Петрушка — душа скоморошья - Борис Привалов

Однако, когда однажды на город Глубынь напали враги, Потихоня первым пошёл в ополчение.

А потом, когда вороги были разбиты, снова стал скоморохом, снова начал бродить с ватагой из села в село, из города в город.

Известие о том, что боярин Безобразов посадил в яму знаменитых стариков скоморохов и держит их там, ожидая выкупа, привело кроткого и добродушного Потихоню в бешенство.

— Я ему, постылому бояришке, голову новую приставлю! — взмахнув своей богатырской дубиной так, что воздух засвистел, крикнул Потихоня.

А потом успокоился и сказал друзьям:

— Выкуп собирать нужно! Сколько скоморохов эти старики выучили, сколько людей спасли, на ноги поставили, а теперь о них и печься некому? Выкуп соберём со всех ватаг — отдадим боярину, чтоб он нашими деньгами подавился!

Потихоня сам обошёл ватаги, бродившие поблизости, посылал воспитанника своего Петруху к атаманам тех ватаг, которые ушли на юг, на Украину.

Скоморохи охотно откликнулись на призыв Потихони и собрали выкуп.

— Нужно скорее к Безобразову идти, — решили атаманы на совете, — только чтоб о деньгах не ведала ни одна чужая душа, а то ещё ограбят по дороге. Для такого дела ватагу требуется собрать особую, дружную…

Потихоня решил взять с собой троих. Это были верные сотоварищи, испытанные долгой дружбой:

медвежий поводырь, которого все звали просто Рыжим;

жонглёр и фокусник, по прозвищу Грек;

Петруха, воспитанник Потихони.

Из-за малого своего роста Петруха казался почти мальчиком. На самом же деле он десять зим уже ходил в скоморохах, всей премудростью овладел. Совсем малышом подобрал его Потихоня на лесном пожарище. Сгорела заимка, погибла в огне вся Петрухина родня. Так бы и умер мальчонка в лесу дремучем, не пройди в тот день по тропке лесной ватага. Потихоня словно себя в Петрухе увидел: пригрел сироту. Так и стало на Руси одним скоморохом больше.

Мог Петруха играть на любом инструменте, по канату ходить, плясать, петь, даже медведя водить. Любил Петруха баять — рассказывать. Такого иной раз напридумывает — хоть плачь, хоть смейся, а уж спать не будешь до утра.

— Пойдёшь с нами, — сказал Потихоня Петрухе. — Дело нас ждёт непростое, лишних ушей да глаз нам не нужно в ватагу. Будешь «козой»!

«Козой» у скоморохов назывался подручный при медвежьем поводыре, тот, который изображал из себя «козу» и бодал медведя.

Петруха стал знаменитой «козой» ещё в то время, когда только начинал скоморошить, — зимы через три после того как его взял с собой Потихоня.

Как-то раз князь затеял большой пир. Пригласил гусляров, гудошников, домрачеев, бахарей, поводыря с медведем.

Решил князь позабавиться: напоил до бесчувствия поводыря да и подменил медведя — вместо учёного посадил на цепь дикого, недавно в княжеских лесах пойманного. Пока поводырь спал мертвецким сном, Петруху заставили быть «козой».

И начал Петруха бодать дикого медведя! Да так, что медведь испугался было, бежать хотел. Потом, конечно, косолапый оправился, начал Петруху гонять. А мальчонке невдомёк: он подмены-то и не приметил. Ведь медведь чужой был, незнакомый — не разберёшь.

Как на грех, цепь, что медведя возле стены держала, подалась. Паника началась — гости друг на дружку полезли, каждому спастись хочется.

А медведь прежде всего на «козу» метнулся — до того его Петруха рогами своими разъярил.

Тут Петруха понял, что шутки плохи, бежать от зверя нужно. Но прежде решил он своих товарищей-скоморохов спасти, дать им время в безопасное место укрыться.

Так ловко Петруха от зверя уходил — и по забору, и по жёрдочке, и по канату, что медведь его никак схватить не мог. И от бессилья своего только в ещё бо́льшую ярость приходил.

Тем временем и скоморохи, и гости, и челядь княжеская попрятались кто куда. Увидел Петруха, что во дворе нет никого, да и сам через стену — кувырк! — поминай как звали.

Князь, правда, потом мальчонку отыскал и по-княжески наградил храбреца — дал ему новую шапку. Старую-то Петруха потерял, когда от зверя бегал.

А зверя этого князь решил скоморохам отдать.

— Кто хочет даром медведя получить, — сказал князь, — тот пусть меня утром и вечером потешает. Да этак всю весну, лето, осень и зиму.

В то время с Потихоней в ватаге ходил второй силач — Рыжий. Он был потомственным скоморохом: и отец его, и дед — все скоморошили. Мечта была у Рыжего своего медведя заиметь. Поэтому он и согласился на княжескую «дармовщинку», остался при князе на целый год. Князя обучал песням, медведя — танцам и всяким наукам. Медведь оказался гораздо понятливей.

Через год князь посмотрел на медвежьи фокусы и повелел оставить Рыжего со зверем при себе ещё на год.

Но поводырь со своим косолапым учеником удрали из княжеских владений, да и были таковы.

Рыжий с медведем побывал и в дальних землях, у тёплого моря, где по-русски никто не говорил, и у немцев, и у франков — всюду необычайно умного медведя принимали с восторгом.

— Этот косолапый умён, как настоятель монастыря! — заявил один герцог, после того как Михайло показал «как поп свой приход благословляет».

А один немец никак не мог поверить, что медведь учёный:

— То человек в медвежьей шкуре!

И ночью полез проверять: настоящий ли медведь? Не снимается ли шкура?

Едва удалось Рыжему спасти от Михайлы любопытного немца…

Третий сотоварищ Потихони — тощий скоморох Грек — не помнил ни имени своего настоящего, ни племени. Говорил он по-русски неплохо, однако на иноземный манер: всё вроде бы так, да не так. За это его и прозвали Греком.

Грек был великим фокусником. Он мог на глазах толпы превратить яйцо в курицу, а курицу зажарить прямо на ладони. Ловкость рук у него была необыкновенной. Вещи исчезали и появлялись в длинных проворных пальцах Грека словно по щучьему веленью.

Очень уж не любили и церковники и монастырская братия весёлых скоморохов. Кому охота идти в церковь, когда скоморохи народ веселят? Попы учат смирению, а скоморохи убеждают: не давай себя в обиду!

Поэтому словесные перепалки и потасовки между скоморохами и попами были делом частым.

— Язык нас кормит, он же и до беды доводит, — часто говорил Потихоня.

Не будь рассудительного Грека, плохо приходилось бы ватаге. Горячие головы скоморохов, того и гляди, могли довести друзей до беды.

Взять хотя бы поповскую и монашескую скуфейку — шапку особую. Если она надета на человека — значит, он священный сан имеет, его пальцем задеть нельзя. А если скуфейки нет на голове, так священник или монах по закону ничем от простых людей и не отличен.

Бывало, разгорячится Потихоня, забудет про то, что на попе скуфейка, тут и до беды недалеко. Ударь-ка, попробуй попа — сразу в яму попадёшь, в цепи закуют!

И попы этим пользовались — оскорбляли скоморохов, ругали их на чём свет стоит.

Вот тут-то Грек был незаменим: он так неприметно скуфейки с поповских голов снимал, что ни одного волоска не тревожил. Только была шапка — и нет её, она уже за поясом у Грека торчит.

Уж тогда-то скоморохи и отводили души. Поп ведь без шапки — бодливая корова без рогов, твори что хочешь.

А Грек обычно стоял в сторонке, шапки подсчитывал, чтобы ни одна, упаси бог, не затерялась и чтобы снова, когда ей срок придёт, на хозяйской макушке очутилась.

Ещё в ватаге у Потихони два музыканта были — Фролка и Фомка. Хорошие товарищи, хотя им, конечно, до Рыжего, Петрухи да Грека далеко.

Фролку и Фомку из других ватаг Потихоне дали атаманы: деньги, мол, несём общие, а ты только своей ватагой хочешь обойтись. Возьми и наших с собой — не подведут.

Что ж, Фролка и Фомка тоже не первые встречные, люди среди скоморохов известные, дело своё знают, с малолетства по дорогам бродят, — почему не взять?

Так вот ватага и составилась…

— Потихоня, а Потихоня! — Скоморох почувствовал, что его кто-то тянет за рукав. — Да успеешь ещё блинков-то поесть… Совет твой надобен!

Силач вытер последним блином рот, повернулся к говорившему. Невзрачный мужичок с пятью волосками вместо бороды просительно смотрел на скоморошьего атамана.

— Я не боярин, — недовольно произнёс Потихоня. — Чего смотришь на меня, как собачонка побитая? Я такой же мужик, как и ты.

— Хе-хе-хе, такой же… — покрутил головой мужичонка. — Да кабы я такую силищу имел при себе, я бы знал, что с ней делать, как другу в беде помочь.

Потихоня насторожился:

— О чём речь ведёшь? Да не петляй по-заячьи, прямо говори.

— Томится в воеводском остроге гусляр, — прошептал, оглянувшись по сторонам, мужичонка. — С той, почитай, масленицы, страдалец, томится. Воевода его терзает, выкупа требует.

— Тьфу! — Потихоня слегка шлёпнул ладонью по столу, и стол жалобно крякнул. — Любят скоморохов боярские да воеводские ямы!