Маяк Хааргад - Дмитрий Володихин

Портал Чужих Снов представляет собой тяжкую арку, испещренную хаотичными скоплениями геометрических фигур, а также клинописными знаками. Видя их, Иосиф неизменно испытывал неприятное чувство: этот язык ему не известен; мало того, он посмел родиться на несколько тысячелетий раньше иврита. Арка имела кубическую форму. Длина каждой стороны куба на вид чуть превышала десять метров. Низенький вход в Портал заставлял гостя, покидающего Самат, согнуться в три погибели. Далее следовало, не разгибаясь, подняться по узенькой, крутой и страшно неудобной лестнице к центру куба.

Там, в толще камня, неведомые строители вырубили камеру, где мог поместиться один человек среднего роста, если он встанет на колени. Иосиф, с его метр-восемьдесят-семь, упирался макушкой в потолок. Ничего, в конце концов, он привык. Стены и потолок отшлифовали до зеркального блеска.

Пять черных коленопреклоненных Иосифов повторяли движения оригинала…

От пола в камере исходило легкое свечение, не имевшее видимого источника. Каждый, кто входил в Портал, опуская голову, видел, как на холодных светящихся плитах возникают узоры, намекающие на особенный, тайный смысл, на миг становятся контрастными, а потом расплываются. Им на смену являются новые узоры… или это надписи на древнейшем языке, первоязыке? Возможно, угадай Иосиф значение хотя бы одного узора, он мог бы остаться здесь навсегда, или исполнился великой силы… Но он не угадал. Калейдоскопическая вязь только мешала ему сосредоточиться на словах, цифрах и буквах.

Когда-то он выучил ритуал наизусть. Иначе невозможно: путешествие в пространства, не терпящие людей или не предназначенные для их присутствия, способны уничтожить или исказить любой предмет, взятый в дорогу. Лист бумаги с записями может превратиться… во что угодно. Да хоть в глиняный светильник!.. Только наизусть. И не запинаться, не путаться, произносить громко, внятно, твердо, иначе произойдет беда. В ритуал не входили обычные молитвы и призывы к богу. В самом конце он содержал шесть строк, никак не связанных с каббалой, никак не приспособленных к ивриту или даже к его алфавиту. Учитель когда-то сказал: «Это и древнее, и сильнее…»

– …Ту-цал ки-хут мах-ша. Ту-цал ки-хут мах-ша…

За одни только занятия каббалой любой добропорядочный московский раввин без особых комментариев выбросил бы его из синагоги. Но какое проклятие Иосиф заслужил за подобное «углубление знаний», даже представить себе трудно.

Узоры исчезли. В камере стало холоднее. Добрый знак! Его слышат, ему готовы услужить.

– …Агжэ гаж эль таг кгар шткэграж…

Здесь следовало сделать паузу. Неведомо откуда Иосиф знал, чувствовал: он взывает к сильной сущности и перечисляет ее титулы, уважительно делая паузы между самыми важными из них.

– …Крэн’грах траш’тмор бадгжанх онгк да…

Титулатура закончилась. Теперь сама просьба:

– …До мэй.

Где-то далеко открылась дыра, отверстие, чудовищное ухо, способное, внимая, засосать говорящего и погубить его в своих глубинах. Легкий ветерок мазнул по щекам Иосифа.

– …Йарг э хаф дан’храж эль оннэ! Йарг мэфа дэг.

Кто бы ты ни был, что бы ты ни было, верни меня домой! Я стою перед тобой на коленях, я покорен, я молю о помощи.

Его слышали. Иосиф был уверен: его слышали.

Каменные зеркала поплыли. Пять черных отражений каббалиста задрожали, их очертания утратили резкость. Потолок набух абсолютной тьмой, в нем образовалась вогнутость, медленно превратившаяся в раковину, а потом в глубокую воронку. Вихрь неудержимо потянул Иосифа кверху, утягивая в воронку.

Одежда его сей же час исчезла. Умные люди в Самат приходят голыми, как и в любой другой мир, куда может привести тайная наука. Глупые люди живут столько, сколько им выпадает везения: никто в Срединном мире не способен предсказать, во что превратятся одежда и обувь при переходе через портал… но чаще всего это убивает. Обнаженного достигнутое пространство одевает так, как там положено выглядеть гостю. Или оставляет обнаженным…

«Гостевая» одежда любого мира не выдерживает обратного перехода. Никогда.

Следующие несколько секунд были крайне неприятными. Каждый раз Иосиф говорил себе: «Назавтра полечу с закрытыми глазами. Запомнить!» И запоминал. Но его страх мешался с любопытством, а значит, глаза сами собой раскрывались… Он вновь и вновь видел белёсый полупрозрачный кисель, пронизанный гибкими трубами-кишками, наподобие той, по которой двигался он сам. Движение наверх бывало стремительным. Гоночный болид, предназначенный для установления очередного скоростного рекорда, не угнался бы за человеческим телом, несущимся по пищеводу иной реальности.

Иосиф в подобные моменты неизменно испытывал ужас: «Как бы не переварили здесь меня… или мою душу». Человек, сведущий в тайной науке, совершая путешествия в скрытые пространства, порой не осмеливается даже самому себе признаться в том, где именно он находится, сколь зыбко его право выжить и вернуться в исходную точку. Суть, пустившая сюда Иосифа, своенравна и не склонна чтить нерушимость договоров.

Любых.

Труба выплевывала каббалиста прямо в кисель, и на протяжении десяти или пятнадцати секунд он летел, задержав дыхание: тут нечем дышать. На миг перед его глазами открывалось истинное небо всех скрытых пространств – черная плоскость, испещренная рунами и сакральными знаками разных времен. Затем Иосиф попадал в новую трубу, ровную и прямую, с гладкими каменными стенами. Тут следовало беречь голову: скорость движения ничуть не снижалась, и один-единственный удар грозил превратить его череп в подобие разбитой салатницы.

Обратный путь всегда завершался одинаково. Иосиф чувствовал тошноту, боль в груди и заходился в крике. От собственного вопля он просыпался, хлопал рукой по будильнику и долго лежал, чувствуя себя заново родившимся. Проклятый будильник, будто верный пес, надрывался, приветствуя возвращение хозяина, хотя Иосиф не заводил его. По часам Срединного мира он провел за его пределами не более сорока секунд…

Минут десять каббалист лежал на полу своей квартиры в Миусском переулке, в центре Москвы, мысленно смакуя наслаждение от одного факта: «Вернулся! Вернулся…»

Потом он встал и отправился в ванную. Холодный пот все еще катил с него градом.

Воскресенье. На работу идти не надо.

Он мог никуда не торопиться. Он мог не думать ни о чем важном. Он мог отключить телефон.

Приняв душ, Иосиф позволил себе прогулку по холодной сыри настоящего московского ноября. Вчерашние лужи обернулись хрусткой коркой на грязном асфальте, парк дышал скорыми заморозками, помоечные киски разбежались по подвалам. Сегодня он как никогда остро чувствовал всю грязь и все несовершенство реальности, заключившей его в оковы.

Нелепый и вонючий мусорный контейнер посреди двора. Забрызганные грязью машины соседей по подъезду. Старая, вся в трещинках и выбоинках жилая кубатура, сложенная из кирпича еще при железном старце Иосифе… Всюду ржавчина, косо намалеванные надписи сантехнического содержания, аляповатые вывески магазинчиков и небо цвета жестяной тоски. Раздражение постепенно нарастало в нем.

Он пообедал в ресторане «Цимес», который прежде считал милым. Но сейчас балаганчик, расписанный под старину в стиле Зингера и Шолома Алейхема, показался ему тошнотворным. Эпоха идиш давно ушла. Тем, кто был внутри, она, наверное, казалось уютной. Но сколько же в ней провинциального плебейства! Выведя строку из Торы масляной краской на дачном заборе, нельзя сделать забор священным, зато придать словам высоким пошло-избяной оттенок – запросто. После того, как твоя голова привыкает к кипе, пятница – к свечам, а утро – к молитве «Шма Исраэль», ты однажды открываешь каббалу, и она для тебя становится чем-то вроде прыжка в бассейн с ледяной водой: смысл привычных вещей изменяется, пошлая простота уходит… Ресторан Иосиф покинул в еще более мерзком настроении.

Он пытался читать, но прочитанное немедленно расставалось с памятью. Он попробовал заснуть, но сон не шел к нему, и даже снотворное не помогло.

Каббалисту следовало вернуться в Самат, но он боялся. Вот в чем дело.

Оставалось применить испытанное средство. Иосиф подошел к окну и отдернул штору. Мир, и без того им не любимый, предстал в концентрированно-безобразном обличии троллейбусного парка – старого, нищего, размалеванного в желтое и красное, как общественный сортир.

Ни в одной цивилизованной стране троллейбусами больше не пользуются. Там для нормальных людей уже и авиетки – пройденный этап! И только здесь, в захолустье мировой цивилизации, цветет и пахнет троллейбусный заповедник. Почему судьба у него такая – родиться именно здесь, в этой стране?! Да и Россия ли тюрьма? Весь мир – тюрьма! Просто есть люди, которым на роду написано быть в этом мире арестантами, и есть другие люди, прирожденные тюремщики. Он, Иосиф Резник, мастер тайной науки, человек, владеющий особой властью над скрытыми мирами, здесь, в родном мире – узник. Куда ни ткнись, всюду упираешься лбом в железную дверь со смотровым глазком и окошком для выдачи скудных тюремных харчей.