Тайна черного камня - Геннадий Андреевич Ананьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старик молча допил чай, Мария снова наполнила пиалу и тогда только спросила:
«Девушка предала своего любимого?»
«Да».
«Но почему?»
«Женщины честолюбивы и коварны».
Мария хотела упрекнуть Ормона за столь категоричное суждение о женщинах, но решила, что спорить со стариком бесполезно, не переубедишь его, и промолчала. Продолжая угощать старика чаем, она расспрашивала о здоровье, о семье, говорила с ним о басмачах, а сама ни на минуту не забывала легенду. Пыталась осмыслить, почему девушка поступила так подло. Ее воображение рисовало картины вечерних свиданий возлюбленных, она словно видела того джигита-богатыря, сильные руки которого робко прижимают к себе девушку. А та, нежно прильнув к его могучей груди, думает о славе и богатстве, которые ждут уважаемого в своем роду юношу. Когда же увидела его беспомощный, укрывшимся за камнем от преследования ее сородичей, решила не искушать судьбу.
Не знала Мария, что эту легенду, услышанную от старого Ормона, она будет вспоминать не раз и не два.
Она так и не побывала на том перевале, хотя Андрей предлагал съездить, и никогда не жалела об этом, а теперь даже радовалась, что этот незнакомый перевал все удалялся и удалялся.
Полуторка спустилась в Алайскую долину и юрко побежала мимо робких тальничков, прижимавшихся редкими табунками к успокоившейся на равнине речушке, мимо изжелта-зеленых полян с отарами овец, издали похожими на разбросанные комья серого весеннего снега.
— Мама, мам! Овечки живые, да?! — показывая пальцем в сторону отары, возбужденно спросил Женя.
— Да, сынок.
— Почему у нас их не было?
— Высоко. Я же рассказывала: яки на той высоте только живут. И пограничники.
— Дедушка Ормон тоже.
— Да, и он.
Небольшой кишлак из серых глинобитных домиков с плоскими крышами проехали без остановки, а вскоре машина вскарабкалась на перевал по змеиным петлям дороги. Название этого перевала Мария запомнила хорошо. Не русский перевод: «Все, выбился из сил», а местное название — Талдык. Смерть здесь была рядом с ней и Андреем, а у Вити оставила метку — рваный шрам от пули.
Несколько лет все один да один командовал заставой лейтенант Барканов, а тут сразу двух помощников прислали — по политической части и по строевой. Обвыклись они в горах, изучили участок, узнали излюбленные маршруты басмаческих банд, и тогда командование отряда разрешило начальнику заставы спуститься с гор в отпуск. Из проволоки от прессованных сенных тюков и из одеял смастерили пограничники для Вити (третий годик ему пошел) на вьючном седле теплое мягкое гнездышко: хочешь — сиди, хочешь — ложись и спи; прикрепили к этому седлу два карабина и подсумки с патронами, помогли уложить вещи в переметки и проводили отделением до Алайской долины. Хотели дальше ехать, но лейтенант Барканов приказал возвращаться.
«Дотемна долину проскочим, а на Талдыке — дорожники».
Но недаром в горах говорят: глазам видно, а ногам обидно. Да и сын сморился, обессилел совсем от тряски и жары. Когда рысью пускали коней, он трепыхался в своем гнездышке, как неживой. Андрей его на руки брал, но и это мало помогало. Пришлось больше ехать шагом.
До поселка дорожников осталось еще километров восемь, а солнце, только что старательно купавшее в своих горячих лучах путников, вмиг посуровело, словно накинуло студеное покрывало, и торопливо скатилось за снежную гору; снег поискрился яркой голубизной и померк — густая тихая темень проглотила небо, дальние и ближние хребты, разлилась по долине, а дробный стук копыт стал глуше и таинственней. Мария, ехавшая чуть позади, поторопила коня, догнала Андрея и, подчиняясь неожиданно охватившей ее тревоге, сказала негромко: «Витю возьми. Поспешим давай».
«Луна взойдет — тогда поднажмем», — ответил Андрей.
«Береженого, Андрюша, бог бережет».
«Ладно, — согласился Андрей, взял на руки сонного сына и сказал жене: — Витькиного коня в поводу поведи, чтобы не отстал».
Подождав, пока Мария перекинула через голову лошади повод и привязала его к руке, пришпорил своего коня. Конь рванулся в галоп, но, подчиняясь поводу, размашисто зарысил по едва различимой в темноте дороге.
Осадил коня Андрей минут через пятнадцать. Дождался Марию, немного отставшую от него, и спросил: «Не устала?»
«Нет. Ты зря остановился».
«Коней беречь нужно. Километра через два подъем начнется. Теперь мы… — сказал и осекся. — Не шевели коня!»
Привстал на стременах, подался вперед и замер. Мария тоже напряглась, но ничего не могла услышать, только видела, что кони запрядали ушами и, повернув головы вправо, насторожились.
«Точно, — ответил сам себе Андрей, словно рубанул шашкой. — Скачут».
Передал сына Марии, спрыгнул с коня, отвязал от вьючного седла карабины и ремни с подсумками, перекинул карабин за спину и, подав второй карабин Марии, снова прыгнул в седло. Взял у нее ребенка и поторопил:
«Снаряжайся быстрей».
Пока она торопливо затягивала ремень, Андрей говорил тихо и спокойно:
«Нам до подъема проскочить бы раньше их, тогда уйдем. Ты не отставай. Если мешать будет, бросай Витькиного коня. Поняла?»
«Да. Поскакали».
Постаралась сказать спокойно, чтобы не подумал Андрей, что она боится.
Лошади, хотя и уставшие, почувствовали тревогу хозяев и понеслись во весь опор без понуканий. Высоко в темноте засветилось желтое пятнышко окна, оно словно повисло в черном воздухе, сквозь который перевал не был виден. Вот рядом с первым пятном вспыхнуло второе, потом третье. Но до этих светящихся ламповым светом окон оставалось еще несколько километров крутой, карабкающейся вверх дороги. Там, в поселке, их спасение.
Справа все отчетливей доносился гулкий топот, словно скакал по долине большой дикий табун лошадей.
Из-за ближней горы выкатилась луна — и сразу же мертвый свет заколыхался над равниной, над перевалом, притушив тусклые оконные огоньки поселка дорожников. Теперь Андрей и Мария увидели скакавшую им наперерез большую темную группу всадников. До подъема на перевал оставалось около двухсот метров, до банды — полкилометра.
«Успеем!» — обрадовался Андрей и оглянулся назад. Мария отставала совсем на немного. Второй конь скакал на полголовы впереди нее.
«Успеем!»
Басмачи начали стрелять. Это обрадовало и удивило Андрея. Он даже проговорил вслух:
«Дурачье!»
Басмачи не могли не знать, что на перевале — дорожники, а у них — оружие. Услышав стрельбу, те поспешат вниз, и тогда басмачам самим придется отбиваться. Видно, отчаянная злоба затуманила им головы.
Начался подъем. Дорога запетляла. Лошади, добрые пограничные лошади, привыкшие к многокилометровым переходам, начали все же сдавать. Разноголосое гиканье басмачей ближе и ближе. Пули свистят уже совсем рядом.
Андрей пришпорил коня, прижимая к груди притихшего,
