История Первой мировой войны - Максим Оськин

Представляется, что именно германский национализм, как вещь совершенно новая для Германии образца XIX века и абсолютно неприятная для соседей, стал той «последней каплей», что развела Россию и Германию-Пруссию, уже полтора столетия как не воевавших друг с другом, до того, напротив, как правило, выступавших союзниками, в противоположные политические лагеря-блоки, расколовшие Европу. Русские всегда славились тем, что могли совершенно непонятно почему ставить на первое место перед экономическими и национальными интересами страны какие-то моральные факторы. Особенно этим «предрассудкам» бывали привержены руководители российского государства (фактически абсолютным исключением за последние триста лет явились лишь два человека – строителя империй, что всегда связано с огромной кровью, – Петр I Великий, а также И. В. Сталин).

Вероятнее всего, как раз агрессивный немецкий национализм окончательно оттолкнул от союза с Германией русских императоров Александра III и Николая II, которые предпочли военно-политический союз с республиканской Францией против традиционных империй Средней Европы – Германии и Австро-Венгрии. Само собой разумеется, что в основе этих процессов лежали экономические и политические противоречия. Просто для России духовный фактор был всегда чересчур велик, что всегда и подтверждало «шатание» нашей истории из стороны в сторону, в отличие, скажем от тех же атлантических государств (Великобритании и США), всегда выдерживавших наивыгоднейший для них стержневой, магистральный курс.

Что же касается монархических идиом как фактора, скреплявшего Европу в девятнадцатом веке… В начале двадцатого столетия в Европе существовали только две республики – Французская и Швейцарская. Преобладание государств с монархической формой правления было наглядным и неоспоримым. Но ряд европейских монархий уже тогда являлся конституционными, парламентскими: «монарх царствует, а не правит». Эта последняя форма есть не что иное, как приспособление традиционного института феодального общества к капиталистическому строю.

Забыв о том, что каждая страна имеет свои собственные традиции и самобытность, Российская империя также тянулась вслед за Западом к буржуазной монархии. Экономический базис неуклонно тянул за собой политическую надстройку, и движение это было неумолимым и неизбежным. Основные законы 1906 года в сочетании с Манифестом 1905 года и прочим сопутствующим законодательством того нелегкого времени стали русским вариантом конституции в полусамодержавной монархической стране, битком набитой пережитками феодального строя. Право, тогда уж лучше республика.

Из восьми великих держав мира начала XX века – Великобритании, Германии, России, Франции, Австро-Венгрии, Италии, Соединенных Штатов Америки, Японии – шесть являлись монархиями. Причем из этих шести четыре (кроме Великобритании и Италии) были монархиями скорее авторитарного, нежели конституционного плана. По окончании войны в 1918-1920 годах еще на обломках трех держав появятся республики самого различного характера (буржуазная немецкая Веймарская республика, Советская Россия и масса буржуазно-демократических республик, образовавшихся на обломках Австро-Венгрии). Еще одна (Италия) обретет все необходимые черты конституционализма фашистского типа. Фактически в мире останется лишь одна великая держава с легитимной монархией вполне традиционного (хотя уже и «разъеденного» конституционализмом) типа – Япония, рухнувшая в 1945 году. Гибель монархического принципа во всемирном масштабе стала основным шагом к американскому «концу истории», провозглашенному Ф. Фукуямой.

Уже только один этот факт позволяет сделать вывод, что история новейшего времени последовательно и упорно выбивала «из строя» европейские монархические режимы с тем, чтобы к середине столетия не оставить ни одной авторитарной монархии в Европе и среди великих держав. Все это явилось логическим следствием развития такого явления в экономической жизни планеты, как индустриальный капитализм. В политической же сфере начало падения монархичности как явления жизни Европы, явления скорее духовного, нежели материального порядка, положила Первая мировая война 1914-1918 годов.

В Первой мировой войне друг другу противостояли два военно-политических блока: Антанта («Сердечное Согласие») и Тройственный союз (Германия, Австро-Венгрия, Италия), к которым впоследствии присоединялись другие государства мира. Российская империя являлась одним из членов триумвирата Антанты – Великобритании, Франции и России. Заметим, что здесь одна лишь Россия являлась традиционной монархией, в то время как в противоположном лагере все страны являлись монархиями, пусть и шагнувшими несколько далее России по пути буржуазного конституционализма.

Ради противостояния Германии и немецкому влиянию внутри страны в России отставили в сторону многолетнюю борьбу XIX века с Великобританией, непрестанные военные конфликты с Францией, вековую ставку на солидарность монархических режимов перед лицом «революционной заразы». Даже как будто бы не обратили внимания на главного виновника русского унижения в 1905 году на Дальнем Востоке: без финансовых вложений англичан и американцев Япония не имела ни единого шанса в противоборстве с Российской империей. Ради сохранения своей могущественной колониальной империи и роли «мирового перевозчика» англичане лавировали в международной политике, стравливая между собой вероятных конкурентов. Но даже и здесь британцы получили двойную выгоду: и вытеснив русских с Тихого океана, и вынудив их признать борьбу с Германией как приоритетную и единственно необходимую в ближайшей перспективе. В 1912 году князь А. Г. Щербатов писал, что Англия «не имея достаточно боевой мощи для самостоятельного нападения и не испытывая нужды в новых завоеваниях, искусно пользуется соперничеством других стран между собой, чтобы своевременной поддержкой слабейшей стороне ослабить сильнейшую, и, пользуясь истощением после войны обоих противников, занять их место в торговом мире. Нет военного столкновения, из которого Англия не извлекла бы своей выгоды»[7]. Уход России из Тихоокеанского региона означал ее ненормально прочную «привязку» к европейским делам, в которых русско-германские отношения определились как безусловно конфликтные.

Союз Российской империи и Запада в то время был противоестествен не только в геополитическом, но и в государствообразующем отношении. Россия вела борьбу за преобладание в восточноевропейском регионе (прежде всего – Балканы), а также за недопущение выхода в Черное море через Босфор и Дарданеллы флотов каких-либо иных держав. На этих участках русские геополитические интересы пересекались, ранее прочих, с британскими интересами.

Соперничество с Австро-Венгрией на Балканах до 1914 года поддавалось урегулированию. Экономические интересы буржуазии и давление заинтересованных кругов, связанных с ней, на высшую государственную власть Российской империи, наряду с ярко агрессивной внешнеполитической линией Германии и ее союзников, сделали этот союз вполне реальным. Противостояние России и Германии, искусно подогреваемое державами Запада, растянулось на весь двадцатый век, обескровив обе стороны и вырвав инициативу решения общепланетарных проблем из рук континентальных европейских государственных группировок в пользу атлантических держав – сначала Великобритании, а затем и Соединенных Штатов Америки. Опора политики на мировую экономику твердо руководила действиями рулевых англосаксонских стран, где всегда помнили максиму сэра Уолтера Рэйли: «Тот, кто господствует в водах океана, главенствует в торговле. Тот, кто главенствует в мировой торговле, контролирует мировое богатство, а, следовательно, хозяйничает и во всем мире». Кто ныне контролирует «мировое богатство» – энергию и, следовательно, «хозяйничает во всем мире»?

Смена династических союзов блоковыми образованиями стала прологом к Большой европейской войне, так как теперь упор делался не на союз монархов, а на противоборство народов-наций, в основе которого лежали экономические причины, дополняемые соображениями внутренней политики, геополитики, идеологии, империалистической экспансии. Преобразование средневековых государств в «государства-нации» стало одним из характерных явлений нового и новейшего времени, дожив до наших дней. Борьба за передел мира, развернувшаяся с конца XIX века, стремление нового экономического гиганта – Германии – получить свою чрезмерно большую долю мирового пирога, логически вели к созданию принципиально иных по сравнению с предшествующим историческим периодом военно-политических союзов в Европе. Как считал участник войны и один из первых ее тщательных историков, генерал от инфантерии А. М. Зайончковский, «Заключением франко-русского союза, дополненного военной конвенцией, Россия окончательно порвала со своей традиционной политикой девятнадцатого столетия, базировавшейся на союзе с двумя соседними Центральными державами; она вышла и из своего изолированного состояния. Европа раскололась на два враждебных лагеря, и это неминуемо должно было привести к всеобщему столкновению. Франко-русский союз положил первоначальный фундамент той кристаллизации держав, с которой они встретили мировую войну; он восстановил политическое равновесие Европы, нарушенное образованием Тройственного союза, и уничтожил его доминирующее влияние»[8].