Суженый-ряженый - Татьяна Геннадьевна Абалова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока я красилась и ворожила, времени на перешивание пуговиц не осталось. Достав серебристый кушак из своего гардероба, перетянула им талию и, топнув ногой в собственных, а не в сношенных ленкиных сапогах, произнесла с вызовом в голосе «Ох, и хороша же я!». Совсем как Оксана из «Вечеров на хуторе близ Диканьки» повела бровями, улыбнулась. И вздрогнула от звонка в дверь. Сердце попыталось вырваться из груди, но снегуркино платье не разрешило.
Я открыла дверь и остолбенела. На меня из — под кустистых бровей смотрел самый настоящий Дед Мороз. Вот я балда! Если я Снегурочка, то с какой стати ожидала увидеть Костю в прежнем виде?
— Готова? — только и спросил он, не обратив никакого внимания на мою «царственную красоту».
Я кивнула и, подхватив прилагаемую к наряду торбу, полетела следом за спешащим вниз дедом в синей шубе и огромных валенках.
— А где твой мешок?
— В машине, — коротко бросил он, не оглядываясь. Посох мерно стучал по ступеням.
Стоило нам выйти на улицу, как гуляющая с бабками и няньками малышня окружила нас восторженной толпой и не отставала до самой стоянки, несмотря на визгливые требования взрослых. Радости не было конца, когда Дед Мороз, подняв багажную дверь серебристого джипа, вытащил небольшой мешочек и одарил каждого ребенка петушком на палочке.
— Всегда держу запас в машине, — пояснил он, открывая передо мной переднюю пассажирскую дверь. — Чтобы соответствовать образу.
Посох присоединился к объемному мешку, лежащему на заднем сидении.
— Мы куда?
— Сначала в частный сад на Заречной, потом в детский дом, — взгляд Деда Мороза был серьезным, и я, наконец, разглядела цвет глаз — холодная сталь.
В животе от волнения летали бабочки.
Впрочем, бабочки — это скорее людской шаблон. На самом деле я чувствовала, что там ползают змеи. Вот одна укусила за сердце, в обиде, что Костя и бровью не повел, когда увидел меня в новом образе, другая тут же укусила за печень, напомнив о Елене — гипсовой ноге, о ее нежных взглядах в сторону Деда Мороза во время исполнения арии Снегурочки.
— Ты первая входи, — Костя подтолкнул меня к двери в актовый зал с огромной богато украшенной елкой. — Поздоровайся с детьми и сразу зови меня. Поняла?
Я сглотнула, неуверенно кивнув головой. Костя оказался более решительным — пихнул меня вперед, и я влетела в комнату с замершими от восторга детьми.
Все оказалось не так уж и страшно. Быстро освоившись, я исполнила весь полагающийся репертуар, ничуть не уступая в способностях Елене — толстозадой. А что? Разве не правда? И голос у меня лучше.
Когда снежинки, мишки и зайчики грянули «Дедушка Мороз!» в десятый раз, мне пришлось подойти к двери, у которой замер Костя, и уже самой подпихнуть его, иначе его «О — хо — хо!» дети бы так и не услышали. Заглянув в его удивленные глаза, я и сама оторопела — они поменяли цвет. Стали светло — зелеными. Как молодые побеги у ели.
— Ты чего? — спросила я, садясь в машину. — Мальчика назвал девочкой, спел не ту песню. Разве в сценарии была не «В лесу родилась елочка»?
Костя опустил глаза, которые опять стали холодно — ледяными, завозился с рукавицами, не зная, куда их сунуть.
Так и не дождавшись ответа, я уставилась на хлопья снега, которые тихо падали на лобовое стекло и неумолимо сминались движущимися дворниками. Мне было хорошо рядом с молчащим Костей. Тепло и уютно.
— Где мы? — очнулась я от умиротворяющей тишины, нарушаемой лишь шумом двигателя и стуком дворников. Я не узнавала город, готовящийся к Новому году. Серые здания, малолюдные улицы. Ни рекламных огней, ни светофоров.
— Мы за городом. Еще минут пять, и будем на месте.
Я прислушалась к своим ощущениям.
— Мы точно за городом?
— Да, уже километров десять как.
Нет, ничего не болело, никаких натянутых нитей, давящих узлов. Я искоса посмотрела на Константина. Серьезен, внимательно смотрит на дорогу, где снег валит густой пеленой.
— Давно ты живешь в нашем доме?
— Около месяца.
Нет, не подходит. Болезненные узы я чувствую уже больше года. Да и быть моим суженым — ряженым Костя не может. Он человек, а узы — магические. Наверное, моя внезапная влюбленность в соседа заглушает все прочие эмоции. Более свежие чувства ложатся на старые, делая их менее острыми.
Украшенный мишурой спортивный зал в детском доме разительно отличался от уютного зала частного садика: меньшего размера елка, больше ручных поделок, передаваемые из поколения в поколение новогодние костюмы. Меня поразили детские глаза. Нет, в этих тоже светился восторг, но он был каким — то голодным, словно новогодними ощущениями дети хотели насытиться впрок, чтобы жить ими до следующего праздника. Когда я взяла мальчика — зайчика за руку, меня прострелило болью. Мишка тоже оказался покалеченным. Я раздавала подарки, и каждое прикосновение к снежинкам, петушкам, мышкам кололо, резало, кромсало душу.
— Снегурочка, приходи к нам еще! — кричали дети, стараясь дотянуться до меня, обнять, прижаться, просто потрогать. Дети жаждали чуда, которого в их жизни было так мало.
Чем я могла им помочь? Маму и папу не вернешь по мановению руки, я и сама росла сиротой при живых родителях, но у меня была хотя бы бабушка.
И я решилась. Заберу у каждого ребенка его затаенную боль, сделаю счастливым хотя бы до Рождества.
— Кто хочет поцелуя Снегурочки? Подходите по одному!
Я крепко обнимала каждого, целовала в щеку и отпускала с обещанием вернуться на следующий год. В конце я уже ничего не видела от слез. Боль переполняла меня.
Детей увели спать, а меня, словно немощную старуху, потащил на себе Костя.
— Что с тобой? — тревога в голосе была неподдельной.
— Останови у обочины и отвернись.
Я вылезла из машины и наклонилась над канавой. Меня рвало черным. Я захлебывалась слезами и соплями. Кашляла. Кидала за спину косу, но она упорно возвращалась назад.
Я вздрогнула, когда мужская рука поймала ее. Дернулась, замахала руками, не в силах произнести, чтобы он ушел, но Костя остался. Он стоял рядом, сбросив шапку и бороду на сиденье, прижимая меня к себе, чтобы не упала, вытирал носовым платком мой черный рот, когда очередной позыв, ломающий пополам, проходил.
— В больницу?
Отдышавшись, покачала головой.
— Нет. Со мной случается. Нервы. Сладкого чая бы. И ванну горячей воды, — зубы отстукивали морзянку.
Идти я не
