Гибель царей - Конн Иггульден

В длинной комнате с низким потолком они были не одни. Здесь находились еще три человека. Двое с ужасом смотрели на римских солдат, забрызганных кровью, третий был привязан к креслу. По одежде Юлий понял, что это римский гражданин. Лицо пленника покрывали синяки, тело истерзано, но глаза жили и светились внезапной надеждой.

Юлий шагнул вперед, с легкостью уклоняясь от стрелы, посланной неверной рукой. Не спеша настиг стрелявшего и уверенным движением тренированной руки перерезал ему горло мечом. Второй мятежник ударил его кинжалом, но нагрудная пластина доспеха отразила удар, и клинок молодого тессерария уложил врага на камни.

Внезапно нахлынула усталость, и Юлий оперся на меч, переводя дух. Он отметил, что вокруг очень тихо — вероятно, они находятся гораздо ниже уровня земли.

— Отличная работа, — произнес человек, привязанный к креслу.

Юлий взглянул на него. Этот римлянин перенес ужасные пытки. Лицо его распухло от побоев, сломанные пальцы неестественно торчали в разные стороны. Тело сводили судороги — видимо, несчастный держался из последних сил.

— Развяжите веревки, — приказал Юлий солдатам.

Когда человек попытался встать, молодой офицер поддержал его — силы покидали измученное тело. Одной рукой пленник задел за подлокотник кресла и мучительно застонал. Глаза его закатились, и он едва не потерял сознание, обмякнув в объятиях тессерария.

— Кто ты? — спросил Юлий.

— Наместник Павел. Можно сказать, это моя крепость.

Мужчина закрыл глаза и вздохнул, одновременно устало и облегченно. Юлий видел его мужество и почувствовал глубокое уважение к этому человеку.

— Еще нет, — заметил он. — Наверху идет бой, и мы должны присоединиться к товарищам. Ты подождешь нас в каком-нибудь безопасном месте. Выглядишь неважно.

В лице наместника не было ни кровинки, кожа посерела, живот ввалился, руки безвольно свисали вдоль тела. По виду ему было за пятьдесят. Юлий подумал, что когда-то этот человек был воином, но время и мирная жизнь забрали его силу — по крайней мере, телесную.

Собравшись с духом, Павел постарался выпрямиться.

— Пока не потеряю сознание, буду с вами. Руки у меня изломаны, сражаться не могу, но хотя бы выберусь из этой крысиной норы.

Юлий согласно кивнул и подал знак двум солдатам.

— Осторожно возьмите его под руки и, если понадобится, несите. Надо идти на помощь Гадитику.

Он побежал по ступенькам вверх, думая уже только о предстоящей схватке.

— Пойдем, господин. Обопрись о мое плечо, — сказал один из легионеров.

Павел закричал, когда солдаты взяли его под руки, но стиснул зубы и справился с приступом боли.

— Вынесите меня отсюда как можно скорее, — велел он. — Кто этот офицер, освободивший меня?

— Это Цезарь, господин, — ответил воин, помогая Павлу подниматься по ступеням.

Они еще не достигли конца лестницы, как силы оставили наместника. Он потерял сознание. Легионеры подхватили его на руки. Теперь маленький отряд мог двигаться быстрее.

ГЛАВА 2

Сулла улыбнулся и жадно отпил из серебряного кубка. От вина щеки его раскраснелись, а блеск в глазах пугал Корнелию, присевшую на указанную ей диктатором кушетку.

Люди Суллы пришли за ней в полдень, в самую жару, когда беременность причиняла наибольшие страдания. Корнелия старалась скрыть плохое самочувствие и страх перед властелином Рима, но руки предательски дрожали, когда женщина приняла предложенный бокал прохладного белого вина. Отпив немного для приличия, она подумала, что больше всего на свете ей хочется перенестись из этих раззолоченных палат в тишину и покой родного дома.

Сулла следил за каждым ее движением, и в наступившем молчании Корнелия чувствовала себя неуютно под его взглядом.

— Тебе удобно? — спросил он.

Было в тоне Суллы что-то, заставившее Корнелию внутренне вздрогнуть.

Спокойно, велела она себе. Ребенок почувствует, что тебе страшно. Подумай о Юлии. Он надеется, что ты можешь быть сильной.

Когда Корнелия заговорила, голос ее звучал почти спокойно.

— Твои люди обо всем позаботились. Они были очень обходительны, только не сказали, зачем ты желаешь меня видеть.

— Желаю?.. Странное ты выбрала слово, — негромко заметил он. — Интересно, может ли мужчина желать женщину, которой осталось несколько недель до родов?

Корнелия ошеломленно посмотрела на Суллу. Диктатор осушил свой кубок и с очевидным вожделением облизал губы. Потом вдруг встал с ложа, повернулся спиной к женщине и наполнил чашу из амфоры, бросив пробку на мраморный пол.

Корнелия как завороженная следила взглядом за тем, как пробка описывает круги на каменной плите. Когда она наконец остановилась, Сулла заговорил, и голос его звучал негромко и интимно.

— Я слышал, что женщина достигает расцвета красоты именно в период беременности. Но это не всегда так, верно?

Он шагнул ближе к Корнелии, расплескав вино из кубка.

— Я не знаю… господин, что…

— О, я таких видел! Растрепанные, ходят вперевалку, кожа потная, прыщавая. Простолюдинки, быдло… Другое дело — истинная римлянка.

Он сел вплотную к Корнелии, и она сделала усилие над собой, чтобы не отшатнуться. Глаза Суллы горели похотью, и женщине хотелось закричать, но кто услышит? Кто посмеет войти?

— Истинная римлянка — созревший плод, ее кожа нежна, а волосы роскошны…

Голос Суллы понизился до хриплого шепота, а ладонь легла на чрево Корнелии.

— Прошу тебя… — шептала она, но он не слушал. Ладонь блуждала по вздувшемуся животу, ощупывая тело.

— О, ты обладаешь этой красотой, Корнелия.

— Прошу тебя, я устала. Мне надо домой. Мой муж…

— Юлий? Очень непослушный молодой человек. Ты ведь знаешь, он не захотел отказаться от тебя. Теперь я понимаю почему.

Его ладонь добралась до грудей молодой женщины. На позднем сроке беременности они набухли, неосторожные прикосновения вызывали болезненные ощущения, и нагрудную повязку Корнелия едва затягивала.

Она в отчаянии закрыла глаза. Сулла взвешивал ее грудь на ладони, и из глаз Корнелии побежали слезы.

— Какой восхитительный плод, — шептал Сулла прерывисто.

Голос его дрожал от страсти. Неожиданно он наклонился и прижался ртом к губам молодой женщины, стараясь протолкнуть свой толстый язык меж ее зубов. От запаха винного перегара Корнелия непроизвольно срыгнула, и Сулла резко отстранился, вытирая губы ладонью.

— Прошу тебя, ты навредишь ребенку, — срывающимся голосом произнесла Корнелия.

Она заплакала, и это не понравилось Сулле. Раздраженно кривя губы, он отвернулся.

— Уходи домой. У тебя из носа течет. Все испортила. Ничего, мы еще встретимся.

Содрогаясь от рыданий, Корнелия вышла из покоев. Сулла взял амфору и вновь наполнил кубок.

Юлий со своим отрядом выскочил в небольшой двор, где отряд Гадитика бился с последними мятежниками, и нанес удар во фланг грекам. Бунтовщики сразу же запаниковали, а римляне получили численное преимущество. Стремительнее замелькали клинки; мятежники один за другим падали под разящими ударами. Через несколько секунд их осталось человек двадцать, и Гадитик грозно закричал:

— Бросайте оружие!

После минутного колебания на камни со звоном полетели мечи и кинжалы. Защитники крепости стояли, тяжело дыша, покрытые кровью и потом, но в их глазах уже появилась надежда остаться в живых.

Легионеры окружили сдавшихся, и Гадитик отдал приказ собрать все оружие. Бунтовщики угрюмо ждали своей участи, сбившись в плотную толпу.

— Теперь перебейте всех, — отрывисто велел центурион, и легионеры бросились на греков. Раздались вопли, но все закончилось очень быстро, и в крепости воцарилась тишина.

Юлий несколько раз глубоко вздохнул, стараясь избавиться от запахов гари и крови, наполнявших легкие. Откашлявшись и сплюнув на камни, он вытер меч об одежду одного из поверженных. Клинок покрылся зазубринами. Потребуется много часов, чтобы выправить его на точильном камне. Лучше получить новый гладий из корабельной кладовой.

Юлий чувствовал легкую тошноту и старался думать о том, что еще предстоит сделать, прежде чем они вернутся на «Ястреб». Он смотрел на двор, заваленный телами, вспоминал гибель отца и запах горящей плоти от погребальных костров.

— Думаю, это были последние, — сказал Гадитик, тяжело дыша. Он был бледен от усталости и стоял, нагнувшись и упираясь ладонями в колени. — Подождем до утра и обшарим каждый закоулок. Может, кто-то притаился во тьме. — Центурион выпрямился, в спине хрустнуло, и он поморщился. — Ты чуть не опоздал, Цезарь. Еще немного, и нам пришел бы конец.

Юлий кивнул. У него было что сказать командиру, но он предпочел промолчать. Светоний смотрел на молодого тессерария, криво ухмыляясь, и прижимал тряпку к пораненной щеке.