И всё им неймётся! - Владимир Бушин

Волков может сказать: всё так, ибо страшные угрозы, беспощадные удары иногда маскировались под премии. Например, под Сталинские премии Первой степени в 1941-м, 1942-м, 1946-м, 1950-м, 1952-м годах. Пять зубодробительных Сталинских ударов! Легко ли вынести! Никто не получил столь­ко этих ударов. А в 1954-м - Международная премия мира, в 1958-м - Ленинская премия, в 1966-м ещё и Золотая Звезда Героя... Всё верно, однако же ведь не дали ему ни орден Суворова, ни Кутузова. Обошли, обидели, оскорбили, унизили...

Я подхватываю: да, просто не было у нас худож­ника, столь жестоко терзаемого Советской властью! Смертельные удары маскировались также под орде­на и почётные звания - три ордена Ленина, ордена Октябрьской революции, Трудового Красного знаме­ни, звание Народного артиста СССР. Наконец, была и такая коварная хитрость, как удары под видом квартир, дач, кремлёвских пайков, поликлиник и т.п. Композитор жил в Ленинграде, на Кировском про­спекте, но после войны ему предоставляют квартиру в центре Москвы, между прочим (какая чуткость!), тоже на улице Кирова и дачу в Болшево. Конечно, это были не две комнатки там и здесь, однако в 1947 году дали квартиру в новом роскошном доме МИДа на Можайском шоссе. Сын Максим вспоминает: «Это была не одна квартира, а две. Их просто объедини­ли». Просто... Для тех времён дело совершенно не­виданное, другого примера я не знаю.

Сын же рассказывает, что в 1949 году Шостако­вич отказался ехать на Конгресс деятелей науки и культуры. Ему позвонил Сталин и будто бы состо­ялся такой разговор. Сталин уговаривал, а Шостако­вич отказывался: «Я не могу ехать. Я болен, и потом мою музыку запретили исполнять» - «Кто запретил твою музыку?» Вот уже липа. Сталин только с узким кругом старых соратников был «на ты». Это нынеш­ние отцы отечества тычат куда ни попадя. Впрочем, память, когда дело касается Сталина, изменяет сыну композитора не только здесь. Он ещё говорит, напри­мер, что няня на день рождения всегда дарила ему «большую, как простыня сторублёвую бумажку с портретом Сталина». Не было у нас ни сторублевых, ни каких иных «бумажек» этого рода с портретами Сталина, как не было и «бумажек» словно просты­ня. Может, няня дарила в шутку керенки? Но и там портрет Сталина едва ли мог быть. А тот конгресс, кстати, проходил не в Нью-Йорке, как можно понять из этих воспоминаний, а в Париже и Праге.

Видя такие досадные сбои памяти, уже не удив­ляешься уверениям, что в 1948 году отец был оза­бочен, как прокормить семью. Да он же незадолго до этого получил Сталинскую премию первой степени. А это 100 тысяч рублей. По тем временам огромные деньги.

Я слышу стон из-за океана: «Как вы смеете! Его же всю жизнь травили! Статью «Сумбур вместо му­зыки» он до конца дней, носил на груди в целлофа­новом мешочке. Иван Гронский, конфидант Сталина, пообещал, что к формалистам «будут приняты все меры воздействия вплоть до физических».

Такое негодование Волкова мне понятно. Но, во- первых, кто такой конфидант Гронский? Как гово­рится, сколько у него дивизий? Конфидант был всего лишь главным редактором некоторых газет и журна­лов. Дивизий для физических воздействий не имел. Во-вторых, где это он «пообещал» - на редколлегии «Известий» или «Нового мира»? В-третьих, конфи­дант сам провёл 16 лет в лагере, но остался советским человеком. Пожалеть бы его за такой срок неволи, а не пугалом выставлять. В-четвёртых, и это главное, Шостакович не отверг же критику в этой статье своей оперы «Леди Макбет Мценского уезда», не упорство­вал. Дней через пять после появления статьи он сам пришёл к председателю Комитета по делам искусств П.М.Керженцеву, и на вопрос того, признаёт ли он критику в этой статье, ответил, «что большую часть признаёт» и «хочет показать работой, что указания «Правды» для себя принял». Затем спросил, не напи­сать ли статью или письмо с изложением своей пози­ции. Керженцев счёл это не нужным. В конце беседы Шостакович сказал, что композиторы очень хотели бы встретиться с товарищем Сталиным (Власть и ху­дожественная интеллигенция. М. 1999. С. 289). И всё это он подтвердил, создав в 1956 году, когда тиран уже ничем ему не грозил, новую редакцию оперы, дав ей гораздо более разумное название «Катерина Измайлова». Её премьера состоялась в 1962 году, и прошла с большим успехом. Так с чего бы стал он носить на груди помянутую статью?

Да, композитор знал несправедливости, обиды, но вся история со статьёй «Сумбур» раздута. Другое дело, что Шостакович, о котором при первом же его появлении заговорили как о гении и до этого толь­ко хвалили, был человеком очень чувствительным и ранимым. Подлинная драма для художника - невоз­можность донести своё произведение до читателя или слушателя. Но ведь опера «Леди Макбет» уже два года шла не только в Москве и не где-то, а в фи­лиале Большого, но и в Ленинграде (за один год 50 раз «с аншлагами по повышенным ценам») да ещё и в Англии, США, Швеции, Швейцарии... Е.Громов добавляет: «в театрах Парижа и Копенгагена, Праги и Братиславы». Она имела оглушительно хвалебную прессу. О чём ещё может мечтать художник! А когда появилась статья «Сумбур», то ведь у Шостковича нашлись такие могучие защитники и дома и за гра­ницей, как Максим Горький и Ромен Роллан. Горький написал письмо Сталину.

К тому же никаких «оргвыводов» не последовало, как это было через десять лет с Анной Ахматовой и Михаилом Зощенко, которые не только угодили в постановление ЦК, но и были исключены из Союза писателей, как позже и Пастернак. И защитников у них не нашлось.

Но ведь суровой критике иногда справедливо, ино­гда не очень в партийной печати подвергались произ­ведения даже «любимцев Сталина», как их называет Волков, например, роман «Молодая гвардия» Фадее­ва, которого-де «вождь объявил классиком» (чего он, разумеется, никогда не делал) или повесть Симонова «Дым отечества». Тогда кто-то горько усмехгнулся: Он был красивым, молодым Всё было - слава, молодечество...

Но что такое слава? Дым Неблагодарного отечества.

Наконец, Шостакович, конечно же, гений. А у кого из таинственных существ этого рода жизнь про­шла безмятежно - у Данте или Галилея, у Бетховена или Вольтера, у Пушкина или Мусоргского? И ведь никто из них не знал щедрот от власти, а только го­нения, ссылки, клевета... Шостакович родился в ин­теллигентной семье в столице и всю жизнь прожил в Ленинграде и Москве в атмосфере искусства. И о нём сразу же повеяло: гений! А его гениальный ро­весник Шолохов всю жизнь прожил в деревне среди мужиков. И сразу после выхода первой книги «Тихо­го Дона» пополз слушок: плагиатор... Да не слушок, а прямые обвинения и в молодости и в старости - от злобного пигмея Солженицына. Слава Богу, ниче­го подобного Шостакович не знал. Не приходилось Шостаковичу, как Шолохову тайно ночью бежать из родного дома от грозившего ареста и расправы. Не знаю, когда и как умерла мать Шостаковича, а мать Шолохова погибла под немецкими бомбами. А вспомним других русских гениев. Композитора минула участь Пушкина и Лермонтова, изведавших ссылки, надзор и погибших на дуэли в тридцать семь и в двадцать шесть лет, и судьба Достоевского, по­знавшего каторгу и умершего в шестьдесят, и муки Льва Толстого, спастись от коих он надеялся бег­ством ночью из дома, и нищенские скитания по Руси Горького, и роковые решения Есенина и Маяковско­го... Так о чём же речь? Какой страдалец? Ничего из помянутого не изведав, в почёте и славе в полном достатке и благополучии, осыпаемый наградами и премиями, прожил до семидесяти лет. Между про­чим, никому из великих русских композиторов про­шлого такой срок судьба не подарила. Глинка, Боро­дин, Мусоргский, Чайковский, Римский-Корсаков... Только последнему посчастливилось перевалить за шестьдесят, а остальные - сорок-пятьдесят лет с не­большими хвостиками. Но ничего из этих соображе­ний не интересует Волкова, ему нужна сооружённая им конструкция для клеветы на Советскую эпоху.

Гений и злодейство

Мне не смешно, когда маляр негодный Мне пачкает Мадонну Рафаэля,

Мне не смешно, когда фигляр презренный Пародией бесчестит Алигьери...

А.Пушкин. Моцарт и Сальери

Замечали ли Вы, Владимир Теодорович, такое странное дело: иные немцы, которых нынешние творцы фильмов в войне порой приглашают «поуча­ствовать» в их непотребстве, как Алексей Пивоваров в своём недавнем фильме «22 июня», в отличие от самих творцов, держатся вполне достойно и порой говорят правду, на которую сами творцы совершенно неспособны. Так, в этом фильме один немец сказал, что вранье о том, будто Советский Союз готовил­ся напасть на Германию, и Гитлер лишь опередил,- это вранье, самим Гитлером в 1941 году и запущен­ное, ныне - любимейший довод неонацистов. Наши оборотни не хотят выглядеть нацистами, но без кон­ца вслед на Гитлером и Резуном, выкидышем КГБ, твердят: да, Советский Союз планировал напасть на бедную фашистскую Германию, но не успел.