если бы я могла найти ответ на некоторые вопросы, то была бы совершенно удовлетворена. Пожалуй, в душе я мечтала быть любимой, ведь я еще никогда не испытала этого блаженства. Мне хотелось, чтобы чьи-то глаза загорались при виде меня; мне хотелось, чтобы кто-то хоть немного беспокоился, когда я поздно приходила домой, не потому что я нарушаю правила хорошего тона, а из страха, чтобы со мной ничего не случилось.

— О Боже, — молилась я, — пусть кто-нибудь полюбит меня.

А затем я смеялась над собой, ведь я так же, как мама, говорила Ему, что нужно сделать. Когда пришло время посетить могилы, я взяла корзинку с нарциссами и пошла с Мириам и мамой на кладбище. На участке Клэверингов был насос, мы наполняли водой кувшины, а затем ставили цветы на могилы дедушки, который начал растрачивать семейное достояние, бабушки, прадедушек и прабабушек, а также брата и сестры отца. Я любила бродить среди могил и кустов, читая надписи на надгробиях. Среди них была эпитафия Джону Клэверингу, погибшему за короля в 1648 году в битве при Престоне. Затем Джеймсу, который умер в Испании. Гарольд был убит в Трафальгарском сражении. Мы были воинственной семьей.

— Пойдем же, Джессика, — говорила мама. — Должна заметить, у тебя странные наклонности.

Оторванная от пушек Трафальгара, я торжественно прошествовала в Дауэр Хауз и только к вечеру пробралась через сад на берег ручья. Я все чаще думала о давно умерших Клэверингах, погибших за свою страну; как Джон сражался с Круглоголовыми, безуспешно пытаясь удержать трон своего короля, что стоило королю не только трона, но и головы. Джеймс сражался рядом с Мальборо, а Гарольд с Нельсоном. Мы, Клэверинги, создавали историю, гордо говорила я себе. Вдоль по ручью я вышла к дальнему концу сада Дауэр Хауз. Там была небольшая лужайка, заросшая густой травой. У изгороди росла крапива, покрытая белыми соцветиями. Редко кто приходил сюда, на так называемую Пустошь.

Я шла по лужайке, и вдруг заметила пучок диких фиалок, стебли которых были перевиты белой лентой. Я остановилась, чтобы подобрать их, и, раздвинув траву, увидела на том месте, где они лежали, бугорок земли. Он был около шести футов в длину. Как могила, мелькнула мысль. Но откуда здесь могла появиться могила? Я подумала об этом, потому что ходила сегодня с пасхальными цветами на церковный двор. Я опустилась на колени и ощупала землю. Да, это насыпь. Вероятно, это могила и кто-то сегодня положил на нее букет фиалок. Кого же могли похоронить на этой Пустоши? Я села у ручья, спрашивая себя, что бы это значило.

Первой, кого я встретила по возвращении домой, была Мадди, которая теперь стала моей горничной. Она стояла у шкафа с бельем и перекладывала простыни.

— Мадди, — сказала я ей, — сегодня я видела могилу.

— Естественно, ведь сегодня пасхальное воскресенье, — ответила она.

— Не в церковном дворе, а на Пустоши. Я уверена, что это могила.

Она отвернулась, но я успела разглядеть выражение ужаса на ее лице. Она знала, что на Пустоши есть могила.