Повесть о Тони и Динго - Уильям Армстронг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Большой баран, что был вожаком отары, высоко держал голову, вскидывал острые рога и вышагивал впереди стада. Его копыта ступали так тяжело, что, казалось, земля вздрагивает. Все ягнята просто души в нём не чаяли.
Но для Тони героем был Динго. Чем больше рос Тони, тем сильнее он привязывался к Динго. Тони подражал Динго так же, как другие овцы пытались подражать своему вожаку. Динго был предан пастуху и слушался его команд, — неважно, мягко или грубо звучал его голос. Динго всегда был храбр, на пастбище ли, в кошаре. Днём ни один хищник, что притаился в тёмных зарослях, не уходил незамеченным. А ночью, едва заслышав издалека голодный вой или почуяв крадущуюся к кошаре чужую тень, Динго тут же бросался к воротам.
Важный, самодовольный вожак стада с толстой неповоротливой шеей значил для Динго не больше, чем самый маленький ягнёнок. Динго хватал его за ноги, заставляя двигаться, идти вперёд, стоило пастуху подать сигнал своей ярлыгой.
Шло время. Постепенно Тони становился всё больше похож на собаку. Чуть что, он, навострив уши, принюхивался.
Его голос звучал теперь то тревожно-вопросительно, то повелительно и был более похож на голос Динго, чем на бэ-э-э-э ягнят или блеянье взрослых овец. Ростом Тони не вышел и до сих пор не перерос Динго. Он оставался самым маленьким ягнёнком во всей отаре. Но оброс длинной, лохматой, крапчатой шерстью. Так что, глядя на Тони и Динго издалека или видя, как они лежат рядышком в воротах кошары, трудно было отличить одного от другого.
Всё длинней становились тени, всё больше закрывали они долину. Вечерами возвращаться в кошару приходилось всё раньше. Однажды, внимательно посмотрев на небо, Динго сказал своему другу:
— Лето кончается. Хотим мы или не хотим, чтоб оно длилось вечно, но так не бывает. Идёт зима.
Как это грустно! Снова овцы будут толкать и отпихивать его от кормушки. Снова надо тесниться внутри серых стен кошары на грязной сырой соломе, вместо зелёного ковра пастбищ, не видеть и не слышать земли. Вновь он должен вернуться к одинокому существованию вдали от кормушки.
Так тяжело одному в переполненной кошаре. На него в упор смотрели глаза равнодушные, а то и полные презрения. Они были теперь очень близко, и Тони не мог убежать от них, как летом.
— Чего нос повесил, грустишь? — спросил Динго, видя, как Тони понурил голову.
— Лето кончилось. Жалко, — ответил Тони. — Не люблю я быть запертым в этой кошаре. Холод, дождь, хмурые дни без солнца!
— А ты вспоминай лето почаще, — посоветовал Динго. — Глядишь, и солнышко вернётся.
Серые дни пришли, и Тони в самом деле вспомнил о лете. Укладываясь спать на сырой соломе, Тони закрыл глаза — и закачались на лугу цветы. Песнь жаворонка зазвучала вновь и заглушила завывание зимнего ветра вокруг кошары. Во сне Тони слышал бегущий смех ручейка, который он так любил.
Но зима никак не кончалась. Тони видел тревожные сны, а пробуждение удручало ещё больше. Ему снилось, будто он бежит, бежит, бежит… Он бежал во сне мимо стоячих луж, мимо известняка, но там, где должен был струиться ручей, его не было. Звонкой, весёлой воды больше не было. Тони не мог её найти.
Когда конец зимы был уже близок и солнце всё дольше стояло над кошарой, Тони услышал слова пастуха: «Пришло время стрижки овец». Впервые Тони задумался о своей судьбе, о своём будущем. Увидит ли он ещё хоть раз ручей, и зелёный луг, и прекрасный мир, что живёт за стенами кошары?
В этом году Тони стал такого же роста, как все. Раньше ягнят отбирали на потомство, для разведения породы, теперь их угоняли куда-то, и больше они уже не возвращались. В прошлом году Тони мало заботило, будет он жить или нет… Всё переменилось сегодня. Может быть, вырос и повзрослел Тони? Теперь он не хотел потерять эту душистую землю, лишиться дружбы храброго Динго.
Тони прятал свой страх и тревогу. Не хотел огорчать своего друга Динго. Ведь угонять ягнят из стада было частью его работы. Но Динго и сам знал, что пришло время и пробил час. Он смотрел на Тони и дрожал от страха, что настанет день, когда пастух укажет своему псу на Тони, и Динго придётся подчиниться приказу.
«Теперь, Динго, — скажет человек, — этот с раздвоенным ухом, и тот костлявенький, что прячется позади вон тех овец. Загони-ка их в угол. А сейчас хромой, помнишь, прошлым летом он всё спотыкался, бегая среди высоких скал, и вон тот ягнёнок с каурыми пятнами, тот, тот, что ведёт себя скорей как собака, чем как овца».
«Моя жизнь — в повиновении», — уговаривал сам себя Динго, когда эти ужасные мысли стучали у него в голове. Ну хорошо, в этот, один-единственный, раз он не послушается. Ой ли? И что из этого выйдет? Всё равно зацепит пастух своей ярлыгой Тони за шею и поволочёт его, барахтающегося, вместе с другими. Но тут, думал Динго, в сумасшедшем броске он швырнёт своё тело к воротам кошары: «Бежать!» — позовёт он Тони. Но ворота собаку выдержат. Они стоят прочно.
Вернулись тягучие зимние дни, один день сменялся другим, солнца не было. Казалось, оно никогда больше не поднимется, оно мертво. Друзья проводили вместе долгие часы, но оживлённых бесед уже не было, между ними стояло затянувшееся молчание. Тони прекрасно понимал, почему в глазах Динго жили растерянность и жалость. Оба напряжённо ждали ужасного дня, который непременно придёт, когда минет пора стрижки овец.
Тёмное низкое небо поливало дождём — каждая капля как льдинка, а дождь со снегом кололся, как колючки терновника. Казалось, зима никогда не кончится. Но хотя весна запаздывала и потому откладывалось время стрижки овец, Тони ждал её прихода. Весной голуби заворкуют в
