Сталин. По ту сторону добра и зла - Александр Ушаков

В хибарке, где обитала семья, царили нужда, жестокость и слезы. В мире он видел лишь безобразное. Все это оставило неизгладимый след в душе мальчика. Для него не существовало любви, ничто не радовало его. Жизнь его была отравлена неистребимой ненавистью. Ему недоставало радости жизни. Сын возненавидел само творение.

Душа такого человека холодна, сурова. Он не выносит эмоциональности и в других, экстаз раздражает его. У него были явные симптомы тяжелого заболевания. Его, несомненно, раздражало органическое многообразие мира. Более того, он не выносил саму жизнь. Он, словно преступник, тянулся к разрушению, желая испытать и применить на деле свою сокрушающую волю.

У него в детстве не было детства, ибо он с малых лет был удручен и не любил играть. Он не обладал даром любви. Ту пустоту, эту черную безграничную меланхолию он скрывал за непроницаемой маской своей неутомимой деятельности.

Хладнокровие Сталина было видимостью. На самом деле его снедала болезненная лихорадка активности. Однажды он случайно наступил на цыпленка и сломал ему ногу. Цыпленок с писком пытался отползти. Сталин догнал и раздавил его.

Ненавистник жизни, он обладал выдержкой и иронией, чтобы уничтожать живое. Другие радости для него не существовали. Ненавистник отца, он должен был быть и против отчизны. Всей душой Сталин ненавидел Грузию».

Конечно, Сталин был далеко не ангелом, и все же, думается, Робакидзе сильно преувеличивал. Конечно, неурядицы в семье наложили отпечаток на характер Сосо, но не сломали. И, если верить хорошо знавшим его людям, по-настоящему замкнутым и подозрительным он стал только в семинарии. Тому имелись весьма веские основания.

Вряд ли Сталин ненавидел и Грузию с младых ногтей, а если и охладел к ней, то гораздо позже и скорее по политическим причинам. В детстве же он с большим интересом слушал рассказы о полной легенд и мифов истории своей родины. Ведь именно сюда, в Колхиду, много веков назад приплывали в поисках золотого руна аргонавты, и где-то в горах был прикован к скале вы-кравший у богов огонь Прометей. Другое дело, что Сосо мало чем напоминал собой Наполеона, который в пять лет был страстным патриотом и мечтал освободить Корсику от французов, или того же Ататюрка, уже в юные годы поклявшегося сделать счастливой любимую им Турцию.

Да, Сосо с интересом слушал рассказы о свободолюбивых горцах, хотя занимала его лишь романтика. Но и этому есть свое объяснение. В Грузии тех лет националистические настроения были развиты не очень сильно, и он не испытывал ни вражды, ни тем более ненависти к России.

Да, все мы родом из детства, и все же оно скорее определяющий, нежели решающий фактор. И мало ли примеров тому, когда «единственный свет в окошке» превращался для матери в источник ее бесконечных страданий. И те же Ленин и Троцкий со своим светлым детством, не дрогнув, подписывали бумаги с требованием наказать и расстрелять! А ведь их не лупил ни пьяный отец, ни потерявшая терпение мать! И тем не менее...

Поправившись, Сосо вернулся в школу и принялся быстро наверстывать упущенное и еще больше читать. В образовании он видел единственную дорогу, которая вела его в ту заповедную обитель, где царили обещанные матерью покой и свобода. Учился он прекрасно и никогда не просил ни у кого помощи. Его по-прежнему выделяли учителя, а преподаватель русского языка настолько проникся к нему доверием, что сделал его своим помощником и разрешал ему выдавать книги ученикам. Правда, дети прозвали этого преподавателя Жандармом, и кто на самом деле знает, что увидел этот человек в симпатичном ему одиннадцатилетнем мальчике.

«К урокам он был всегда готов — лишь бы его спросили, — вспоминал Иремашвили. — Он всегда показывал свою исключительную подготовленность и аккуратность в выполнении заданий. Не только в своем классе, но и во всем училище считался одним из лучших учеников. На уроках все его внимание было обращено на то, чтобы не пропустить ни одного слова, ни одного понятия. Он весь был обращен вслух — этот в обычное время крайне живой, подвижный и шустрый Сосо».

Сосо никогда не пропускал занятий и не опаздывал на уроки, но горе было тем, кто допускал подобные оплошности в те дни, когда он был дежурным.

С каким-то нескрываемым удовольствием он отмечал провинившихся и не поддавался ни на какие уговоры. Была в его отношениях с одноклассниками и еще одна особенность: он никогда не давал списывать задания. Возможно, это своеобразная месть своим однокашникам, которых он от всей души презирал. Откуда шло это презрение? По всей видимости, от того, что он уже в детстве отличался от других детей, и они, в свою очередь, относились к нему крайне настороженно. Да и как еще можно было относиться к угрюмому и неприветливому мальчику, в глазах которого светились презрение и осознание своего превосходства.

Если он и нисходил к общению со сверстниками, то говорил, как правило, мало и грубо. Поражала в нем и необычайная мстительность, причем мстить он предпочитал чаще всего чужими руками, для чего с дьявольской хитростью провоцировал всевозможные конфликты. Порою он ждал этой мести месяцы и даже годы, что говорило о его необыкновенной злопамятности.

Что из себя представлял в то время Сосо, хорошо известно из рассказов Иосифа Иремашвили, который так не вовремя надумал стряхивать пыль со своего платья посреди борцовского поединка. Ведь именно он был одно время наиболее близок к Сосо, квартира которого стала для него вторым домом. По его словам, Сосо был худым, но довольно крепким мальчиком с «упорным безбоязненным взглядом живых темных глаз на покрытом оспинами лице, с гордо откинутой головой и внушительным, дерзко вздернутым носом».

Он был «не такой по-ребячьи беззаботный, как большинство его товарищей по училищу, временами он словно встряхивался и целеустремленно, с упорством принимался или карабкаться по скалам, или же старался забросить как можно дальше камень». При этом Сосо «отличался полнейшим равнодушием к окружающим; его не трогали радости и печали товарищей по училищу, никто не видел его плачущим». «Для него, — утверждал Иремашвили, — высшая радость состояла в том, чтобы одержать победу и внушить страх... По-настоящему он любил только одного человека — свою мать... Как мальчик и юноша, он был хорошим другом для тех, кто подчинялся его властной воле...»

Ничего хорошего в этом, конечно, не было. Мало того, что покорность одних порождала желание властвовать над остальными, маленький тиран начинал испытывать отрицательные эмоции при любом неподчинении. Да и что ему еще оставалось делать? Везде и всегда стремившийся к лидерству, он то и дело ввязывался в драки и часто приходил домой в синяках. Там его встречал уже набравшийся с утра отец, и все начиналось сначала...

И вряд ли стоит удивляться тому, что, с обезображенным лицом и почти не сгибавшейся левой рукой, он становился все более замкнутым, перестал играть, а если с ним заговаривали, отделывался односложными ответами. Веселость постепенно исчезала, а в характере появлялись жестокость и мстительность по отношению к обидчикам. «Незаслуженные страшные побои, — вспоминал Иремашвили, — сделали мальчика столь же суровым и бессердечным, каким был его отец. Поскольку люди, наделенные властью над другими благодаря своей силе или старшинству, представлялись ему похожими на отца, в нем скоро развилось чувство мстительности ко всем, кто мог иметь какую-либо власть над ним. С юности осуществление мстительных замыслов стало для него целью, которой подчинялись все его усилия».

Конечно, подобные утверждения, от кого бы они ни исходили, нельзя вводить в абсолют, особенно если учесть, что сам Иремашвили в конце концов оказался в эмиграции, и ожидать от проигравшего и обиженного полной объективности всегда трудно. Слишком уж надо быть благородным, чтобы говорить о победившем приятеле приятные для него вещи...

Да и что они значили, все эти воспоминания и рассуждения. Даже если и шли от близких друзей. Чужая душа потемки, и чем на самом деле руководствуется человек, порой не может знать даже он сам. И если перенесенные в детстве страдания неизбежно приводят к патологии, то после своего прихода к власти Наполеон должен был вырезать половину Франции. Именно Франция представлялась ему в его юношеском воображении злейшим врагом, и, пребывая во французских военных учебных заведениях, он хлебнул в них полной мерой и унижений, и страданий. И тем не менее сделал все, чтобы Франция стала процветающей страной...

Да, вполне возможно, что отец сыграл свою отрицательную роль в становлении характера сына. И все же когда говорят о том, что в той жестокости, с которой Сталин правил страной, во многом виновато его тяжелое детство, это выглядит несколько наивно. И в куда большей степени она определялась не личными качествами всесильного диктатора, а теми историческими условиями, в которых жила и развивалась подвластная ему страна.