Бедный маленький мир - Марина Козлова

Теоретически можно было бы сейчас вызвать милицию. Но, имея какой-никакой журналистский опыт, милиции я боюсь неизмеримо больше, чем бандитов и воров. Возможно, это – трагическое заблуждение, и пусть меня когда-нибудь переубедят.

В подъезде было тихо и светло. Я поднялся к себе на четвертый этаж и легонько толкнул дверь. Дверь закрыта. Когда я поворачивал ключ в замке, руки у меня, естественно, крупно дрожали. Я перехватил пистолет из левой руки в правую, уронил при этом ключи и распахнул дверь. Никто не набросился на меня, и я, переводя дыхание, немного постоял в дверном проеме. Надо было входить. Я вошел и в перспективе прихожей увидел прямо посреди гостиной неподвижную, как стендовая мишень, ярко-красную футболку, широкие джинсы и бледное лицо с испуганными серыми глазами.

– Не стреляйте, – сказала девочка. – Ради бога.

После чего она, не сводя с меня глаз, отодвинулась в угол и застыла там.

– Ты кто? – спросил я, на сто процентов уверенный, что она ответит: «конь в пальто».

– Конь в пальто, – смирно ответила она, и я опустил пистолет.

Значит, мы в нежном возрасте смотрим киноклассику, что бы там Троицкий ни говорил.

Ее короткие розовые волосы удивительно удачно сочетались с бледной кожей и серыми глазами.

– Сядь в кресло, конь, – приказал я и почувствовал, что руки перестают дрожать, но зато начинает болеть голова. – Вон туда, в кресло, и оттуда докладывай мне, как ты здесь оказалась.

Путаясь в словах, четырнадцатилетняя отроковица Ника поведала старую, как мир, историю. Мальчик Костя, с которым она познакомилась в каком-то интернет-форуме и которого видела живьем только один раз, позвал ее в гости, а туда пришли «еще пацаны», и они там курили траву и пили джин с тоником (нет, сама она не курила и не пила) и потом они предложили ей… «Ну, в общем, вы понимаете…»

– Понимаю, – кивнул я. – И как честная девушка ты телепортировалась ко мне в квартиру?

– Я у него на балконе закрылась, – с отчаянием в голосе сообщила Ника. – И перелезла на ваш балкон. А потом сюда.

– Не ври, – остановил я ее. – У меня балкон был закрыт.

– Открыт.

– Закрыт!

– Не кричите, – сказала Ника. – Если есть Библия, дайте, я поклянусь. Открыт настежь. Был. Я его закрыла.

«А черт его знает, может, и правда был открыт, – уныло подумал я. – Последнее время я забываю, как меня зовут. Троицкий говорит, что это…»

– Ладно, – сказал я. – Значит, твое счастье. Что же тебя родители отпускают в гости к таким сомнительным мальчикам?

Господи, если бы у меня была дочь, я бы от страха за нее сошел с ума заранее, задолго до ее четырнадцатилетия. Как будто они спрашивают разрешения у родителей, говнюки!

– Отпускают? – Ника впервые улыбнулась. – Куда там, отпускают… У меня даже телохранитель есть. Но я от него убежала – через туалет в Пассаже.

Поздравляю тебя, Виноградов. К тебе через балкон залезло не простое, а золотое дитя и сейчас сюда ворвется какой-нибудь «беркут». Она правду не скажет, а тебе не поверят, и посадят тебя, Виноградов, за педофилию.

– Родителям звонила? – осторожно спросил я.

– А надо? – растерянно спросила Ника.

Наверное, надо. Или не надо? И ведь не прогонишь – ситуация какая-то патовая: первый час ночи на дворе, а с соседнего балкона действительно доносится какой-то пьяный шум.

Я повез ее домой, истово молясь про себя, чтобы ее родители оказались по возможности вменяемыми, хотя к часу ночи они должны были бы уже обзвонить все морги, вызвать авиацию и поднять в ружье внутренние войска.

– Твой телохранитель уже, наверное, застрелился. Как русский офицер, – сказал я ей по дороге. – Ты, Ника, засранка – так подставила человека.

– Действительно, – покаянно покивала девчонка, зажав ладони между коленками, – он, наверное, бегает, ищет меня.

За высокими серыми воротами в Игнатьевском переулке, мимо которых я проезжал раз сто, не было ни звука, ни шороха, ни следов паники, ни «Скорой помощи» рядом. Ровным счетом ничего.

– Вы должны пойти со мной, – заявила Ника. – Если что, расскажем честно, как было.

Если – что?

– Убил бы я тебя, – искренне сказал я ей.

Ника ткнула пальцем куда-то вбок, за выступ, ворота разъехались и бесшумно закрылись за нами. Мы оказались в совершенно пустом дворе, который освещался двумя галогеновыми светильниками, установленными на заборе и развернутыми так, чтобы освещать дом слева и справа, да бледным фонариком на короткой ноге в переплетении чугунных лепестков.

– Что, – спросил я девчонку, – достаточно нажать на кнопочку – и ворота открываются?

– Нет, достаточно иметь мои отпечатки пальцев.

– А-а…

Ничего-ничего. Я чувствую себя крайне глупо уже минут сорок, так что…

В большой гостиной на синем кожаном диване спала платиновая блондинка в бежевом вечернем платье. Я подумал (наверное, некстати), что бежевым платиновым блондинкам надо начать присваивать серийные номера – поскольку они (платиновые блондинки) прочно вписаны в урбанистический ландшафт, красивы и практически неразличимы. Их высокая ликвидность и взаимозаменяемость вызывают во мне бескорыстное восхищение. Они хороши так же, как хороша идея евроремонта. Но я никому об этом не скажу, потому что меня немедленно обвинят в мужском шовинизме, в сексизме и еще бог знает в чем. У меня же – простая мизантропия, тихая и безобидная.

На щиколотке блондинки блестела тонкая золотая цепочка, светлые туфли валялись рядом на ковре. И еще на ковре валялся и самозабвенно храпел молодой человек в светлом льняном костюме и с дистанционкой от телевизора под щекой.

– Ясно. Павлик привез маму, пытался посмотреть телик и уснул сам. Потому что устал, – констатировала Ника. И, не ожидая уточнений, добавила: – Павлик – мамин молодой человек.

Странно, что она не сказала «бойфренд». Или хотя бы «парень». Все-таки не безнадежный ребенок эта Ника.

Наверное, поскольку не пришлось никому ничего объяснять, я почувствовал к ней смутную жалость – никто ее не хватился и никто из-за нее не психовал, не пил корвалол и не обзванивал больницы.

– Спасибо вам, Алексей Николаевич, – повернулась ко мне Ника. – Если бы не ваш балкон…

– Я ему передам, – сказал я. Еще мне хотелось сказать ей что-то типа «в следующий раз думай, прежде чем…», но в последний момент я решил обойтись без нравоучений.

Иванна

Димка с Валиком потом рассказали Иванне, что они страшно боялись и переживали, когда решили представить ее шефу. Но ведь уже сообщили об этом и ей, и ему – отступать было некуда. Димка с Валиком сидели в «Салониках», пили пиво, заедали его маленькой сухой рыбкой, размером чуть побольше тыквенной семечки (барменша сказала – «снеток») и боролись с обуявшим их сомнением: а вдруг они не найдут общий язык, эти двое? Будет неудобно и перед Иванной, и перед шефом. А вдруг Иванна не захочет этим заниматься? И так далее. У Димки она вела факультативный семинар по Фихте, и Димке тогда очень понравились ее ясность и сосредоточенность. Женщина, которая способна говорить об эпистемологии так же, как они с Валиком говорили бы о роке или о футболе, могла помочь его дяде. Потому что с тех пор как Виктор Александрович, доктор физмат наук и во всех отношениях положительное гражданское лицо, принял предложение возглавить в МЧС отдел мониторинга социогенных ситуаций, он почти перестал спать, а если и засыпал, то, просыпаясь, долго не мог понять, где находится, хотя преимущественно находился там же, где и всегда, – на своем диване в своей спальне, среди безумных жирных лиан на обоях.

Его маленькая неутомимая дочка Настюха переклеила обои в спальне – они давно уже требовали переклейки, но лианы – почему она их выбрала? Лианы создавали ощущение влажных и небезопасных тропиков вместо того, чтобы успокаивать и нейтрализовать. А Виктор Александрович был в командировке и вовремя не пресек превращение его тихой мужской спальни в чавкающий тропический лес. Может быть, именно этот хаос на стенах и нарушал его сон, но, вероятнее всего, не спалось потому, что он мучительно изобретал принцип деятельности отдела, руководство которым все-таки, поколебавшись с месячишко, принял и перебрался из Института проектирования мегаполиса, где всю деятельность давно обессмыслили многочисленные застрявшие там чиновники от градостроительства, в эти две комнаты на четвертом этаже здания, которое скромно называлось «корпус № 2». Понимал он одно: ему нужна маленькая армия, где каждый умеет сражаться с сарацинами, разговаривать с драконами на их языке и исцелять наложением рук. В общем, ему нужны бойцы, а у него мальчишки – близорукий толстяк Димка, племянник, последовательный фанат ранних немецких романтиков, и замороченный системщик Валик, специалист по спутниковым системам слежения.

А завтра… нет, уже половина третьего ночи, значит, сегодня они привезут ему какую-то Иванну, с которой, может быть, они бы и пересеклись в Университете, но – разминулись на три года, потому что Виктор Александрович ушел из вузовской среды и смел надеяться, что навсегда.