Дело чёрного старика - Андрей Толоков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лялин не осмеливался спорить с Михаилом.
– Продолжай, Василий Иванович.
Куприянов достал из чёрной кожаной, сильно потёртой папки чёрно-белое фото и положил его на стол.
– Что это? – спросил Габашидзе.
– Золотое колье. Уникальная вещица, – пояснил Куприянов. – Тогда его не нашли. А сегодня нашли.
Полковник ткнул пальцем в фотографию.
– Это?
– Да это, – подтвердил Василий.
– Где?
– В квартире умершей старушки. В той, куда вы меня сегодня с утра послали номер отбывать.
Начальник взял фото и покрутил его в руках.
– Ты это из архива выдернул? – спросил он Василия.
– Нет. Это моя фотография.
– А! Ну да! Слышал я о твоей привычке.
– Есть такое.
– А что за привычка? – нервно спросил Лялин, явно не понимая, о чём говорят Габашидзе с Куприяновым.
– Василий Иванович, – пояснил полковник, – хранит фото или описание того, что не нашли. Случай подвернулся, а ему не надо в архив запросы писать. Всё есть в сейфе. Правильно, Василий?
Куприянов согласно кивнул.
– Ну что ты притих, Василий Иванович? – развёл руками Габашидзе. – Давай! Выкладывай что у тебя там в голове зародилось.
Василий положил чёрную папку на стол, достал из пачки сигарету, помял её, понюхал, глубоко вздохнул и сказал:
– Надо бы дело возобновить. Нехорошо, когда вор остался на свободе. Неотвратимость наказания – вот наш принцип.
– Вы что, товарищ Куприянов, с ума сошли? – заверещал Лялин. – У нас и так беда с кадрами. Работать некому! А вам взбрело в голову возобновлять дело двадцатилетней давности! Михаил Ревазович, да скажите вы ему!
Габашидзе многозначительно посмотрел на Лялина, потом на Куприянова, потом опять на заместителя. Почесал лоб.
– Василий, скажи честно, – спросил он Куприянова, – зачем тебе это надо. Ты через месяц, а может и раньше, уже будешь на пенсии. Работу себе хорошую найдёшь. Денежную. Такого спеца как ты с руками оторвут. Зачем тебе эта канитель с давно закрытым уголовным делом. Подумаешь, вора не нашли. Может, он уже давно на том свете? Зачем тебе это, Василий?
– Надо! – Куприянов продолжал крутить в руках сигарету. – Я с этого дела считай, начал свою службу. Надо это дело закончить. Важно для меня это, Михаил Ревазович.
– Нет! Вы что, Куприянов, не слышите нас? – снова вмешался в разговор Лялин. – Вам русским языком объясняют. У нас новые дела не раскрыты. Бандитизм голову поднял. Детей на улицу выпускать опасно. Да что там дети! Сам выходишь и оглядываешься! А вы с этим протухшим делом пристали. Идите домой, Василий Иванович! Не мешайте нам работать!
– Где «работать», а где вы? – жестко сказал Куприянов, посмотрев исподлобья на зама. – Не путайте эти понятия, Александр Николаевич.
При этих словах Василий сломал сигарету и бросил её в пепельницу. Лялин открыл рот от возмущения и направил свой обезумевший и одновременно обиженный взгляд на начальника. Он явно просил Габашидзе вмешаться. Если бы Лялину подобным образом ответил не Куприянов, а кто-либо другой, то он бы заорал так, что стёкла полопались. Но Василий Иванович обладал в управлении непревзойдённым авторитетом. Лялин понимал, что он против Куприянова мелковат.
Габашидзе, поймав беспомощный взгляд заместителя, изобразил на лице гримасу, говорящую о том, что он, мол, тоже не в силах противостоять опытному сыщику. А по сути, Михаил был очень даже согласен с Василием. Лялин явно был лишним в его аппарате. И должность эту он получил только благодаря влиятельному родственнику. Александр Николаевич сильно мешал работе, но избавиться от балласта было непросто. Мохнатая лапа стойко обороняла место Лялина.
– Успокойтесь! – властно сказал полковник. – Василий Иванович, и вы, Александр Николаевич, сядьте. Спрячьте свои эмоции. Мы здесь не торговки на базаре.
Оба оппонента, повинуясь начальнику, сели напротив друг друга. Габашидзе скрестил руки у подбородка и обратился к Куприянову.
– Василий, прокурор не подпишет.
– Подпишет.
– Почему так уверен?
– Я уже звонил Молчанову. Он согласен.
– Я сразу мог догадаться, что у тебя, Василий, уже всё на мази. Зачем тогда комедию ломаешь? Сразу не мог сказать, что твой друг Молчанов уже в курсе?
– Так положено.
– Что тогда тут обсуждать? – полковник налил из графина воды и выпил залпом. – До приказа на пенсию успеешь?
– Попробую. Если не успею, тогда задержусь.
– Это как? – вскрикнул Лялин.
Габашидзе и Куприянов одновременно посмотрели на заместителя, как смотрят на самого отсталого двоечника в классе. Лялин сразу всё понял и виновато опустил голову.
– Ладно, Василий Иванович, – протянул руку сыщику полковник, – иди, раскручивай свой раритет.
Василий ответил на рукопожатие и пошёл к выходу. Тут Габашидзе его остановил вопросом:
– Василий, а сколько там было эпизодов?
– Пятнадцать.
– Эх ты, – крякнул Лялин, – за пятнадцать эпизодов вора не поймали! Хороши были сыщики! – глаза зама блеснули ехидством.
Михаил махнул Куприянову, чтобы тот выходил, а он попытается втолковать Лялину, что преступники гораздо умнее и хитрее, чем представляет себе Александр Николаевич.
1972 год. 12 мая. 21:05
Люба сегодня устала как никогда. Она еле тащила ноги. В театре был утренний спектакль, а потом изнурительная репетиция. Труппа готовилась выезжать на гастроли. Люба Пожарская пришла в труппу сразу после театрального училища. Ещё за год до окончания она знала, что будет служить в этом областном театре. Главный режиссёр театра Борис Забродский заметил талантливую девушку на экзаменах и предложил Любе место. Пожарская, девушка прагматичная и трезво оценивающая свои возможности в провинции, недолго думая, согласилась. И вот теперь, благодаря своей внешности, таланту и, конечно, не без лёгкой руки Бориса Константиновича, Любовь Пожарская ведущая молодая актриса известного в стране театра. Поклонники, внимание влиятельных мужчин, ненависть, порой совершенно не прикрытая, со стороны женской половины театрального коллектива. Все эти незабвенные атрибуты театрального закулисья теперь стали спутниками жизни Любы Пожарской.
Жила Пожарская в трёхэтажном доме послевоенной постройки. Квартира досталась ей от отца. После смерти мамы, Люба тогда оканчивала первый курс, отец женился на своей сотруднице и переехал в другой город. С тех пор они не виделись. Только письма и несколько телефонных звонков. Но материально Владимир Гаврилович, так звали отца, Любу не бросал. Он обеспечивал её вплоть до окончания училища.
В этот тёплый майский вечер, подходя к своему подъезду, Люба остановилась, доставая ключ из сумочки. Лучше это было сделать перед входом в подъезд. Здесь хотя бы светила тусклая лампочка, а внутри было как всегда темным-темно.
– Любаша, девочка моя! – вдруг услышала Пожарская хрипловатый женский голос. Какие-то знакомые нотки в этом голосе были. – Что, не признала меня?
Люба пыталась понять кто перед ней. Женщина стояла спиной к слабой лампочке, поэтому разглядеть можно было только её контур. А вот лицо было полностью в тени.
– Иди, обними тётю Риту! – женщина развела руки и двинулась навстречу Пожарской. – Чай не признала, племяшка?
– Господи! Тётя Рита, вы что ли?
– Так я это, я!
Тётя Рита крепко прижала хрупкую девушку к себе. Нельзя сказать, что Люба обрадовалась внезапному появлению Маргариты, маминой сестры. Племянница не видела свою родственницу лет десять. И, честно говоря, не думала, что когда-нибудь свидится с ней. Ни мать Любы, ни отец не жаловали Маргариту Львовну. Были на то причины. Но Люба помнила, что в детстве и отрочестве ей было с тёткой интересно. Она была тогда весёлая, озорная и жила совсем не по советским правилам. Красиво одевалась и делала Любе подарки в тайне от родителей. Кстати, так же как и Люба, училась в театральном. Но в профессию так и не пошла. Маргарита пошла совсем другим путём.
– Так что же мы стоим? – вдруг очнулась Пожарская. – Пойдёмте в дом.
Женщины поднялись в квартиру. Маргарита поставила у порога свой небольшой чемодан и бросила на него серый плащ, до сих пор висевший на руке. Небрежно скинула стоптанные туфли и пошла осматривать квартиру. Люба всё это время наблюдала за родственницей с неким удивлением. При свете Маргарита
