Девушки нашего полка - Анатолий Баяндин

— Потерпи немного! Я сейчас…

— Прости, Андрейка, — говорит она.

— За что?

Марийка не знает, как ответить. И вдруг ее посиневшие губы, сведенные холодом, вызывают у меня смех. С трудом сдерживаясь, спрашиваю:

— Теперь как? Можешь идти?

Вместо «могу» она говорит «гогу».

И мы, держась за руки, бредем дальше по гребенчатым заносам и отшлифованным ветром перекатам дороги.

Ночуем в каких-то заброшенных среди поля домах. Обоз нас догнал. Мы с Марийкой находим небольшую комнатушку. Хозяйка — женщина средних лет с двумя девочками-близнецами. Половину комнатушки занимает широкая деревянная кровать, на которой они спят все трое, другую половину заняли мы с Марийкой. Мы сразу же свалились и, едва укрывшись шинелями, заснули.

Ночью меня разбудил острый запах скипидара. Разомкнув веки, я увидел хозяйку. Она сидела на кровати и растирала опухшие ноги.

Марийка, разметав по подушке пушистые волосы, крепко спала. Жидкий свет от плошки падал на ее лоб и кончик носа. Я смотрел на нее, а видел Веру. Где-то она сейчас? И незаметно для себя стал думать о Вере, о войне, о хитросплетениях человеческих судеб, о том, что вот мы с Марийкой, по существу совершенно чужие друг другу люди, спим на одной подушке. А что я знаю о ней? Почти ничего. Война сделала нас товарищами.

Я уверен, Марийка в любое время придет мне на помощь, и она знает, что я ее никогда не подведу. Для нас этого вполне достаточно. Мы солдаты.

Но все же мне кажется странным и бестолковым, что судьба с такой легкостью бросает нас в самые неожиданные положения. Я по уши влюблен в одну, а вот сегодня сплю с другой на одном тюфяке в едва натопленной комнатушке, где мать двух девочек-близнецов лечит военный ревматизм незамысловатым средством — скипидаром.

Женщина, заметив, что мои глаза открыты, смотрит на меня. О чем она думает? Во взгляде ее боль и страх, от которого она еще не может избавиться. Страх перед завтрашним днем, страх за своих детей, за их будущее.

Она заботливо поправляет на девочках одеяло из разноцветных лоскутов и задувает плошку. В единственное окно, залепленное газетными лентами, зябко стучит вьюга. Сквозь сон слышу:

— Жена?

— Нет, не женат я… Товарищ.

— Красивая.

— Красивая, — соглашаюсь я. — У вас, мамаша, ноги болят?

— Ноги, сынок. Немец по снегу босыми гонял.

И здесь свое горе, свои страдания, оставленные удирающими теперь фашистами.

— Скипидар-то помогает?

— А кто его знает. Больше ничего нет. Ночью-то вовсе спать не дают. Вот и мажу.

Больная женщина говорит еще что-то, но я уже не разбираю ее слов.

В Причерноморье наша армия продолжала наступать. Зима с ее метелями и вьюгами осталась позади. Благодатная украинская весна встретила нас теплыми ветрами и горячими потоками щедрого солнца.

Полк пополнился новичками и прибывшими из госпиталей. Вернулся из госпиталя и ветеран полка разведчик Виктор Верейкин, стройный, подтянутый парень, наш друг и боевой товарищ. С его прибытием Нина Хасанянова вдруг стала рассеянной и молчаливой. Никто уже не слышал ее веселых медицинских анекдотов. Веры Берестневой по-прежнему не было. Ее эвакуировали в тыл. Писала она, что обязательно вернется в полк, что в тылу скучно и прочее.

На Южном Буге завязались тяжелые бои за плацдарм. Река, вздувшаяся от весеннего паводка, вышла из берегов, соединилась с лиманом и залила всю пойму. Оставалась лишь узкая коса, местами уже размытая.

Воспользовавшись тем, что наша дивизия оказалась отрезанной от тылов, немцы бросили против нас крупные силы с танками и авиацией. После трехсуточного боя мы оставили плацдарм. Все время девушки были с нами. Но в самый последний момент не оказалось Лиды.

Лиман был шириной более четырех километров. Переходили мы его вброд. Студеная апрельская вода сводила тело. Но мы брели. С высокой кручи Забужья, откуда мы только что ушли, немцы поливали нас свинцовыми струями пулеметного огня. То и дело кто-нибудь с плеском скрывался под водой. Желтые, зеленые, красные цепочки трассирующих пуль с цоканьем рикошетили по поверхности темной ледяной воды и, снова взлетая кверху, гасли далеко впереди. Спотыкаясь о кочки на дне лимана, мы падали, вставали и снова брели.

Только к утру остатки трех полков дивизии переправились через основное русло Буга. Промерзшие до мозга костей, мы с трудом добрались до деревни, где размещались тылы полка.

Стали расспрашивать, где Лида. Но никто ничего толком не знал.

Мой заместитель сержант Усков рассказывал:

— Да видел я ее. Вытаскивала раненого. Потом немцы накрыли нас артналетом, А когда артналет кончился, ни раненого, ни ее не стало. Может, разорвало, товарищ гвардии…

— Молчи, Усков! — на миг представив себе смерть девушки, отрезал я.

Днем командир полка распекал командира роты минометчиков за то, что он оставил минометы на той стороне.

— Я вас, старший лейтенант, под суд отдам, если вы мне сегодня ночью не разыщете минометов. Отступление отступлением, на это приказ комдива был… Но кто вам дал право бросать оружие? Кто? Я вас спрашиваю!

Дерябин стоял перед майором понурый, пришибленный.

— Мы не бросили, товарищ гвардии майор, — тихо сказал он, — мы их поскладывали в яму и закрыли соломой. Все равно ведь будем возвращаться туда, подберем.

Командир полка сперва усмехнулся, но потом, расправив улыбку, наклонил голову, словно собрался боднуть лейтенанта.

— Сегодня же ночью вы переправитесь через лиман и принесете минометы, — процедил он и, круто повернувшись, вышел.

Дерябин растерянно стоял посреди улицы, опустив плечи. Взгляд его серых глаз был блуждающий.

Подошел Верейкин. Дерябин поднял на него мутные глаза.

Виктор любил Нину. Но никто не знал, даже мы с Толькой, известно ли Виктору, что в его отсутствие Дерябин ухаживал за Ниной. О чем угодно он мог говорить с нами, но когда разговор касался Нины, разведчик умолкал или просто уходил. И мы немножко побаивались его.

Ранило Виктора на Днепре: он тогда со своими разведчиками добывал «языка». Те ночи, когда он уходил на задания, Нина проводила в окопах переднего края. Ждала. Однажды он не вернулся. Тогда девушка сама пошла разыскивать его и нашла на «ничейке». Раненого. Три его разведчика были убиты. С Виктором был и взятый «язык». Тоже раненый. Наставив на пленного автомат, Виктор сидел под самой вражеской колючкой в старой осыпавшейся воронке. Там и нашла их Нина и, перевязав раны, помогла выбраться обоим.

Виктор только что пришел от девушек. На всякий случай я и Толька подошли к ним.

— Всыпал, говоришь? — начал Виктор.

Мы не могли понять, куда он гнет. Дерябин молчал.

— Послушай, Дерябин, идем вместе. Кстати, о Лидке надо узнать, — проговорил Виктор. И по его тону трудно было понять, замыслил он что-нибудь или предлагает свои услуги от чистого сердца.

Минометчик недоверчиво посмотрел на разведчика и, к нашему удивлению, согласился.

— Чего ж, идем. Прихватим двух-трех ребят и пойдем.

Над лиманом нависли тяжелые серые тучи. За тучами пришел ветерок. Тронул прошлогодний жухлый камыш, шелестнул осокой, такой же пожухлой и волглой, мелко заморщинил воду, отчего та стала похожа на стиральную доску, и, тонко заскулив, ушел за деревню в степь.

В районе Новой Одессы гукнула пушка, другая — и опять все смолкло. Только пенился и бурлил Буг, отдуваясь от избытка сил, да в лимане по-прежнему непонятно бормотали камыши.

Когда стемнело, Дерябин и Виктор с двумя солдатами на лодках переправились через основное русло и пошли по узкой косе, отделяющей лиман от реки. Мы с девушками стояли на берегу. Виктор обернулся и помахал нам рукой. На глаза Нины навернулись слезы. Марийка обняла ее за плечи и повела в дом.

Четыре человека уходили туда, откуда, быть может, не вернутся. Виктор это хорошо знал.

Скоро мрак сгустился, настала ночь.

Прошли сутки. Виктор и Дерябин с солдатами не появлялись. За это время под водой скрылась вся коса. Надежды на возвращение не было. Нина больше не выходила из хаты. Толька несколько раз пытался зайти к девушкам, но его быстро выпроваживали.

— Ну, что у них?

— Что? Сидят, — отвечал он, и мы с ним снова шли на берег.

На вторую ночь вода неожиданно спала. Буг вошел в свое русло. Все с облегчением вздохнули. Наконец-то! Но и в эту ночь Виктор и Дерябин не вернулись.

Тогда мы решительно ворвались к девушкам. Надо же как-то растормошить Нину. В доме, где они жили, уже сидело несколько офицеров, в том числе и «сам» — командир полка, сухой майор с черными жесткими усами скобкой.

И мы с Толькой снова очутились на берегу. Рассвет занимался вяло, будто ему не хватало сил раздвинуть глыбы туч. Тянуло холодком.

Вдруг мы заметили на той стороне одинокую фигуру человека. Пошатываясь, как пьяный, он шел по узкой косе.