Дети апокалипсиса - Антон Сибиряков

Внизу, Таг, Алан и Лин, принялись отступать. Вскоре я услышала хлопки выстрелов уже не лестнице, ведущей в рубку. А палуба, в это время, вся пришла в движение, заполнившись мерзкими созданиями, хлынувшими из трюмов смрадной волной. Я сменила магазин, но за пару минут он снова опустел, оставив на память только жаркое дыхание раскаленной винтовки.

«Нужно потопить корабль. Пока они не добрались до нас!»

Я поймала в перекрестие высокую фигуру, бегущую к лестнице на полусогнутых ногах, и плавно нажала на спусковой крючок. Продолговатая голова, с остатками волос, разлетелась вдребезги, словно гнилая тыква.

«Нельзя, мы не протянем в воде и часа. Она растворит нас в своих отходах! Тут повсюду яд!»

Я и не заметила, что Чжин покинул свой пост, присоединившись к нам. То, о чем говорил мне когда-то Миго - нужно всегда быть начеку.

Выстрелы на лестнице стали громче, и через мгновение в рубку, пятясь, вошел Таг. Он поддерживал Лина под плечо, а тот словно бы и не замечал своего состояния. Рвался в бой. Хотя даже я, на секунду отвлекшись от прицела, увидела, что между пальцами руки, которой он прикрывал рану, плещет кровь. Его ударили чем-то острым, пропороли бок вместе с жилетом. Ему немедленно нужна была помощь. Моя помощь! Но я вернулась к винтовке и яростно принялась расстреливать несущихся на нас тварей. Они уже добрались до надпалубной постройки, в которой, на самом верху находилась мы, и принялись карабкаться к иллюминаторам по стенам. А те, кто сохранил еще хоть часть разума, бросились на лестницу, перепрыгивая ступени.

«Помоги мне, Чжин! Эти адские создания не должны добраться до нас! Нужно закрыть дверь!»

Алан навалился на проржавевший люк, но изъеденные коррозией петли встали на сторону зла, не желая поддаваться.

« Мать твою!»

Мияко подскочил к двери, и втроем им удалось ее задраить, прежде чем с другой стороны на железо обрушился град ударов. Твари ревели от отчаянья, и в реве этом различалась человеческая речь. Я знаю, о чем они нас умоляли. Чем грозились. Но не хочу об этом вспоминать. Те кошмарные часы я до сих пор пытаюсь забыть. Вот только у памяти другое мнение на этот счет. Пока обожженная планета будет вертеться, других воспоминаний у меня не будет. Таково наследство, оставленное нам предками.

Я убила еще нескольких тварей, хотя они и не представляли особой угрозы, соскальзывая с металлических стен. Просто я…не могла остановиться. Так происходит всегда, когда война захлестывает тебя. Где-то внутри рвутся шланги и клапаны, и жестокость вытекает в кровь, затапливая сердце. Трудно перестать нажимать на курок, когда запах крови вползает в ноздри. Это тоже своеобразный голод. Потребность отнимать чужие жизни.

Лин снял со спины гранатомет.

«Что ты задумал?»

Чжин не осмелился бы встать у Лина на пути. Так и вышло. Дуло гранатомета высунулось в окно, рядом с изящным профилем снайперской винтовки.

«Если мы их не взорвем, то они нас сожрут»

«Корабль не выдержит взрыва даже одной гранаты. Развалится по частям!»

Металлическая стенка двери, от сотен ударов прогнулась, жалобно скрипнув. С кривых швов посыпалась ржавая пыль.

«Я посмотрю, что ты будешь говорить, когда тебя начнут разрывать на куски и жрать живьем. Они вытащат твои кишки Чжин, и твой умный мозг…»

«Ладно! Хватит, – он посмотрел на остальных из команды. – Почему вы молчите?»

«Я уже высказалась»

Я уперла винтовку в пол.

«Да стреляй уже, твою мать!»

Крикнул Мияко, удерживая на прицеле покалеченную дверь.

«Как скажете»

Я услышала, как щелкнул курок, когда камора барабана слилась в любовном экстазе с дулом. И граната, со вздохом, вылетела в ночь, направляя свою кипящую злость в гущу уродливой толпы.

Взрыв сотряс корабль, и мы ухватились, кто за что, дабы бы не упасть. Яркое пламя взметнулось ввысь, осветив гневное лицо шторма, и черные гребни его маслянистых волос. Твари разлетелись в стороны, как манекены, многих повыбрасывало за борт, других охватило пламя, потому что вся палуба, залитая нефтью, вспыхнула, как факел.

«Твою мать, я же говорил, что полыхнет!»

Чжин с досадой уставился в иллюминатор, на клубы черного дыма.

Судно накренилось вправо, застонав покореженным корпусом, но наплаву удержалось. Палуба, на месте взрыва, превратилась в рваную дыру, куда теперь стекалась горящая нефть, выжигая логово каннибалов. Я прильнула к оптическому прицелу, и принялась добивать остатки поганых тварей, целясь им в головы. Только три пули в тот вечер улетели в молоко…

«Лин…»

Я перебросила горячую винтовку через плечо.

«Я помогу тебе…»

Но он перехватил мою руку прежде чем я успела коснуться раны. Его пальцы были липкими, испачканными кровью. Они скользили.

«Поможешь…но не сейчас»

Он кивнул и крикнул остальным.

«Давайте добьем этих ублюдков!»

Мы встали напротив двери и через несколько минут в рубку ворвались изуродованные радиацией чудовища. Мы открыли по ним шквальный огонь, и я подумала о том, что это теперь тоже наше наследство. Наш крест, который придется тащить всю жизнь. А умирая, мы будем передавать его из поколения в поколение, и знать, что всегда найдутся сильные руки, готовые подхватить эту тяжелую ношу.

Среди уродливой толпы, жаждущей нашей плоти, была и та маленькая девочка, из-за которой чуть не погибли Лин с Тагом. Ее тонкие руки тянулись к нам, а в заплывших бельмом глазах не отражалось ничего, кроме голода. Из широкого рта, наполненного гнилыми зубами, стекала кровавая слюна. Я смотрела на нее, и не могла поверить, что все это происходит с нами, наяву. Что монстр этот, всего лишь ребенок, которого воспроизвели на свет в мире, не признающем больше материнства. И я подумала о том, что это великий грех - дарить в ТАКОМ мире новую жизнь. Ведь подарок этот окажется проклятием… А потом худое тельце девочки смело со ступеней непрекращающимся огнем, и я вытряхнула из револьвера пустые гильзы, заменив их шестью блестящими патронами.

Мы убили их всех. Завалили лестницу трупами так, что нельзя было пройти. Вся рубка отсырела от горячей крови. Источала пар.

Корабль сел на мель у самого берега, завалившись набок, точно поверженное морское чудовище. Мы выбрались на сушу уже глубокой ночью, и разбили лагерь недалеко от берега. В темноте, шум зараженных волн, напоминал нам о прошлом. О Звере, и о погибших друзьях. Так что ужин прошел в полном молчании. Мы снова жевали твердые, как пули, бобы, и передавали по кругу бутылку с мутной водицей.

Позже Лин позволил мне сделать ему перевязку, и этот момент я запомнила на всю оставшуюся жизнь. Глупая девочка, ищущая любовь в черством, умирающем мире. Я касалась его кожи, и думала о том, что нет ничего прекраснее, испачканной кровью романтики. Воображала, что когда-нибудь, он возьмет меня за руку и встанет на колено. А я буду прятать слезы в глубине глаз, но все равно разрыдаюсь, когда он расскажет мне о своей любви. А Лин лежал на твердом песке, прислонившись к камню, и разглядывал бездну ночного неба. Он спросил меня тогда, как давно я видела звезды, а я только пожала плечами в ответ. Ты моя звезда. Я вижу тебя каждый день, но ты не замечаешь меня за гарью туч.

Огонь костра плавил тени, и они сползали по нашим чумазым лицам, падая на мертвый песок шипящими каплями. Наверное, именно тогда я должна была рассказать ему о своих чувствах. Но все слова вдруг исчезли, оставив меня наедине с пустотой.

«Лин, я…»

«Закончила? Спасибо»

Он поднялся, держась за камень, и ушел. А я осталась сидеть на песке, с окровавленными руками, и кровь эта жгла мои пальцы, проникая в поры чужим, незнакомым сердцебиением.

Мы неразрывно связаны с тобой. Но я никогда не увижу твоего настоящего лица. Любовь делает меня слепой, ищущей твоих объятий в запертом, ненастоящем мире. Почему ты так жесток со мной? Почему не подашь голоса в опасной темноте? Почему не протянешь руки?..

Я сидела на песке, а на руки мне капали горячие слезы. И только природа, живущая внутри меня, все еще шептала – ты готова, моя милая девочка. Теперь, ты готова…

Мы пришли в этот городок, потому что нам некуда было больше идти. Он стал для нас освобождением, мечтой... Дальше простиралась тайга, припорошенная первым снегом, а за ней, казалось, больше ничего и нет. Край мира находился здесь, под нашими ногами. А дальше – только черта горизонта, слившаяся с бесконечностью неба.

Проходя по этим землям, мы чувствовали, как меняется природа. Как она оживает, наполняя воздух чистотой. И хотя вокруг нас был все тот же унылый пейзаж апокалипсиса, мы знали – мир меняется. Эти места еще не сдались. Не умерли. В них, и только в них, возможно возрождение человеческой расы. Здесь, в почве, скрыта великая тайна далеких предков, которую они называли надеждой на жизнь.

Суровый край встретил нас холодными ветрами и снегом. Поэтому ночью мы старались не оставаться под открытым небом, задерживаясь в опустевших поселках, до самого утра. В панельных домах было не лучше, чем на улице, и мы выбирали перевалочным пунктом деревянные, полуразвалившиеся строения, в углах которых скапливалось сырое тепло промозглого дня. Там мы разводили костер и слушали байки Тага о странной сибирской земле, которая всегда манила исследователей своими природными богатствами. Он рассказывал нам о том, что Сибирь – это уникальное место, похожее на отдельную республику, в которой всегда теплился огромный потенциал. Говорил, что раньше, пока были границы, а люди давали названия материкам, эта земля находилась в двух мирах, принадлежала двум вероисповеданиям. А я, слушая его рассказы, не могла понять, зачем же людям было столько богов? Ведь в Библии сказано, что Бог един, его сущность непоколебима… И зачем людям нужны были религиозные войны, если все религии мира, призывали творить добро? Наверное, нам, детям апокалипсиса, этого никогда было не понять. Перед нами стояли вопросы куда простые, но и великие в своей простоте. Выжить. Возродиться. Оставить следы своего пребывания на этой планете. Рассказать о том, что мы были…