Блудная дочь - Джеффри Арчер

— Вы как-то рассказывали мне, Генри, в очень ярких деталях, что он обманом лишил вас денег, когда ваши пути пересеклись. А со мной Каин поступил ещё хуже. Во время Великой депрессии он надавил на моего ближайшего друга и партнёра Дэвиса Лероя, и это стало непосредственной причиной его самоубийства. Чтобы ещё сильнее осложнить ситуацию, Каин отказался предоставить мне кредит, когда я захотел принять на себя управление отелями и попытаться вывести группу на хорошие финансовые результаты.

— И кто же вам тогда помог?

— Частный инвестор из банка «Континентал Траст», но я всегда подозревал, что это — Дэвид Макстон.

— Владелец отеля «Стивенс»?

— Тот самый.

— А что заставляет вас думать, что это был он?

— Когда я устраивал в «Стивенсе» приёмы по случаю моей свадьбы и крестин Флорентины, Макстон брал на себя оплату моих счетов.

— Но это ни о чём не говорит.

— Согласен, но я уверен, что это Макстон, ведь именно он давал мне шанс стать управляющим в «Стивенсе». Я сказал ему, что мне интереснее найти банкира для группы «Ричмонд», и через неделю его банк в Чикаго предложил мне деньги от имени анонимного кредитора, который скрывал свою личность, поскольку такой жест мог привести к конфликту интересов.

— Это более убедительно. Но расскажите мне, что у вас на уме в отношении Каина, — поинтересовался Генри, вертя в руке бокал.

— Я не хотел бы затевать что-то такое, что отнимет у вас много времени, Генри, но готов заняться тем, что может оказаться вам полезным как в финансовом, так и в персональном плане. Вы ведь питаете к Каину те же чувства, что и я.

— Слушаю, — сказал Генри, не отводя глаз от бокала с вином.

— Я хочу приобрести акции банка Каина в Бостоне.

— Это будет непросто, — сообщил Генри. — Большая часть акций находится в собственности семейного фонда и не может быть продана без его согласия.

— О, да вы прекрасно информированы, — заметил Авель.

— Это общеизвестно.

Авель не поверил.

— Что же, давайте начнём с того, что выясним имя каждого держателя акций банка «Каин и Кэббот» и посмотрим, нет ли среди них таких, кто проявит интерес к продаже своих акций по цене значительно выше биржевых котировок.

Авель увидел, как загорелись глаза Генри, когда он начал понимать, какие перспективы перед ним открывались, заключи он сделку с обеими сторонами.

— Но если Каин обнаружит это, то будет играть очень жёстко, — сказал Генри.

— Не обнаружит, — возразил Авель, — и потом, даже если и обнаружит, мы всё равно будем на два хода впереди. Как думаете, сможете справиться с такой работой?

— Попробую. А что вы хотите предпринять?

Авель понял, что Генри пытается выяснить, какова будет плата за его услуги, но он ещё не закончил.

— Я хочу получать письменные отчёты о состоянии дел на первый день каждого месяца, в которых вы укажете, акциями каких компаний владеет Каин, его обязательства перед другими компаниями и все подробности его личной жизни, которые только сможете разузнать. Я хочу, чтобы там было зафиксировано всё, даже то, что может показаться пустяком.

— Повторяю, это будет непросто, — сказал Генри.

— А тысяча долларов в месяц сделают работу проще?

— Полторы тысячи, конечно, упростят дело, — ответил Генри.

— Тысяча долларов в месяц на первые полгода. Если вы покажете свои способности, я увеличу эту сумму до полутора тысяч.

— Идёт, — согласился Генри.

— Хорошо! — Авель достал из внутреннего кармана уже выписанный чек на тысячу долларов.

— А почему вы были так уверены, что я соглашусь на эту сумму?

— Ну, не совсем так… — Авель достал второй чек, выписанный на сумму полторы тысячи долларов. — Если в течение первых шести месяцев вы покажете хорошие результаты, то потеряете только три тысячи.

Оба расхохотались.

— Ну, а теперь — к более приятным темам, — сказал Авель. — Мы победим?

— В бейсболе?

— Нет, на выборах.

— Ландон[2] включился в игру, чтобы подстегнуть своих. Но подсолнух из Канзаса не может рассчитывать на победу. Как сказал президент, этот цветок только снаружи жёлтый, а сердце у него чёрное, он годится на корм попугаям и никогда не доживает до ноября.

Авель опять рассмеялся.

— А как насчёт вас лично?

— Не беспокойтесь. Это место закреплено за демократами. Проблема состояла в том, чтобы выиграть номинацию, а не выборы.

— С нетерпением жду, когда вы окажетесь в кресле конгрессмена, Генри.

— Не сомневаюсь, Авель. А я с нетерпением жду дня, когда стану служить вам, равно как и моим избирателям.

Авель вопросительно поглядел на Осборна.

— Надеюсь, мне вы будете служить гораздо лучше, — заметил он, когда перед ним выкладывали стейк из вырезки размером во всю тарелку и наливали в бокал «Кот де Бон» 1929 года. Оставшуюся часть обеда они провели за обсуждением недавней травмы Габби Хартнета, четырёх медалей Джесси Оуэнса на Берлинской Олимпиаде и возможного вторжения Гитлера в Польшу.

— Никогда! — заявил Генри и начал вспоминать, как храбро сражались поляки при Монсе во время мировой войны.

Авель не стал комментировать его слова: он знал, что никаких поляков в сражении при Монсе не было.

Когда он вернулся вечером домой, Флорентина уже спала. Но она тут же проснулась и улыбнулась отцу, когда тот зашёл в детскую.

— Президанк. Президанк. Президанк.

Авель улыбнулся.

— Нет, не я. Ты — может быть, но не я.

3

В ноябре 1936 года Генри Осборн был избран в Палату представителей Соединённых Штатов от девятого округа Иллинойса. Преимущество его над соперником-республиканцем было чуть меньше, чем у его предшественника, главным образом из-за лени, но на руку Осборну сыграло и то обстоятельство, что Рузвельт не пропустил в своей кампании ни одного штата, кроме Вермонта и Мэна. В итоге представительство республиканцев в Конгрессе сократилось до семнадцати сенаторов и ста трёх депутатов Палаты представителей. Но Авеля интересовала лишь победа его кандидата, и он сразу же предложил Осборну место председателя планового комитета группы «Барон». Генри с радостью принял предложение.

Всю свою энергию Авель направлял на строительство новых отелей, в чём ему помогал Генри Осборн, который мог добыть разрешения на застройку там, где это было нужно Барону, за наличные, специально выделяемые ему для этих целей. Авелю было безразлично, что Генри делал с деньгами, но часть из них явно попадала в нужные руки, а разбираться в подробностях у Барона не было ни малейшего желания.

Отношения Авеля с Софьей продолжали ухудшаться, но он по-прежнему хотел сына и начал уже отчаиваться, когда понял, что жена не может забеременеть. Поначалу он винил во всём Софью, которая тоже очень хотела второго ребёнка, но потом она уговорила его пойти к врачу. В конце концов Авель согласился и был ошеломлён, когда у него обнаружили олигоспермию. Врач увидел причину в плохом питании в юные годы и сказал, что Авель вряд ли сможет вновь стать отцом. С того дня тема наследника для Авеля была закрыта, и он всю любовь отдал Флорентине, связав с ней и свои надежды. А она росла не по дням, а по часам. В жизни Авеля только группа «Барон» росла с ещё большей скоростью.

В возрасте четырёх лет Флорентина пошла в детский сад. Она потребовала, чтобы Авель и Франклин Рузвельт провожали её туда. Большинство других девочек сопровождали женщины, и Авель с удивлением обнаружил, что это не всегда их матери, но зачастую просто няньки, или, как его вежливо поправили, гувернантки. В тот вечер он сказал, что хочет нанять такую женщину для Флорентины.

— Чего ради? — сердито спросила Софья.

— Чтобы ни у кого в детском саду не было преимущества перед нашей дочерью.

— По-моему, это пустая трата денег. Разве такая женщина способна сделать то, чего не могу я?

Авель промолчал, но на следующий день дал объявление в «Чикаго Трибьюн», «Нью-Йорк Таймс» и в лондонскую «Таймс», где сообщал, что ищет кандидаток на работу гувернантки. Со всей страны пришли сотни писем от выпускниц самых престижных учебных заведений, которые хотели работать гувернанткой у дочери президента группы «Барон», — в том числе из колледжей: Редклифа, Вассара и Смита. Но письмо от дамы, которая явно не слышала о Чикагском Бароне, заинтриговало его больше всего.

Дом приходского священника

Мач Хэдэм

Хартфордшир

12 сентября 1938 года

Уважаемый сэр!

В ответ на Ваше объявление на первой полосе сегодняшнего номера «Таймс» я предлагаю рассмотреть мою кандидатуру на должность гувернантки Вашей дочери.

Мне тридцать два года, я шестая дочь преподобного Тредголда, незамужняя прихожанка Мач Хэдэма в Хартфордшире. В настоящее время я преподаю в начальной школе и помогаю отцу в его работе сельского священника.