Глобализация. Контуры целостного мира. 2-е издание - Александр Чумаков

Итак, уточнение основных понятий для данного исследования имеет существенное и даже принципиальное значение, потому что у различных авторов, даже в научной и специальной литературе, одни и те же термины имеют неодинаковую, а то и совершенно противоположную трактовку, в разных контекстах приобретают различный смысл, иное содержание. В частности, понятием «глобальный» нередко обозначают проблемы и явления, которые на самом деле таковыми не являются и по сути имеют, например, региональное или локальное значение. Это могут быть также национальные, этнические или другие конфликты, а то и вовсе частные проблемы, которые для усиления эффекта восприятия сообщаемой информации, для придания большего веса собственной позиции или еще по какой то причине порой возводятся в разряд глобальных. Отчасти это можно объяснить желанием привлечь к решению своих собственных проблем как можно больше внимания, средств, сил, людей и иных ресурсов; ведь помимо того, что глобальные проблемы на слуху, они объективно не могут быть проигнорированы мировым сообществом и должны решаться совместными усилиями всех стран.

Не лучше обстоит дело и с термином «глобализация», когда, не уточнив его содержание, широко используют это слово для характеристики всевозможных явлений, в том числе не связанных с глобализацией. Например, определяя природу локальных или региональных конфликтов и желая придать им всеобщую значимость, нередко говорят о глобальных угрозах, которые они якобы в себе таят. Или, характеризуя современные протестные социальные движения, называют их «антиглобалистскими», хотя так называемые «антиглобалисты» выступают, по существу, не против глобализации как таковой, а против несправедливых социально-экономических отношений, складывающихся в современном мире, которые, конечно же, связаны с глобализацией, а нередко являются и ее продолжением, но тем не менее к ней не сводятся, и уж во всяком случае не тождественны ей. Еще менее прозрачно понятие «цивилизация», которое весьма активно используется в широком контексте, особенно в последние десятилетия, но, как правило, в каждом конкретном случае без указания на то, какое содержание оно в себе несет. Более того, в силу недостаточного внимания к вопросам языка глобалистики и небрежного обращения с терминами нередко даже специалисты не делают различия между такими принципиальными понятиями в рассматриваемой нами области, как «глобализм», когда дело касается явления, «глобальность», когда внимание фиксируется на состоянии, и «глобализация», где первостепенное место занимают процессы.

Понимание важности данной проблемы мы обнаруживаем в книге У. Бека «Что такое глобализация?», где он пишет: «Мне хочется в своей книге пустить вход камнемет различения – различения между глобализмом, с одной стороны, и глобальностью и глобализацией – с другой» [6]. Однако, хотя он справедливо соотносит глобализацию с процессами, а под глобальностью понимает то, «что мы давно уже живем в мировом обществе» [7], тем не менее во всем обширном труде со столь многообещающим названием не находит возможности ни показать истоки и генезис упомянутых процессов, ни аргументированно ответить на вопрос – как давно мы живем «в мировом сообществе»? Еще меньше ясности в его понимании термина «глобализм», который он пытается связать с мировым рынком [8], но, как и в определении предыдущих терминов, фактически опускает дефинитивную часть и сосредоточивается на описании отдельных сторон стоящих за данными терминами явлений. В итоге обещанного «камнемета различий», к сожалению, не получилось.

Отмечая недостаточную ясность упомянутых выше категорий, заметим, что появившийся в последнее время неологизм «постглобализация» и вовсе лишен содержательного смысла, как и все новомодные понятия с приставкой «пост» (постиндустриальное общество, постнеклассическая наука, постмодернизм, постпозитивизм, постструктурализм, постсовременность и т. п.), в которых эта приставка, по смыслу идентичная другой приставке – «после», не обозначает ровным счетом ничего, а лишь указывает на временнýю черту, отделяющую некое не имеющее определения явление, наступившее после того, которое уже хорошо известно, достаточно четко определено и имеет собственное название. Так, «индустриальное общество», «классическая наука», «модернизм», да и «глобализация» – теперь уже вполне определенные понятия, которые в свое время вводились в обиход как «изобретенные с нуля» неологизмы для описания принципиально новых явлений, так как в существовавшем тогда языке не было подходящего термина. Со временем они наполнились соответствующим содержанием, расширили кругозор, понятийный аппарат определенных разделов знания и прочно вошли в лексикон различных языков мира, увеличив их словарный запас и познавательные возможности. Неудивительно, что многие из таких неологизмов теперь неизменно ассоциируются со своими изобретателями: «вещь в себе», «априори», «апостериори» с И. Кантом; «общественно-экономическая формация» с К. Марксом; «экология» с Э. Геккелем; «ноосфера» с Э. Леруа; «пассионарность» с Л. Н. Гумилевым; «осевое время» с К. Ясперсом. Этот список можно еще долго продолжать. Такое словотворчество невозможно, как минимум, без воображения и творческого отношения к делу; когда же их не хватает, добавляют приставку «пост» к тому, что уже хорошо известно, а затем начинают объяснять, что под этим имеется в виду. В принципе на этом этапе все происходит точно так же, как и с абсолютно новым словом, и потому упомянутые выше понятия с приставкой «пост» нашли свое место в уже существующем наборе понятий и пополнили терминологический ряд соответствующего раздела знаний. Но это словотворчество весьма ограничено в потенциальных возможностях, а с точки зрения дальнейшего развития и совершенствования языка и вовсе бесперспективно, ибо на очередном этапе, следуя данной логике, нужно будет добавлять еще одно «пост», затем еще одно… Заметим, что двойная приставка «пост» уже стала появляться в литературе.

Итак, в глобалистике, которая является новой, быстро развивающейся областью знания, словотворчество, как и уточнение уже существующих, но еще не до конца установившихся понятий, – вполне естественное и даже закономерное явление. В этом контексте вынесенный в заголовок вопрос – зачем уточнять, казалось бы, понятную терминологию? – представляется не только уместным, но и необходимым, тем более что с терминологическими изысками и вольностями в глобалистике сегодня приходится сталкиваться на каждом шагу, что существенно затрудняет осознание и без того непростых проблем, усложняет взаимопонимание как на уровне обыденного сознания, так и в профессиональной среде. В конечном счете это вносит путаницу, тормозит исследования, наконец, блокирует выход на уровень принятия эффективных практических решений.

Данная проблема давно – с тех пор, как появились первые зачатки точного знания – волнует мыслителей и научное сообщество, а словотворчество стало важной составляющей научного, литературного, да и обыденного языка. Так, еще знаменитый древнеримский поэт Гораций писал:

«…Всегда дозволялось, и ныне

Тоже дозволили нам, и всегда дозволяемо будет

Новое слово ввести, современным клеймом обозначив,

Как листы на ветвях изменяются вместе с годами,

Прежние все ж облетят, – так слова в языке. Те, состарясь,

Гибнут, а новые, вновь народясь, расцветут и окрепнут» [9].

Актуальность обсуждаемой темы будет оставаться таковой, очевидно, бесконечно долго, поскольку новые знания всегда будут требовать и новой терминологии или, во всяком случае, переосмысления и уточнения прежней. «И так как слова сохраняют и передают представления, то из этого следует, что нельзя ни усовершенствовать язык без усовершенствования науки, ни науку без усовершенствования языка и что как бы ни были достоверны факты, как бы ни были правильны представления, вызванные последними, они будут выражать лишь ошибочные представления, если у вас не будет точных выражений для их передачи», – отмечал один из основоположников современной химии, выдающийся французский ученый XVIII в. А. Лавуазье [10]. Образцом отношения к языку и ответственности за научное слово может служить и позиция известного отечественного ученого Ю. А. Урманцева, который в обоснование своей склонности точно определять понятия сказал: «Я, конечно же, часто заблуждаюсь, но я всегда стараюсь заблуждаться в предельно прозрачной и доказательной форме, дабы облегчить работу моим уважаемым оппонентам» [11].