Любовная аритмия - Маша Трауб

Было еще рано – младенцы, которых привозили на море и, орущих, засовывали в еще холодную воду, в этот час доедали свою кашу. Дети постарше досматривали мультики, подростки медленно просыпались и медленно вставали. А матери лихорадочно собирали пляжные сумки, стараясь ничего не забыть – купальник, плавки, игрушки, ведерки, салфетки, памперсы, жвачку, полотенце, еще одно, панамки…

Они любили это время, поскольку мамаши, с их вечно озабоченными лицами, и дети, горланящие, лезущие, ноющие, их, говоря откровенно, раздражали. Им нравилась ровная гладь моря, еще не замутненная телами и поднятым со дна песком, вода, последние утренние минуты тишины. Они, на правах старожилов, чувствовали себя здесь хозяевами, а все эти люди – так, назойливые соседи, с которыми не имеет смысла ссориться, а проще сохранять дистанцию.

– Вы давно сюда приезжаете? – спросил Артем. Ему и вправду было интересно, к тому же он считал естественным поддержать разговор, раз уж они сидели рядом.

– Давно. Когда здесь еще было пусто, – ответила женщина. – Мы сами убирали пляж, пока не появилось это… – Она кивнула в сторону бара и домов.

– Здесь никого не было. Только мы и наше место, – вступил в разговор мужчина. – За неделю не встретишь ни одного человека. И про этот пляж никто не знал.

Им было жаль, что «их» место перестало принадлежать только им, и они были не в силах искать для себя новый «необитаемый островок».

Он всегда заходил в воду с лесенки – чтобы сразу на глубину, позволял себе прыгнуть со ступеньки. Она – с берега, чтобы не замочить голову. Он плыл до камня, а она опять думала, что надо бы пристегнуть к плавкам булавку на случай, если у него сведет ногу, – возраст все-таки.

Потом они садились рядышком на шезлонги, он открывал книгу и читал вслух – она всегда забывала очки, без которых не видела буквы, и всегда их искала, роясь в сумке. Каждое утро. Ему нравилось вот так сидеть, чтобы она держала его за руку чуть выше локтя, слегка сжимая. Потом она шла домой, а он «выходил в море» – молодежная бандана, рубашка, спасательный жилет. Его лодка была самой маленькой в этой бухте, но он ее обожал.

– Поаккуратнее там, – просила она.

– А можно мне с вами? – как-то, не выдержав, попросился Артем.

Мужчина кивнул.

Они плавали полчаса, и за это время мужчина не проронил ни слова. Женщина стояла на пирсе и смотрела на них, не двигаясь.

– Надо возвращаться, – сказал он, поворачивая руль. – Мне жену пора завтраком кормить.

Артем кивнул.

Даже это совместное плавание не разрушило стену, которую они, эти два старика, построили между собой и всем остальным миром.

– Устал? – кинулась к мужчине жена, когда они вместе с Артемом затащили лодку на берег.

– Немного, – ответил он, хотя плавал меньше обычного.

– Пойдем домой, – ласково сказала она и протянула ему ладонь.

Больше Артем не делал попыток нарушить их уединение и даже перестал приходить рано на пляж, замечая, что они невольно напрягаются, когда его видят.

Мужчина далеко не уплывал и возвращался с уловом – угрем, парой рыбешек, в особенные дни – осьминогом. Она всплескивала руками и восхищалась. И ему это нравилось. Он ощущал себя добытчиком, мужчиной, который принес пропитание.

Он «уходил в море», а она шла по ступенькам домой. К морю тянулись соседи – те самые мамы с детьми. Дети роняли ведерки, панамки и недоеденное печенье. Она подбирала, звала детей. Дети, как правило, не благодарили, принимали как должное, хватали и неслись вперед. Иногда она не выдерживала.

– Надо говорить «спасибо», – говорила она детям.

Те кивали и спешили сбежать.

– Ваши дети не говорят «спасибо», – сообщала она идущей следом замученной уже с утра матери.

– Я им скажу, спасибо, извините, – отвечала мать и уносилась следом за своими дурно воспитанными детьми. В тот момент ей совершенно было за них не совестно, а было страшно, что они на бегу свалятся с горы и расшибут себе голову.

Иногда эти дети просто выводили из себя женщину.

– Вы слишком громко говорите, это неприлично, вы мешаете остальным, – делала она замечание.

Дети замолкали, но уже в следующую минуту начинали визжать, увидев раковину или медузу.

Несколько лет назад у нее был инсульт. Обошлось. Все восстановилось, кроме правой части лица. Гримаса неудовольствия перекосила рот и щеку. От природы добродушное и мягкое лицо стало недовольным и брезгливым.

Они жили вместе очень много лет – всю жизнь. У них не было никого, кроме друг друга, и никто им был не нужен – ни дети, ни внуки, ни другие родственники. Все, кто был, уже давно умерли. А они жили.

– Эгоисты, – услышал Артем разговор двух мам, которым всегда доставалось от женщины. – Умрут и никого после себя не оставят. Какой смысл?

– А может, так и надо? – откликнулся неожиданно для себя Артем.

– Кому надо? – удивилась одна женщина. – Это чисто мужской взгляд на жизнь.

– Зато они любят друг друга… – сказал Артем.

– А ради кого они жили?

– Ради друг друга… – ответил Артем.

– Им повезло, что они вместе дожили до таких преклонных лет, – грустно сказала женщина. – Если бы один из них умер раньше другого, все было бы по-другому. Конечно, они на свежем воздухе, без забот и хлопот… А ты попробуй каждый день на износ жить. Когда рядом никого нет, ты одна и не можешь себе позволить лишний час в кровати поваляться, даже в туалет нет времени сходить… и денег нет… – Она неожиданно разозлилась и замолчала.

– Да, вы правы, – привычно, в своей манере, согласился Артем и улыбнулся.

– Это ведь здорово, когда мужчина тебя так любит до старости. То есть всегда, всю жизнь, – тут же оттаяла женщина. – Смотришь на них, и хочется верить в такую любовь.

– Не верьте. Так не бывает, – отмахнулся Артем.

– Бывает, – вздохнула женщина.

Этот дом появился тоже как бы сам по себе – Артем не прилагал к этому никаких усилий. Он уже и не помнил, кто из «старших товарищей» познакомил его с риелтором и кто из них дал в долг. Откровенно говоря, Артем даже представить себе не мог, что станет владельцем собственной виллы в другой стране, да еще на море.

Он отчетливо помнил, как впервые открыл дверь «своим» ключом – руки почему-то тряслись – и зашел в огромное гулкое помещение – в «свой собственный дом». «Идиот, зачем мне это надо?» – подумал он.

Именно о таком доме он мечтал – большом, холодном, с обжигающим ступни мрамором на полу, пахнущем сыростью и пылью, с пауком, болтающимся в углу на нитке паутины, и водой в кранах, никогда не бывающей теплой – только холодной или только горячей. Ему нравилась винтовая лестница и слишком низкий потолок над ней – он сразу же ударился о притолоку головой. Нравилась убогая штукатурка и потолок в желтых разводах после ливня. Нравилась огромная терраса-солярий – совершенно бестолковая, бессмысленная, с одиноким зонтом от солнца посередине. Конечно же, рваным.