Конспекты поздних времен - Сергей Данилов

– Да, тебе лучше не ходить, Максик, – Шорохова потопталась на пороге, закрыв за собой дверь с осторожностью, достойной двери палаты тяжелобольных, в диагнозе которых уже имеется характерная пометка младшему медперсоналу о том, что ранения несовместимы с жизнью, и никакое другое лекарство, кроме абсолютного покоя тратить не рекомендуется.

Помятый человек с зелёным кошачьим взглядом по-прежнему стоял у дверей, к чему-то прислушиваясь.

– Максимку не знаешь? – грубовато спросил старосту.

– Не знаю никакого Максимки, – отрезала Катя, и поставила в списке напротив фамилии Криницына прочерк.

Проходившая мимо Зина Сверчинская сунула нос в листочек и, увидев вычеркнутого Макса, прошептала:

– Ну, что он?

– Переживает смертельно. Лежит пластом, не встаёт.

– Вот Снежана… вот даёт, девка, прикурить. Может, ему чем-нибудь надо помочь? Как бы…

– Идите, Зина, учите билеты, – посоветовала Шорохова. – Пусть переживёт драму самостоятельно, это необходимый этап возмужания, по себе знаю.

– Да? – Зина простужено шмыгнула носом, – так ведь жалко человека. Может, всё-таки надо… или, думаешь, не стоит?

– Не стоит, не стоит. Иди, учи.

Посидев немного на кровати, Криницын произнёс вслух:

– Конченый я человек! – после чего завалился прямо в шлёпках на кровать, отбросив учебник куда подальше. – К чёрту!

Достал с подоконника пухлый томик без корочек, с оторванными первыми страницами, который нервная уборщица Раиса, неисправимо злая и жалкая одновременно, по случаю тяжёлой жизни матери-одиночки без образования, плохой одежды и еды, казённо-служебной комнаты, использовала на кухне в качестве подставки под сковороду. Максу одного взгляда хватило определить, что книга по фантастике, и пока техничка тащила сковороду в комнату кормить своего забитого ребенка, немедленно умыкнул подставку для прочтения. Теперь он осторожно держал засаленный фолиант пальцами, с начальной, шестнадцатой страницы разве что не капало растительное масло, она была практически прозрачной…

3. Юная Тайва и её древний муж Або Цифал

Неожиданно Макс ощутил себя маленькой чёрной мушиной какашечкой на бронзовой люстре, висящей под потолком огромной залы. Немного кривовато висящей, практически боком. Как это так? – страшно возмутился и захотел вскричать он, – кто позволил? Совсем я даже вам не какашечка мушиная, а студент второго курса Криницын, – но рта у той какашечки не было предусмотрено, поэтому оставалось только молчать и смотреть, точнее ощущать происходящее. Волноваться тоже можно было – за себя и судьбу всей своей большой родины – бронзовой люстры, висящей совсем боком, уж на последнем издыхании: вот-вот ё… ся, простите, рухнет, и тогда п…ц всем нам какашечкам будет уже полный. Ой, ну какие же мы какашечки матершинницы – мимолетно подумалось ему вдогонку, – да видно судьба такая проклятая. Ну рухнет и рухнет и хер с ней, родиной этой, что для меня, какашки лично изменится? Была сверху – стану снизу, о, делов-то! Вот уже позабыла мушиная нечесть, кем являлась недавно в прежней жизни, да и на что ей память по лучшим дням, когда она нынче самое распоследнее дерьмо… и чье? Мушиное! Никому-никому не нужное, без будущего, пусть тогда и без прошлого! Ужасно внутри себя материлась бедняга. Самое дно подоночное, самое она никто. Как жить после этого? Господи? Зачем наделил мироощущением и отвратной внешностью? Распнул на люстре за что?

В зал вбежал клон Або Цифал с выпученными глазами, какашечка отвлеклась от грустных дум и начала смотреть представление, и слушать всем своим безухим существом, будто кто ей нашептывал прямо в сердце, хотя и сердца у дуры не было, а может и было, кто её, несчастную, знает, из чего она там у себя на родине под потолком состоит…

…тридцать лет назад, в один из сумасбродных ранних утренних часов, какие приносит ночное омоложение, находясь в гормонально-возбуждённом состоянии, Або Цифал женился на Тайве Тум. Таким образом, и его не миновала чаша сия. Зачем? Он не знал, как никто ничего не знал и не понимал уже, в этом сломавшемся беззаконном мире. Загадка сродни космической. Впрочем, кому-кому, а Тайве глубоко плевать на космос с его загадками, как, впрочем, и большей части разумного населения планеты. Что касается дебилов, те да, сутками напролёт рассуждали о противоречиях Вселенной, спорили до хрипоты, били друг другу морды, рвали бороды в клочья в ходе научных дискуссий, писали длиннющие письма, забрасывая вопросами вселенскую связь.

А Тайва Тум вам не лимпопо какая-нибудь, клон в натуре по рождению, да еще гений четырнадцатой категории, короче, – деловая, отказалась развивать способности, и хотя намного превосходила Або умственно, не защитила диссертации обязательного уровня, с которой справлялось большинство дебилов после столетней тренировки. Предпочла сидеть на террасе старого дома, выходящей к морю, увитой плющом, с бокалом сухого вина в кругу поклонников. Поставив изящную ножку на тёплый мрамор, в том самом месте, где в полированной поверхности образовалась овальная шероховатая выемка, она как бы нашла самую себя. Тайва называла выемку по-разному, то «следом поколений», то «мой единственный след в истории Земли». Впрочем, дом был огромен, не дом, а длинный белостенный сарай с колоннадой на первом этаже и открытыми верандами на втором, где имелось неисчислимое множество комнат, чуланов, приемных и залов. Соседей в нём тоже пруд пруди, и даже таких следов на длинной – предлинной террасе с обветшалыми витражами и потёртым мраморным полом наберётся десятка полтора. Клоны любили жить коммунально, тогда удобнее и пакостить друг дружке и веселиться за компанию.

Цифал проковылял из своей захламлённой спаленки на террасу, подслеповато щурясь солнечным лучам: с Тайвой он давно развёлся, собственно в тот же день, когда первый раз сошёлся, и потом ещё несколько раз они сочетались и разводились, а вчера, после долгого перерыва, зачем-то поженились вновь. Правда, ближе к вечеру: Цифал был несколько дней подряд стар, а Тайва седа и, как всегда в сумерках горько пьяна, беззащитна и одинока. Вот на фига, спрашивается? Независимо от того были они женаты или нет, Або обитал в доме Тайви примаком, не имея собственного жилища, часто занимался по ночам вместо положенного омоложения астрономическими изысками, а днём мелким ремонтом по хозяйству.

Более всего проблем с перекрытиями и крышей старинного дома, грозившего вот-вот рухнуть. Скрипнув шеей, Або посмотрел вверх, на потолок зала, обнаружив новую трещину, пробежавшую от люстры до угла:

«Пора рвать когти, – привычно вздохнул, отправляясь далее, не слишком расстроенный гибнущим на глазах хозяйством, более переживая за собственное здоровье. – Вот нельзя так резко задирать башку, ишь, как шея полыхнула. Спокойнее, Абушка, спокойнее. Сегодня, авось, не рухнет, на наш век хватит. Всё одно звать лимитчиков, а с этим народом столько хлопот, – Або заранее поморщился. – Или подождать ещё немного? Всё равно скоро всему конец. Пять дней осталось, пять жизней надобно прожить так, чтобы никому не было скучно».

Тайва тоже поднялась рано, как всегда после сеанса ночного восстановления и утреннего купания, юная, свежая, прелестная. Глаза сияют первозданной чистотой шестнадцатилетней девочки, нежнейшая кожа оголённых рук резко контрастирует с мужниной спутанной седой бородой и коричневым, словно кора древнего дерева, лицом патриарха. В эти первые часы утра она прекрасна, диссонанс между отмирающим и заново рожденным, будил огромную энергию – предвестницу грядущей, всепоглощающей любви. Она желала, чтобы Або Цифал находился при ней в качестве необходимого катализатора будущего грандиозного счастья, ибо разница между старым мужем и юной женой всех забавляла, порождая массу детских шуток и невинных шалостей.

– Вот и наш школяр пожаловал, – переливчатой звонкой птицей пропела она, заметив Або, – выспался наконец? Здоров ты, дядя, дрыхнуть! А что у нас в табеле успеваемости? Опять двойка? Пора вызывать родителей на собрание!

Скользящим взглядом пересчитала гостей, прибежавших спозаранку. Небогатый урожай, всего трое: Чип, Зак и незнакомец – высокий, худенький, стройный, из таких со временем выходят превосходные любовники, их и учить не надо, схватывают с одного взгляда, а мужья никудышные: не терпят постоянства. Вот часа не пройдёт после свадьбы – мчится сломя голову на сторону за любой, только бы не сидеть на месте. У незнакомца пышная каштановая шевелюра жёстких неподатливых волос, тёмно-карие глаза с голубоватыми белками. Милашка. Приятная полуулыбка, казалось, навсегда приклеилась к чётко очерченным губам. С этой полуулыбкой он переводил взгляд с одного предмета на другой и слегка кивал головой, будто здоровался со всеми вещами по очереди. Тайве очень захотелось встретиться с ним прямым и откровенным взглядом, долгим-долгим, вероятно когда-нибудь в будущем так и случиться, но пока решила его слегка не замечать.