Россия: страна негасимого света - Александр Андреевич Проханов

На этот метафизический удар Обамы последовал российский ответ. В своей валдайской речи Путин обвинил Запад в попрании фундаментальных основ человечества, в попрании христианских ценностей. По сути, назвал Запад машиной, продуцирующей зло. Он противопоставил американской модели мира русское представление об истинном устройстве мироздания. И это подтверждает, что современная история есть арена грандиозных метафизических схваток.

Российские политики, генералы и концептуалисты, защищая сегодня государство российское, должны это понимать — в современной истории идёт схватка метафизических смыслов. Схватка великих религиозных космогонических моделей. Образу «града на холме», кумирне золотого тельца Россия противопоставляет своё мироздание, свою космотоническую мечту, своё божественное мессианство, ради которого и были сотворены русский народ и российское государство. Мессианство, направленное на взыскание райских смыслов, на сведение этих смыслов на землю, на создание идеального бытия, основанного на божественной справедливости.

Эта заповедная мечта открывается нам в русских народных сказках о Жар-птице. В учении старца Филофея о Москве — Третьем Риме. В возвышенной грандиозной мечте патриарха Никона, построившего под Москвой Новый Иерусалим и ожидавшего здесь Второго Пришествия. И в «красном проекте», уповающем на вселенскую гармонию о живущем по справедливости человечестве.

Эта русская мечта, хранимая в понятиях о Святой Руси, в стихах Пушкина и музыке Мусоргского, творениях Достоевского и Нестерова, в грандиозной битве за Сталинград, в мистической Победе сорок пятого года, эта русская мечта сверкает сегодня среди развалин и дымящихся городов Новороссии. После мрака девяносто первого года, после «чёрной дыры» истории, куда была опрокинута Россия в девяностые, эта мечта восходит, как восходит заря.

Пусть высока гора, на которой стоит американский град. Пусть град достаёт своими небоскрёбами мерцающее ночное небо. Русская заря ещё выше. У них — золото. У нас — золотая заря.

Год как молния[4]

Как я прожил этот год? Мне кажется, он подобен огромной космической вспышке, в которой были ослепительный свет и непроглядная тьма. Я размышлял о судьбах русского государства, о таинственной русской истории, о русском чуде, которое помогало нашему народу перешагивать через самые темные бездны, выживать в самых невыносимых условиях.

Олимпиада, ее открытие, поразительные мистерии, рассказывающие об историческом русском времени. И первая из этих мистерий подтверждала мои упования на русское чудо. Это был удивительный, красочный, божественный рассказ о граде Китеже, который всплывал из пучины, пробуждался, возносился к свету, к небесам. Это была притча о России земной и о России небесной.

Через несколько дней я стоял в Киеве на майдане. Ночь, прожектора, летящая метель, палатки, в которых таились загадочные, неясные мне существа. Железные бочки, в которых горели дрова, люди подходили, грели руки. И я грел свои руки, окутываясь дымом. А на меня смотрели подозрительные, злые глаза. Среди майдана горела пылающая телевизионная плазма, на трибуну один за другим выходили люди и произносили слова ненависти — ненависти к моей Родине, ко мне, к русским. Я был весь пропитан жестокой, ядовитой ненавистью и горьким дымом майдана.

Я двигался по украинским городам. Мне хотелось посмотреть великие заводы, великую советскую украинскую цивилизацию, которая казалась немыслимой вне русского братства. Это были космические предприятия, великие ракетные заводы Днепропетровска, атомный индустриальный гигант Харькова, КБ Антонова.

В КБ меня привели в цех, где мучили самолеты: их нагружали непосильными тяжестями, им ломали крылья, вывинчивали суставы, их раскачивали. И машины, поднятые на дыбу, заключенные в кандалы, стенали, хрипели, ломались. И когда я слушал стон убиваемых машин, мне чудилось, что убивают не просто техносферу, а убивают великую страну, великую Украину.

Потом чудовищный, как огромная горящая покрышка, государственный переворот на майдане, бегство слабовольного Януковича и чудодейственное присоединение Крыма. Крым божественный вновь вернулся в Россию. И я понял, о каком уповании мечтал при открытии Олимпиады. Я понял, о каком русском чуде пело мое сердце.

Путин выступал в Георгиевском зале Кремля. Я смотрел на него, слушал его речь, видел, как он взволнован. И все люди, что находились подле меня, многократно вставали, обнимались, зал гремел от аплодисментов, и чувствовалось, что в народе царит ликование. Вот оно, чудо Крыма. Вот оно, взошедшее солнце Крыма.

Вместе с моими друзьями я поехал в Крым собирать священные крымские земли. Это было чудесно. Ливадийский дворец, где проходила знаменательная Ялтинская встреча — Черчилль, Рузвельт и Сталин. Малахов курган, где сражалась в Крымскую войну и погибли 4 великих русских адмирала. Сапун-гора, где шло сражение за Севастополь. И, конечно же, Херсонес.

Священное место, где крестился великий князь Владимир Красное Солнышко. Отсюда хлынул свет православия по всей огромной евразийской стране, оплодотворяя темные глухие углы, зажигая людские сердца, порождая в них веру. Мне казалось, что возвращение Крыма — это нескончаемое счастье. Но вслед за Крымом пришла Новороссия, пришел восставший Донбасс. И все лето оказалось чудовищной пыткой, когда я включал телевизор и видел, как бомбы, снаряды падают на цветущие города, выгрызая дом за домом, квартал за кварталом. Убитые. Асфальты, залитые кровью. Маленькие гробики, дети с оторванными ручками, рыдающие над телами неутешные матери. Это была страшная кара, темный накат, который последовал за восхитительным крымским восходом.

Я не мог удержаться в Москве и отправился в Новороссию, чтобы воочию увидеть, какая эта война, как разрушают и убивают города. Такая уж у меня судьба, что в течение моей жизни мне довелось видеть множество убиваемых городов. Это и убиваемый афганский Герат. Это и разрушенный Вуковар. Это и несчастный Белград, где я стоял на мосту через Саву, а над нами летели американские крылатые ракеты и взрывались в цветущем пасхальном Белграде. Два раза я видел, как разрушается Грозный. Я видел, как разрушается Сектор Газа. В Сирии я видел, как уничтожаются сирийские кварталы и города.

И вот Новороссия. Передовая, блокпосты, окопы, траншеи, грохочущие снаряды. Я смотрел на лица ополченцев — удивительные лица. С выражением тревоги, заботы и восхитительного свечения в глазах, будто их окрылила какая-то святая мысль. Я побывал на Саур-Могиле. Это грозное, могучее и чудовищное место, где в 43-м году проходили смертельные бои, и мы выковыривали, вычерпывали, выкалывали оттуда фашистов.

На этом месте были построены монументы, созданы барельефы, где лица русских пехотинцев, танкистов, летчиков. Они украшали эту гору, и она была подобна Мамаеву кургану в Сталинграде. Я шел на гору к вершине, смотрел на монументы, иссеченные снарядами, установками залпового огня, минами, взрывами. Выколотые глаза, оторванные носы, изрезанные осколками снарядов тела. Казалось, что новоявленные фашисты, атакующие Саур-Могилу, хотят