Другая дорога - Роберт Фрост

II

Цветы пустынь живут, Довольствуясь водой, Которую с вершины снеговой К ним по канавкам вырытым ведут. И все же тут какой-то есть изъян; Чтобы ростку от влаги распрямиться, Сперва под ливнем должен он склониться. Я поднял бы на воздух океан Одной огромной облачною тушей, Закрывшей небеса из края в край, И, прокатив торжественно над сушей, Всю, не скупясь, опорожнил Над распустившимся цветком: пускай Уносит лепестки потоп кипучий (Лишь бы бутонам он не повредил!) И сам бы встал под брызжущею тучей.

Вода -- не только для корней и губ. Пускай всего меня поток омоет, Пусть хлещет по плечам, могуч и груб.

Есть то, чего и объяснять не стоит.

Дождь -- как вино (такой в нем хмель сокрыт), Как солнце, что ласкает и пьянит. Всю жизнь не мог я усидеть под крышей, Дождь на дворе заслыша. Я выбегал, какой бы ни был час, В ночь и в туман, под громы и под грозы. И дождь катился по щекам, как слезы Моих давным-давно иссякших глаз.

НЕ БОЛЕЕ ТОГО

Весь мир, казалось, вымер или спал; Кричи иль не кричи -- не добудиться. Лишь из-за озера, с лесистых скал, Взлетало эхо, как шальная птица. Он требовал у ветра, у реки, У валунов, столпившихся сурово, Не отголоска собственной тоски, А встречного участия живого. Но тщетны были и мольба, и зов, Когда внезапно там, на дальнем склоне, Раздался торопливый треск кустов И кто-то с ходу, словно от погони Спасаясь, бросился с размаху вплавь -И постепенно с плеском и сопеньем Стал приближаться, оказавшись въявь Не человеком, а большим оленем, Что встал из озера, в ручьях воды, Взошел на камни, мокрый и блестящий, И, оставляя темные следы, Вломился снова в лес -- и скрылся в чаще.

НЕИЗВЕСТНОМУ СОРВАНЦУ

(Утешительно-философское)

Горя азартом, как перед рыбалкой, Схватил топор отцовский -- и пошел; Нет, елочки моей тебе не жалко, Ты с двух ударов подрубаешь ствол, Берешь под ручку и влечешь с собою Дикарку леса, пахнущую хвоей.

Я бы купил тебе (о том ли речь?) Другую -- попушистей этой елку, Лишь бы свои посадки уберечь. Но что в благотворительности толку И что без приключений Рождество? Ты прав: не будем омрачать его.

Твой праздник с рощицей моей в раздоре; Но даже там, где бездна пролегла, Гораздо чаще речь идет о споре Добра с добром, а не добра и зла: Вот почему двурушничают боги, Когда мы к ним взываем о подмоге. И пусть, опутанная мишурой, Ель-пленница в своей тоске зеленой Разлучена с небесною звездой -Стеклянная звезда -- ее корона -Пускай и мне издалека блеснет, Чтоб с легким сердцем встретить Новый год.

МОТЫЛЬКУ, ВСТРЕЧЕННОМУ ЗИМОЙ

Вот тебе теплая моя рука, Согретая в кармане, -- приземляйся, Серебряный лоскутик черноглазый, Что отдыхает, распуская крылья В накрапах бурых. (Я б назвал тебя, Дружи я с бабочками, как с цветами.) Скажи-ка мне теперь, как ты рискнул Пуститься на такую авантюру: Зимой любимую себе искать? Нет, погоди, дослушай! Я-то вижу, Во что они обходятся тебе -Полет и непосильная свобода. Не обретешь ты пары, не мечтай. Есть что-то человечье в этой доле, Извечное глухое невезенье, Несовпаденье сроков и судьбы. Ты прав, что толку сожалеть! Лети же, Пока ты не погаснешь на ветру. Должно быть, мудрости твоей нехитрой Хватило догадаться, что рука, Протянутая мной непроизвольно Над бездной, разделившей нас с тобой, Зла не таит и жизнь твою не сгубит. Не сгубит, верно; но и не спасет. Мне бы свою продлить еще немного.

СЕРЬЕЗНЫЙ ШАГ, ПРЕДПРИНЯТЫЙ ШУТЯ

На карте меж двух холмов, Похожих на два репейных пучка, Лежал головастик с тонким хвостом -Озеро и река.

А точка рядом была, Наверное, городком, Где мы бы с тобой могли купить -Буквально задаром -- дом.

Заглушив усталый мотор, Мы постучались в дверь, Вошли в чужой, незнакомый дом, И нашим он стал теперь.

Немало за триста лет Сменилось в этом краю Старых фамилий, старых семей. А мы утвердим свою

На триста грядущих лет -И будем землю пахать, Крышу чинить, разводить коров, Изгородь подправлять.

Вот так будем жить да жить И переживем спроста Тысячу мод, дюжину войн И президентов полста.

НЕОБЫЧНАЯ КРАПИНКА

(Микроскопическое)

Я б эту крапинку и не заметил, Не будь бумажный лист так ярко светел; Она ползла куда-то поперек Еще местами не просохших строк. Уж я перо занес без размышленья Пресечь загадочное шевеленье, Но, приглядевшись, понял: предо мной -Не просто крохотная шелушинка, Колеблемая выдохом пушинка, Нет, эта крапинка была живой! Она помедлила настороженно, Вильнула -- и пустилась наутек; На берегу чернильного затона Понюхала -- иль отпила глоток -И опрометью бросилась обратно, Дрожа от ужаса. Невероятно, Но факт: ей не хотелось умирать, Как всякому из мыслящих созданий; Она бежала, падала, ползла И, наконец, безвольно замерла И съежилась, готовая принять Любую участь от всесильной длани. Я не могу (признаюсь честно в том) Любить напропалую, без изъятий, Как нынче модно, "наших меньших братий". Но эта кроха под моим пером! -Рука не поднялась ее обидеть. Да и за что бедняжку ненавидеть? Я сам разумен и ценю весьма Любое проявление ума. О, я готов облобызать страницу, Найдя на ней разумную крупицу!

БЛУЖДАЮЩАЯ ГОРА

(Астрономическое)

Быть может, эту ночь проспали вы; Но если бодрствовали (как волхвы), То видели, наверно, ливень звездный -Летящий блеск, таинственный и грозный? То -- Леониды, метеорный град; Так небеса, разбушевавшись, мстят Мятежникам, что свет свой сотворили, Как вызов Ночи -- темной древней силе. Все эти вспышки -- холостой салют, Они лишь пеплом до земли дойдут -Столь мелким, что и в утренней росинке Не сыщешь ни единой порошинки. И все же в этом знаменье сокрыт Намек на то, что есть шальной болид, Гора, что в нас пращою балеарской Нацелена со злобою дикарской; И эту гору беспощадный Мрак От нас покуда прячет в Зодиак И хладнокровно, как перед мишенью, Лишь выжидает верного мгновенья, Когда ее сподручней в нас метнуть -Чтоб мы не увернулись как-нибудь.

УРОК НА СЕГОДНЯ4

Будь смутный век, в котором мы живем, Воистину так мрачен, как о том От мудрецов завзятых нам известно, Я бы не стал его с налету клясть: Мол, чтоб ему, родимому, пропасть! Но, не сходя с насиженного кресла, Веков с десяток отлистал бы вспять И, наскребя латыни школьной крохи, Рискнул бы по душам потолковать С каким-нибудь поэтом той эпохи -И вправду мрачной, -- кто подозревал, Что поздно родился иль слишком рано, Что век совсем не подходящ для муз, И все же пел Диону и Диану, И ver aspergit terram floribus,5 И старый стих латинский понемногу К средневековой рифме подвигал И выводил на новую дорогу.

Я бы сказал: "Ты не был никому Шутом, нижй и Карлу самому; Ответь мне, о глава Придворной школы, Открой, как педагогу педагог, -С Вергилием равняться ты не мог, Но виноват ли в этом век тяжелый? Твой свет не проницал глухую тьму; Но та же тьма, храня, тебя скрывала. Нет, ты на время не кивал нимало. Ты понимал, что тот судья не прав, Кто сам свою эпоху обвиняет, Кто судит, выше времени не став. Взять нынешних -- они уж точно знают, Какой у века вывихнут сустав: Не оттого ли их стихи хромают? Они пытались разом все объять, Собрать в одну охапку, поднатужась, Весь мусор фактов. Мы пришли бы в ужас, Распухли бы от сведений дурных -И никогда бы не сумели их Переварить, от столбняка очнуться И в образ человеческий вернуться, А так и жили бы, разинув рот, В духовном ступоре... Хоть мы с тобою Совсем не мистики, наоборот.

Мы изнутри судить свой век не можем. Однако -- для примера -- предположим, Что он и в самом деле нехорош, Ну что ж, далекий мой собрат, ну что ж! Кончается еще тысячелетье. Давай событье славное отметим Ученым диспутом. Давай сравним То темное средневековье с этим; Чье хуже, чье кромешней -- поглядим, Померимся оружием своим В заочном схоластическом сраженье. Мне слышится, как ты вступаешь в пренья: Есть гниль своя в любые времена, Позорный мир, бесчестная война. Что говорить, бесспорное сужденье. В основе всякой веры-наша скорбь. Само собою, так. Но плеч не горбь;

Добавь, что справедливость невозможна И для пола выбор не велик -Трагический иль шутовской парик. Все это правильно и непреложно. Ну, а теперь от сходства перейдем К различью -- если мы его найдем. (Учти, мы соревнуемся в несчастье, Но строго сохраняя беспристрастье.) Чем современный разум нездоров? Пространством, бесконечностью миров. Мы кажемся себе, как в окуляре, Под взглядами враждебными светил, Ничтожною колонией бацилл, Кишащих на земном ничтожном шаре. Но разве только наш удел таков? Вы тоже были горстью червяков, Кишащих в прахе под стопою Божьей; Что, как ни сравнивай, -- одно и то же. И мы, и вы -- ничтожный род людской. А для кого -- для Космоса иль Бога, Я полагаю, разницы немного. Аскет обсерваторий и святой Затворник, в сущности, единой мукой Томятся и единою тщетой. Так сходятся религия с наукой.

Я слышу, как зовешь ты на урок Свой Палатинский класс. Узнайте ныне, Значение еheu по-латыни -"Увы!". Сие запоминайте впрок. О рыцари, сегодняшний урок Мы посвятим смиренью и гордыне. И вот уже Роланд и Оливье И все другие рыцари и пэры, В сраженьях закаленные сверх меры, Сидят на ученической скамье, Твердя горацианские примеры, Притом, как чада христианской веры, Обдумывая смерть и бытие. Memento mori и Господь помилуй. Богам и музам люб напев унылый. Спасение души -- нелегкий труд. Но если под контролем государства Спасаться, то рассеются мытарства, Обетованное наступит царство И небеса на землю низойдут (В грядущем, видимо, тысячелетье).