Торикаэбая моногатари, или Путаница - Автор неизвестен

Голос Советника был так красив…

Сайсё вспомнил о своей любви, и, как то обычно бывает, из глаз у него потекли слезы.

Печален этот мир.Пусть так.Изменить судьбуНикто не в силах…К чему всегда грустить?

— Знаю, сам я не слишком постоянен, но все-таки когда не можешь видеть возлюбленную, думаешь: уж лучше, чтобы твои следы затерялись далеко в горах.

— Вот как? Когда решишься, позволь тебя сопровождать. Отчего-то мое сердце говорит, что и моя судьба — уйти от мира, и чем дальше, тем больше крепнет моя уверенность.

Так печально они беседовали, а когда стало светать, разошлись — каждый в свою сторону.

«Советник — человек удивительный. Помимо всего прочего, в нем есть такая необычайная хрупкость. Будь он женщиной, цены бы такой не было. Вот бы встретить такую!» — Сайсё ощутил новый прилив любви и обратился мыслями к дочери Садайдзина.

Теперь Сайсё раздумывал о том, что он станет делать, если он посватается, а его отвергнут.

Прежний государь-инок жил теперь отдельно от своей дочери — Принцессы, поэтому он не мог больше быть все время рядом с ней, видеть ее и опекать. Хотя кормилица и другие ее приближенные заботились о ней, по-настоящему положиться не на кого, и сама Принцесса — она такая беспомощная, совсем ребенок, — вздыхал он в тревоге. И тут он вспомнил про дочь Садайдзина, про которую он слышал, что ее отец не хочет искать ей жениха или же представить ко двору. «Вот бы она стала опекать Принцессу!» Он вызвал Садайдзина к себе, они обсуждали самые разные дела, и тут государь-инок как бы невзначай спросил:

— А что вы решили насчет своей дочери?

«И он про то же!» — подумал Садайдзин и сердце его забилось быстрее. Со слезами в голосе он отвечал: «Пока еще ничего не решил. Хоть я ей и отец, она робеет даже в моем присутствии, будто я — чужой, увидит меня — покрывается потом, ей становится дурно. Пусть уж примет постриг, я больше ничего придумать не могу, может, так лучше будет».

Государь-инок посмотрел на него с состраданием, угадав, что на самом деле Садайдзин совсем не хочет, чтобы его дочь отрешилась от мира.

— Не делайте этого. У Принцессы нет верной подруги, теперь мы с ней разлучены, и я очень за нее волнуюсь, пусть ваша дочь станет ее наперсницей. Подумайте — ведь так она сможет стать государыней!

Садайдзин подумал, что ему уже удалось устроить судьбу Химэгими. «Неужели счастье улыбнется и Вакагими? — чувства Садайдзина смешались. — Может быть, и в самом деле, Вакагими удастся найти свое место в свете?»

— Я должен поговорить с ее матерью, — сказал он и удалился.

— Что ты думаешь? — спросил Садайдзин жену.

— Уж и не знаю, не могу решить, как быть, — отвечала та.

«Если вспомнить о том, как обрел свое место Химэгими, есть надежда, что, как говорит прежний государь, и с Вакагими все получится как нельзя лучше и она действительно станет государыней. Это была бы невероятная удача!» Садайдзин разволновался и заказал возглашать молитвы во множестве храмов.

Государь-инок попросил Садайдзина, если у него, конечно, нет особых возражений, поторопиться, и десятого дня одиннадцатой луны Садайдзин представил свою дочь ко двору. Все было обставлено с предельной тщательностью. Вакагими прибыла во дворец в сопровождении сорока дам, восьми юных прислужниц и множества слуг, и поскольку ее положение было совершенно особым, чтобы ненароком никто не усомнился в нем, она сразу же получила должность Распорядительницы женских покоев.

Принцесса жила в Грушевом павильоне, а Вакагими поселилась к северо-западу от него, в Сверкающем дворце. Некоторое время она прислуживала Принцессе только ночами, и они отдыхали за одной занавеской. Вакагими привлекала в Принцессе ее молодость, она казалась такой благородной и великодушной, и хотя сама Вакагими была очень застенчива, даже ее робкое сердце не могло устоять перед безотчетно открывающейся прелестью принцессы, и через какое-то время этот еженощный совместный отдых прибавил Вакагими смелости…

Принцесса была чрезвычайно удивлена неожиданностью случившегося, но поскольку она не почувствовала ничего неприятного, а ее подруга была такой милой и изысканной, каких и на свете не бывает, Принцесса подумала: «Видно, этому есть причина», — и продолжала в душе своей считать, что Вакагими — замечательная подруга. Она старалась никогда не расставаться с ней, полагая, что судьба послала ей редкую удачу. Вскоре Вакагими стала оставаться с Принцессой и в дневное время, они занимались каллиграфией, рисовали, играли на кото. Они были вместе днем и ночью. После уединенной жизни в отцовском доме, где Вакагими одолевали стеснение и робость, жизнь с Принцессой казалась ей такой увлекательной.

Сайсё, между тем, не отступался — думы о Распорядительнице женских покоев не оставляли его. «Когда она сидела взаперти в отцовском доме, к ней даже в мыслях было не приблизиться, а теперь, когда она служит Принцессе, все может случиться — стану днем и ночью бродить вокруг Сверкающего дворца и повстречаю ее! Какая она благородная и воспитанная! Всякий говорит о ней только хорошее. Когда же она ответит на мои чувства!» — думал он.

Во время Праздника нового урожая того года шествие направлялось к Срединному павильону государева дворца. Среди придворных, участвующих в процессии, одетых в узорчатые праздничные одежды с изображением цветов, птиц, трав и деревьев, особенно привлекательно выглядели Сайсё и Химэгими в тканых голубым рисунком одеждах. Сайсё был очень высок ростом и отличался блестящей мужественностью, его красота была чарующей, внешность — влекущей, словом, выглядел он великолепно. Химэгими тоже смотрелся бесподобно, смотреть бы еще и еще — все мало, его обаяние было безграничным, в облике были явлены спокойствие и изящество, он был несравнимо пленительнее всех, его красота просто слепила глаза. Дамы смотрели на Сайсё с Химэгими с нескрываемым интересом. Как только Сайсё примечал, что на него смотрит дама, он не мог пройти мимо — тут же остановится и заговорит с ней. Химэгими же не обращал на женщин никакого внимания, но как только Сайсё останавливался и выходила заминка, Химэгими бросал на него быстрый взгляд и продолжал движение. Среди тех, кто провожал Химэгими глазами, была некая дама, глубоко им восхищенная.

Один из мальчиков, сопровождавших Химэгими, знаками показал, что хочет что-то сказать ему.

— В чем дело? — спросил Химэгими.

— У первой двери в коридоре Живописного павильона некая дама жестом остановила меня и велела передать вот это, — мальчик протянул записку, написанную изящным почерком.

— Вот как? Странно.

Химэгими прочел:

Так трудноВстретитъся с тобой…Узорчатый шелкЛишь мельком увидала,И сердце забилось.

Сложено так прелестно! Интересно, кто бы мог написать эту записку? Химэгими взволнованно улыбнулся, но ответа не послал.

Химэгими сожалел о своей неучтивости. Когда праздник закончился, и все разошлись — глубокой ночью при свете ясной луны, он оказался в узком коридоре Живописного павильона.

Горам, что вытканы узором,Вовек не повстречаться.Но бъется сердце…Кто ты,Меня увидевшая мельком?

Так прошептал он, но ему никто не ответил. Он было подумал, что здесь никого нет, но тут из-за первой двери, откуда передали записку, прозвучал ответ.

Ты — редкий человек.Тебя увидев,Не обманулось сердце.Но я — как все,И имени тебе не назову.

Ответ был несравненно хорош. Химэгими приблизился.

Ты имени не называешь,Девушка из Асакура[8],Как же в ночиМы сможем обменяться клятвой?Я тот, с кем трудно встретиться.

Химэгими говорил и говорил, вид у него был лукавый. Вблизи дама показалась ему милой и весьма обаятельной, он почувствовал разливающуюся в сердце радость, но оставался спокоен.

«Как же так?» — дама была разочарована его скромностью: он не попытался проникнуть к ней в комнату, как это сделал бы любой другой мужчина. По облику дамы Химэгими решил, что она, верно, младшая сестра одной из государевых жен — Дамы из Живописного павильона. Во всяком случае, она точно не из простых. Чтобы не показаться невежливым, Химэгими сказал еще несколько слов, а когда послышались чьи-то шаги, он незаметно скрылся.

Как и в случае с этой дамой, многие другие женщины тоже, раз увидав Химэгими, уже не задумывались о том, что его терпеливо ждет жена или что могут поползти слухи, но желали во что бы то ни стало сблизиться с ним. Если дама была высокородной и очень красивой, он беседовал с ней ровно столько, чтобы не показаться неучтивым, если же то была женщина попроще, или кто-то, чье лицо было ему незнакомо, он даже не слушал ее, оставаясь недоступно-далеким. Находились люди, которые считали, что есть в нем какой-то изъян — словно царапина на драгоценном камне. Зато многим нравилось, что Сайсё никого не оставляет без внимания, всюду ищет знакомств и посещает дам.