Собачья роза. Бутон, шипы и прочее… - Роман Васильевич Щипан

легко,

Слова ложатся ладно и со смыслом.

Поэму сочинил про Сулико,

А повстречалась баба с коромыслом.

Борис НОСКОВ

Не пожалев бумаги и чернил

и выжав вдохновенье до отказа,

про Фенечку поэму сочинил…

И вот те на — звонок из-за Кавказа:

— Э, дарагой, а как жэ Сулико?

Что, бросил, да?!..

И далее — по фене.

Ну, мне же сочиняется легко,

и я в ответ загнул… Стихотворенье.

Мосты стирая в золотую пыль,

он посулил мне «феньку» в унитазе…

Чудак, кацо! Про главное — забыл:

ведь здесь же для удобства — лишь горбыль!

А не фаянс белей снегов Кавказа.

Варяги во греках

Улетали в эмпиреи

на планеты Платона

шаровые валькирии

с интервалом в полтона.

Сергей ТРУШКОВ

Красногубой вампириной

весом этак в полтонны

шаровая валькирия

подхватила Платона

и каленою чайкою

у скалистого Крита

так, случайно-нечаянно

увлекла Демокрита…

Но игольчатой магией

без излишнего шума

их распял на бумаге я

с интервалом в полдюйма.

Свидание за горизонтом событий

Автопародия

Лексикона романтики дым;

серый пепел с чужой сигареты,

возле Веги развеянный где-то…

Роман ЩИПАН

Место, которого нет.

Время, которое мнимо.

Клином там сходится свет

в пепел с чужих сигарет,

в облако сизого дыма.

Вечность проносится мимо;

в миг — мириадами лет.

Рядом — зануда-поэт.

Сердце без маски и грима.

Скучен невообразимо:

вечно приносит сонет,

но — без цветов и конфет.

Время-то, знаете, мнимо;

денег, естественно, нет.

Прочее

Последний «кадр» утреннего сновидения

В память картинка засела

острой занозой

(Привидится же спросонок!):

под отцветающей белой

собачьей розой —

мокрый дрожащий котенок.

Новогодняя баллада-1

Снегом пушистым тропинки зима засыпает,

тусклое солнце по небу устало бредет…

Ну-ка, гляди веселей — Новый год наступает!

Грусти-печали с собой не тащи в Новый год.

Грусти-печали оставь уходящему году —

пусть захлебнется, обманщик, горючей слезой.

Ждали чего-то — должно быть, у моря погоды…

Дышим свободней. Да снова запахло грозой.

В новом году всех нас снова, конечно, надуют,

только давайте, забудем об этом пока.

Лучше плеснем-ка в бокалы струю золотую,

елку нарядим… И вспомним, что жизнь — коротка.

Медленный танец снежинок нам головы кружит…

Трудно поверить, что завтра веселье замрет.

Где же ты, счастье?.. Ах, только бы не было хуже!

Тусклое солнце по небу устало бредет.

По мотивам песен о гражданской войне

За фабричной заставой,

Где закаты в дыму,

Жил парнишка кудрявый —

Лет семнадцать ему…

и другие песни.

Уцелей парнишка тот кудрявый

(девяносто стукнуло б ему) —

жил бы за фабричною заставой:

там закаты, как и встарь, — в дыму.

В старой доброй тесной коммуналке

(«все удобства» — чуть не во дворе)

ожидал бы пенсии он жалкой

да подачки скудной в ноябре.

В местном ветеранском магазине —

для детей да внуков дефицит…

Где ж вы, комсомольские богини,

очи — бирюза и антрацит?

Мрамор обелисков на погостах,

сбита кем-то ржавая звезда…

Взорван мост. И звезды девяностых —

о, проклятье! — гаснут. Как тогда.

Городская весна

Хмурое небо, мокрый асфальт,

грязный подтаявший снег на газонах,

сока сосульки на раненых кленах

да голубей надоедливый гвалт.

Бурым фонтаном — липкая грязь

из-под колес прошмыгнувшей машины.

Вешние воды в разводах бензина

мчатся по улицам, сором давясь.

Где-то в овраге сдох мой Пегас.

Люди спешили, спокойные, мимо.

Приторно-гадкая мразь биохима

все ж просочилась под противогаз.

Новогодняя баллада — 2

Нежная музыка прежних лет

отзвучит негромко,

за горизонт уходящий след

заметет поземка.

В хрупких бокалах прозрачный лед

зазвенит беспечно —

и девяносто базарный год

мы проводим в Вечность.

Пусть забирает с собой — не жаль! —

горюшко и лихо;

если и светлая где печаль

пусть угаснет тихо.

Сказку прекрасную нам споет

грешница-гитара…

Но — сохрани, грядущий год,

сердце от пожара.

Подражание Омару Хайяму

Над кучей разных пухлых шариатов

(их мудро-лицемерных постулатов) —

разящие стрелою рубаи

с полей математических трактатов.

«Дымка»

Между Волгою и Поясом Каменным,

средь лесов дремучих, нехоженых,

среди нив золотых да лугов заливных

вьется Вятка-река лентой серебряною.

На высоком берегу — град велик стоит;

тот, что звался раньше Вяткою, Хлыновом.

За рекою, скрыто утренней дымкою,

чуть виднеется селение Дымково.

В славном городе — хоромы белокаменны,

в них шумят-дымят-гремят машины хитрые;

в старом Дымкове — избушки-пятистеночки

крепко в землю вросли, кой уж век стоят.

Здесь в руках мастериц, в тонких пальчиках

появилось раз на свет чудо чудное.

Чудо чудное, диво дивное —

расписная игрушка, «дымка» вятская.

Барыни-сударыни руки в боки упирают,

юбками широкущими тропки подметают.

Девицы-красавицы от ключа идут,

на коромыслах ведра полнехоньки несут.

Петух индейский веером распускает хвост,

козлище бородатый