Упал, отжался! - Михаил Серегин

– А вот заставлю завтра все белить от полигона до КПП, поймешь, под что, – грозно пообещал майор. – Ты смотри, куда едешь! По этой дороге, между прочим, то комиссии, то делегации катаются, а ты с первого дня нам внешний вид портишь! Так, о чем это я?

– О палатке, – подсказал Мудрецкий. – Понимаете, мы думали, будем в казарме жить, так что палатку нам не выдали. Нас же не предупредил никто... И что теперь делать?

– Где я тебе палатку найду в два часа ночи? Вот утром вами займутся, тогда и выпрашивай, а пока так переночуете.

– Так ведь дождь! – возмутился Юра. – Как же под дождем в чистом поле ночевать? Может, тут хоть сарай какой-нибудь есть?

– Есть, есть, – утешил дежурный. – На полигоне целых три помещения свободных, никто не живет. Хотите, занимайте, если понравятся. Крыс-мышей нет, блох тоже. Даже тараканы не приживаются.

– А почему? Есть им там нечего, что ли?

– Дышать нечем, – пояснил майор. – Там каждую неделю кого-нибудь чем-нибудь окуривают. Запашок, конечно, густой, но зато крыша не протекает. Так что я бы лучше в машине заночевал. Эх, летеха, ты что, первый раз на выезде?

– Не первый, – с гордостью признался Юра. – Нас даже в тайгу с вертолетов выкидывали, на выживание.

– То-то я гляжу... Не иначе – без парашюта прыгали, – подозрительно покосился майор Маркин. – Ты где училище заканчивал, в Саратове?

– В Саратове, – кивнул Мудрецкий. Потом все-таки уточнил: – Только не училище, а военную кафедру.

– Что-о?! – Дежурный побледнел. – Так ты что... того... вообще пиджак?!

– Вообще, – гордо подтвердил Юра. – И зрение «минус три», и язва. И ничего, уже больше года служу.

– Ну, это еще ладно. – Майор перевел дух и вытер пот со лба. – А то в прошлом году прислали нам одного, из Новосибирска, кажется. Месяц как в сапоги залез, тут не ему, тут с ним занятия проводить. Ну, и пришлось нам проводить – после того, как его бойцов с забора снимать пришлось.

– С какого забора? – деловито поинтересовался Юра. – С того, что проехали?

– Да нет, на тот по своей воле еще ни один солдат не полез, – пробормотал майор. – Ничего, еще узнаешь... Ты и сам учти, и бойцам своим передай – тут «самоходчиков» не бывает, на заборе городка колючка под током. Не то чтобы под сильным, убить не убьет, но скрючит запросто. Пока на пульте не отключат – штаны не отцепишь... Так, водила, здесь налево!

Асфальт закончился, началась грунтовка. «Шишигу» бросало и качало, как похмельного матроса. Из кузова доносились невнятные вопли – видимо, кто-то успел снова задремать.

– А сейчас развилочек будет, на нем направо... Здесь давай прямо, и на следующем перекрестке тоже. – Дежурный знал свою территорию намного лучше, чем Юра свою руку. Хотя дорог на полигоне оказалось не меньше, чем линий на ладони, и пересекались они не менее прихотливо. Опять-таки ночь, темно, и не видать ни хрена – никаких примет, никаких ориентиров. – Здесь налево поверни, и теперь помедленнее – там яма на дороге, если нырнешь – без тягача не выдернем.

– Танковая колея поперек? – догадался Мудрецкий, вспомнив такую же рытвину возле парка родного батальона и свои страдания по дороге на первое дежурство.

– Она самая, – кивнул майор. – Вообще-то танки у нас тут не водятся, но и без них гусеничного добра хватает. Вот она, держись... О-оп, проехали!

В кабину донеслись звуки солдатских упражнений по развитию легких и изучению русского языка. Можно было различить бас Простакова и тонкие завывания Валетова.

– Чего это они у тебя? Выйти захотели? – удивился майор. – Ничего, потерпят, скоро приедем. Вот сейчас налево, и потом по бетонке еще раз налево, а там я вам подыщу, где разместиться.

Бетонка, в отличие от парадного асфальта, оказалась изрядно побитой временем и проехавшей техникой. Справа вдоль нее тянулись какие-то невысокие сооружения – квадратные заборчики метра четыре на четыре, по колено в высоту. Ряды заборчиков терялись в ночном мраке. Засыпающий мозг Мудрецкого узнал в них что-то знакомое, но никак не мог определить, что же именно.

Фары высветили впереди зеленый караульный «грибок» и переминающуюся рядом с ним фигуру в странной пятнистой плащ-палатке. Укрыться от дождя под предназначенной для этого конструкцией часовой мог только сидя – ростом они с «грибком» были как раз вровень, – но часовому присаживаться, как известно, не положено. Если он, конечно, не захочет сесть всерьез и надолго. А в том, что впереди был именно часовой, сомнений быть не могло – навстречу машине из-под полы показалось дуло автомата.

«Да что они здесь, вконец охренели от секретности?!» – молча возмутился Юра. Чернодырье, где автомат выдавался не каждому часовому и не на каждый пост, теперь казалось ему персональным раем для Льва Николаевича Толстого. Тот, если не врет школьная программа, как раз призывал к непротивлению злу насилием... Помнится, на учениях у Мудрецкого возник было вопрос – какого рожна гринписовские борцы за дружбу с природой протестуют на поле с мирными дымшашками, а не здесь вот, в зоне многолетних экологических кошмаров. Теперь этот вопрос как-то робко затих и уполз в сторонку.

– Ничего, ничего, привыкай, пиджак, – ободряюще хлопнул по лейтенантскому погону майор Маркин. – Через пару месяцев сам будешь на любого, кого здесь быть не должно, как на врага смотреть. А вот остался бы тут на пару лет – потом у своей жены пароль спрашивал бы, перед тем как в спальню пропустить. Есть у тебя жена?

– Была, – мрачно ответил Юра.

– Ну, дело молодое, потом еще найдешь. – Майор спрыгнул на бетон. – Пошли, с соседями познакомлю.

– Стой, кто идет? – рявкнул пятнистый гигант, но ствол все-таки опустил. Признал своих, стало быть.

– Дежурный по части майор Маркин. Командир спит?

– Так точно. Восемь?

– Пять, и сначала пароль спрашивай, а потом на вопросы отвечай. Наряд вне очереди, чтобы запомнил. А если бы я неправильно отозвался, что бы ты сейчас делал, боец?

– Есть наряд вне очереди, – уныло отозвался часовой. Потом обиженно проворчал: – Вот если бы ответили неправильно, я бы сейчас стрелял... Не, извиняюсь, уже рожок бы менял.

– Два наряда! Должен одним обойтись! Утром взводному доложишь, а сейчас не буди, пусть дрыхнет. Вот, лейтенант, с такими людьми тебе жить по соседству. – Майор повернулся к Мудрецкому. – Этих к нам вообще из другого ведомства прислали. Внутренним войскам тоже химия потребовалась, а то мало ли что и кого. Жить будете здесь. – Дежурный ткнул пальцем в ближайшие квадратные заборчики. – Когда палатки получите, конечно. А не понравится фундамент, выбирай другие, только чтобы от гриба недалеко и на одной линии. Юра тихо застонал. Конечно же, фундаменты для палаток! Для армейских, восьмиместных, точно таких же, в каких военная кафедра на сборах размещалась! Вон, чуть дальше и сами шатры темнеют. Четыре штуки. Завтра, значит, надо получить палатки... И нары... И доски для настила... Черт, и что-то еще там было... Зайти, что ли, с утра к соседям да посмотреть, как это все здесь обустраивается?

– Ну, я с утра еще подъеду. Или пришлю кого-нибудь, чтобы разобрались. – Дежурный направился к своему «уазику». Потом приостановился, обернулся. – Кстати, лейтенант, сортир за последней линейкой, пятьдесят метров. Идите на запах, не промахнетесь.

Мудрецкий посмотрел вслед удаляющимся красным огонькам, потом подошел к заднему борту «шишиги», хлопнул по тенту:

– Простаков! Приехали, давай на выход! Кому приспичило, могут сбегать в культурное заведение!

Брезент откинулся, громыхнул борт, из кузова начали тяжело вываливаться укачавшиеся полусонные химики. Один, два, три... семь, восемь, девять... Кого-то не хватало. Лейтенант еще раз пересчитал, с трудом умудрился приплюсовать себя и сидящего в кабине Резинкина – все равно недостача получается. Холодея, вспомнил выбоину на дороге, крик Валетова... Вот черт, его-то и не хватает!

– Валетов, к машине! – Мокрое безмолвие ответило командиру взвода. – Валетов!.. Простаков, когда его в последний раз видели?!

– Да только что. – Сибиряк потер лоб, и Мудрецкий разглядел некоторую перемену во внешнем облике гиганта. Перемена эта в неверных ночных отсветах выглядела совершенно черной и шла отчетливой полосой поперек выдающегося лба младшего сержанта. – В кузове валялся.

– И что с ним? Спит?! – Мудрецкий начал тихо звереть. Вот черт, приехали на секретный объект, почти на боевое задание, а Валет и тут приспособился... – Ну-ка, вытащи его сюда!

– А может, не надо, товарищ лейтенант? – замялся Простаков, старательно отводя в сторону глаза. – Может, пусть полежит пока? Ему там... Ну, это... Нехорошо ему.

– И что с ним случилось? Он что, даже говорить не может? – Сквозь армейскую дисциплину Мудрецкого время от времени прорывалась припрятанная на два года интеллигентская мягкотелость. Юра знал об этом и старательно боролся со своим воспитанием. Солдаты тоже знали и старательно выискивали возможности попользоваться происхождением командира. С этим тоже приходилось бороться, и жизнь иногда казалась лейтенанту Мудрецкому сплошным поединком между чемпионом по вольной борьбе и чемпионом по сумо. Который судит мастер спорта по самбо.