Грузовики «Вольво» - Эрленд Лу

Марта Аден Смит (урожденная Крок), та выращивала тыквы, пекла яблочные паи и всегда улыбалась, и только через несколько лет после ее смерти Рогер, вдовец, прочитал оставшиеся после покойницы письма и выяснил, что, пока он в сороковые годы сражался в Европе с фашистами, жена ему изменяла. Поскольку поделать с этим было уже ничего нельзя, а в душе у бедняги все горело, то вслед за многими своими соотечественниками Рогер пришел к убеждению, что во всем виноваты инопланетяне. Мол, они похитили его, поганцы. Это банальная история. Белых американцев, в основном представителей среднего класса (почему-то они подвержены этой напасти более прочих), похищают вечером, когда они едут на машине или уже лежат в постели. Кожа у космических пришельцев серого цвета, волос нет, а рост какой-нибудь метр двадцать. Но взгляд черных глаз гипнотизирует. Похищенного волокут в НЛО и укладывают на стол, напоминающий операционный, затем берут у него образцы тканей и нередко суют какие-то инструменты в прямую кишку, все жертвы сетуют на эту унизительную процедуру. Затем у мужчин берут сперму, а женщинам подсаживают в матку зародыш, которого они некоторое время вынашивают, но в конце концов всех похищенных возвращают на Землю в прозрачном контейнере и так бросают. По словам пострадавших, пережитое нельзя забыть, оно меняет человека настолько, что он перестает быть полноценным членом общества и все время мечется между внеземной цивилизацией и нашим миром и нигде не находит покоя.

Харри Закриссон стал пилотом при Шведском географическом обществе. Он снимал Швецию с воздуха, и в том, что уровень картографии в этой стране повысился, есть и его заслуга. В свободное время он фотографировал крестьянские хозяйства, а потом его свояк объезжал их владельцев, и те почти всегда покупали снимки, потому что вид родного дома с такущей высоты всегда производит на крестьян сильное впечатление. Все предстает словно в новом измерении. Еще Харри дружил с Виктором Хассельбладом. Они вместе много путешествовали по белу свету и с азартом фотографировали все, достойное внимания, в том числе зверей. Но в середине семидесятых Харри как-то осенью провалился под лед и утонул.

Амалия Бергстрём уехала в Стокгольм и стала владелицей шляпного магазина, открытого еще ее бабушкой. Об Амалии можно говорить долго, но ограничусь лишь тем, что она не пожелала связывать себя замужеством и позволяла себе курить на улице задолго до того, как общественное мнение дало женщинам такое право. Из конфирмантов 1925-го самая необычная судьба выпала Сикстену Перссону. Он тоже любил путешествия и походы, но у его родителей, в отличие от фон Боррингов, денег не было. В начале тридцатых Перссон вдруг поддался своей страсти к приключениям и летом на веслах спустился по Ванерен, вышел в море, пересек Каттегат, затем по каналам через Германию добрался до Дуная и, наконец, до Будапешта, где и познакомился с милой девушкой — купил у нее в пекарне булочку. Домой Сикстен не вернулся, пережил в Венгрии и немцев, и железный занавес. Он работал сторожем в Академии живописи, а в свободное время рисовал акварели, но не показывал их никому, кроме жены и детей, хотя его работы были куда качественнее многих так называемых картин так называемых художников.

Карл Густав Свенссон остался дома. Он вступил во владение хутором, женился, родил троих детей, был активным прихожанином и живо интересовался насущными проблемами коммуны Эда, пока не обрел вечный покой (как написала его семья в извещении о смерти Карла Густава) в середине восьмидесятых.

Подобно ему, остальные конфирманты 1925 года тоже остались в Швеции, в основном в родном Вермланде, прожили нормальные, ничем не примечательные жизни и умерли, насколько нам известно, от естественных для Швеции причин: от инфарктов, от инсультов, от рака, погибли в автокатастрофах и прочих несчастных случаях. Пара человек спились, один повесился — но никто не добрался, например, до Африки, хотя многие поездили по миру с большой пользой для себя. Короче, тут речь не о них, просто к слову пришлось, вот я их и помянул.

* насчет до сих пор работающих радиоприемников, починенных Бруром Фолке Эдквистом.

Любопытно, что речь как бы невзначай, но очень уж кстати зашла об этих радиоприемниках, ибо всего полгода (или чуть больше) тому назад внучка Брура Фолка — Хиза Бимстер (урожд. Эдквист), — когда однажды ночью ей не спалось, достала с чердака такой радиоприемник и до самого утра слушала разговор в прямом эфире. Причем у нее были и другие приемники, но Хизе почему-то приспичило достать именно этот. Но и это еще не все: она включила радиостанцию, никогда прежде ее не интересовавшую. Одному из позвонивших в студию тоже не спалось, он клял бессонницу, жаловался, что нет у него в жизни родной души, и говорил о том, что никак не может взять в толк, почему такой отличный парень, как он, прозябает в одиночестве. Дом он построил (с двумя ванными). Умеет готовить на гриле и похудел за последний год на двадцать семь килограммов благодаря регулярным упражнениям на батуте, для того и купленном. Хиза запомнила имя мужчины и поняла, что он хозяин маленького заводика на Среднем Западе, выпускает модели самолетов. По голосу незнакомца она почувствовала, что это тот единственный, тот принц, которого она ждала всю жизнь и уже почти не надеялась встретить. Поэтому на следующее утро она не пошла на работу, а сложила вещи в свой небольшой автомобиль и поехала в этот городок на Среднем Западе, позвонила в дверь, и вскоре они с владельцем заводика поженились, Хиза с радостью поменяла фамилию на Бимстер и теперь вместе с мужем выпускает самолетики, и оба они отлично спят по ночам, и все у них в общем и целом замечательно.

Согласитесь, что эта история примечательна сама по себе, но я сообщу вам кое-что еще более любопытное: модель, сделанную именно на этом заводике, подарят на шестилетие сыну Допплера Грегусу*, когда через полгода дорога наконец приведет его отца домой. Естественно, пока Допплер этого не знает, в отличие от меня (автора). А я уже в курсе, потому что сам всю эту историю пишу и придумываю. И без меня этот маленький мирок не существовал бы. Как ни крути, но до такого надо еще додуматься — что внучка эмигранта из Вермланда сегодня замужем за хозяином того самого заводика, где выпустили полученную Грегусом на день рождения игрушку. Право же, иной раз одно связывается с другим очень элегантно. Жаль, в другие разы одно к другому никак не удается приставить. Хоть плачь.

* насчет Допплера и его сына.

Допплер с сыном появятся в романе еще страницы через четыре, а то и пять, но я (автор и создатель) решил упомянуть их раньше — мне казалось, в этом есть что-то эдакое, симпатичное, но теперь я вижу, что так вот, походя, приплести их — идея не самая удачная, она как бы предполагает, что читатели в курсе, кто эти папа с сыном такие. Некоторые действительно знакомы с ними по предыдущему роману, но не читавшие его могли расстроиться, что проморгали нечто важное, и даже почувствовать себя из-за этого какими-то тормозами, а все из-за моей дурости. Прошу прощения.

Прежде чем двигаться дальше, я (автор то есть) должен сказать вам еще одну вещь. Давно пора. Я, как вы заметили, пару раз подступался к этой теме, но решимости не хватило. Все-таки это довольно неординарный случай, а мне не хочется, чтобы меня обвиняли в том, будто я ради дешевой скандальности выдумываю гадости. Я как раз ратую за реализм, и мне важно, чтобы человек, потративший время на мои опусы, нашел их вполне правдоподобными, хотя все в книге действительно придумано мной. Немного успокаивает меня то, что реальность часто превосходит наши самые смелые фантазии. Жизнь подчас закручивает такие сюжеты, которых ни писателю, ни сценаристу не простили бы. Короче: мы — такие, как я, — не можем отказываться от правдивых историй только потому, что они кажутся придуманными.

Я хотел вам сказать, что Май Бритт употребляет запрещенные вещества. Она делает это ежедневно. Старушка курит марихуану, короче говоря. Или это называется гашиш? Возможно, я (автор) остался последним, кто в этом не разбирается. Но не суть важно. Пристрастилась Май Бритт к дурману после истории с попугаями. Судебный приговор совершенно подкосил ее, но она все же не теряла надежды купить себе новых попугайчиков и стала ездить в город, в Карлстад. Однако хозяин зоомагазина был начеку, видимо узнал Май Бритт, поскольку местная газета освещала «процесс о попугаях». Он не только отказался продать ей попугайчиков, но вскоре вообще перестал пускать ее в магазин: видите ли, это создает плохую ауру — такого человека нельзя подпускать к птицам так близко. Май Бритт не сдавалась, стояла со своими лыжными палками под окнами магазина и терпеливо дожидалась того дня, когда хозяин заболеет и вынужден будет нанять временного работника себе на подмену (например, через «Manpower», если эта фирма имеет отделение в Швеции, в чем практически не приходится сомневаться, поскольку речь идет о большой и гораздо более, по сравнению, например, с Норвегией, густонаселенной стране, к тому же в Швеции, как известно, есть вообще всё, почти). Но у этого вредного хозяина железное здоровье, он о болезнях и не слышал. Он ест только здоровую пищу. Физическими упражнениями занимается, не поверите, каждый день. И принимает витамины. На самом деле он пьет их слишком много, не знает, видимо, что большинство жителей Западной Европы получают достаточно витаминов с пищей. В общем, типичная жертва витаминной истерии, уверовавшая, что для полноценной жизни необходимо горстями есть витамины. Надо надеяться, в будущем все это ему еще аукнется, но пока хозяин зоомагазина здоров как бык и за все месяцы, пока Май Бритт наблюдала за ним, не пропустил ни одного рабочего денечка. Поскольку она постоянно торчала перед зоомагазином, то в конце концов привлекла внимание некоего молодого человека, который и сам постоянно ошивался в этом квартале. Он заподозрил в Май Бритт конкурента и решил отстоять свои права на эту территорию. Но так как Май Бритт не смогла понять ни одного слова из его речи, то из потенциальных врагов они довольно скоро стали в некотором роде товарищами по увлечению. Если называть вещи своими именами, то он ее «пушер». И случилось это как нельзя более вовремя. Потому что Май Бритт совсем доходила, тут двух мнений быть не может. Боли в ногах стали нестерпимыми, а отчаяние загоняло ее в угол, самый мрачный угол во всем Вермланде.