Каменный плот - Жозе Сарамаго

На следующий день, ещё затемно экспедиция отправилась в путь, в сторону границы, держась поблизости от пересохшей реки или держа её, по крайней мере, в поле зрения, и, добравшись до истока, поняли истомленные переходом инспекторы, что Ирати, видимо, приказала долго жить. Воды реки, ревя как маленькая Ниагара, через трещину шириной никак не больше трех метров низвергались под землю. По другую сторону расщелины уже стояли кучкой французы — верхом наивности было бы хоть на миг усомниться, что природный феномен ускользнет от внимания быстрых разумом, исполненных острого галльского смысла картезианцев — по виду сбитые с толку и обескураженные не меньше испанцев, толпившихся по эту сторону: те и другие стали братьями во невежестве. Завязалась беседа, которая, однако, не была ни пространной, ни полезной и состояла, главным образом, из междометий, выражавших вполне законное недоумение, да из новых предположений, робко высказанных испанцами, и проникнута была всеобщим раздражением, не находившим себе достойного объекта. Французы, впрочем, вскоре уже заулыбались — река до границы, как и прежде, принадлежала им, и карту можно было не перекраивать.

В тот же день вертолеты обеих стран облетели место происшествия, засняли его, зависли над ним, спустив на веревочных лестницах наблюдателей, которым наблюдать было решительно нечего, кроме черного разлома и блистающего потока уходящей в него воды. Для того, чтобы был хоть какой-нибудь прок, городские власти Орбайсеты и сопредельного французского Ларро устроили встречу в палатке, разбитой по такому случаю на границе и украшенной флагами — сине-бело-красным французским, желто-красным испанским и наваррским, красным с золотой цепочкой, — дабы всесторонне изучить, какие возможности открывает для развития туризма это уникальное природное явление, и как следует использовать их ко взаимной выгоде. Учитывая недостаточный объем и однозначно случайный характер представленных для анализа материалов, высокое собрание, не выработав документа, строго определяющего права и обязанности сторон, ограничилось тем, что постановило создать смешанную комиссию, которой и поручило в кратчайшие сроки сформулировать круг вопросов, подлежащих обсуждению на следующей, уже вполне официальной встрече. Впрочем, в последнюю минуту совсем уж было достигнутый консенсус подвергся угрозе — причем одновременной — со стороны Мадрида и Парижа в лице соответствующих представителей постоянной комиссии по пограничным конфликтам. Эти господа вдруг задались серьезнейшим вопросом: Как и откуда мы узнаем, на чью территорию выходит образовавшееся отверстие — во Францию или же в Испанию? Мелочь, казалось бы, не заслуживающий внимания пустяк, однако по зрелом размышлении и после приведенных разъяснений щекотливость ситуации стала для всех очевидной. Сомнению, разумеется, не подлежало, что в настоящее время река Ирати протекает исключительно во владениях Французской республики, а именно — по территории департамента Нижние Пиренеи, но если разлом целиком выходит в провинцию Наварра, принадлежащую испанской короне, переговоры должны быть продолжены до тех пор, пока каждая из сторон не получит причитающуюся ей и равную долю. Перед лицом изменившейся ситуации представители властей, приберегли про запас самые сокрушительные аргументы в свою пользу и сошлись на том, что будут вести консультации, чтобы разрешить этот важнейший вопрос к обоюдному удовлетворению. А министерства иностранных дел Испании и Франции в трудолюбиво выстраданном, гладко выструганном совместном документе заявили о неукоснительном намерении продолжать переговоры в рамках вышеназванной постоянной комиссии, в состав коей, естественно, должны быть включены специалисты по геодезии.

В это самое время появились геологи — в большом количестве и богатом национальном ассортименте. Между Орбайсетой и Ларро и прежде уже бродило их сколько-то, а ныне прибыло целое полчище ученых местных и чужеземных специалистов по толчкам, пластам, сдвигам и смещениям — которые принялись обстукивать своими молотками все, что было или казалось камнем. Французский журналист, беспечный циник Мишель, сказал своему испанскому собрату, сосредоточенному Мигелю, уже успевшему сообщить в Мадрид, что трещина аб-со-лют-но испанская, а если быть точным в смысле географическом и национальном, — наваррская: Да заберите вы её себе, — да, именно так выразился нахальный француз, — если она вам так нравится и вы без неё жить не можете, у нас в Сирк-де-Гаварни водопад есть, четыреста двадцать метров высоты, так что эта наизнанку вывернутая артезианская скважина нам даром не нужна. Мигель не нашелся, что ответить, а ведь мог бы — мог бы возразить, что и с испанской стороны Пиренеев водопадов в избытке, высоченных и красивых, эка невидаль — водопад под открытым небом, они все одинаковые, и открыты для всеобщего обозрения, тогда как у трещины Ирати — вот в чем дело-то — дна не видно, где конец — неизвестно, и в этом её сходство с нашей жизнью. Тут встрял в разговор ещё один их коллега, мимоезжий галисиец — они всегда мимо ездят — он и задал вопрос, которого только и не хватало: Куда же идет эта вода? В это время, сухо и резко треща, разгоралась научная перепалка между учеными геологами из обеих заинтересованных стран, а потому вопрос, подобный появлению застенчивого ребенка среди взрослых, услышан был лишь пишущим эти строки. И спрошено было по-галисийски, то есть скромно и робко, и поначалу заглушено галльским звоном, кастильским громом, но потом другие повторили вопрос, взяв себе славу первооткрывателей — малые народы вечно затирают, и это не мания преследования, а историческая очевидность. Ученая дискуссия же стала вовсе недоступной пониманию профанов, но все же можно было уловить, что сталкивается — сперва непримиримо, а потом и вовсе враждебно — доктрина моногляциологическая с доктриной полигляциологической, это в точности как религии — бывает единобожие, бывает многобожие. Кое-какие заявления заслуживали внимания — ну, вот хоть насчет деформаций, природа которых обусловлена либо тектоническими сдвигами, либо — как же мы сами не догадались? — изостатикой, вообразите, компенсаторной эрозии. Более того, исследование пород позволяет утверждать, что горная цепь относится к молодым — в геологическом, разумеется, смысле — горам. Все это, весьма вероятно, обусловило появление трещины — ясно же, что гора, столь часто подвергаемая такому напору изнутри, в один прекрасный день не выдержит и уступит, расколется, развалится, либо — в лучшем и данном случае — треснет. Геологи ничего не знали о каменной плите в Альберийских горах, никогда её не видели — она была далеко отсюда, на одиноком скалистом утесе, туда и близко никто не подходил. А пес по кличке Ардан погнался за крольчонком и не вернулся.

Через два дня, когда отправились члены комиссии по урегулированию пограничных споров «в поле» мерить теодолитами, смотреть в таблицы, считать на калькуляторах и сопоставлять с данными аэрофотосъемки результаты своих трудов, коими французы остались очень недовольны, ибо уже не было сомнений: расщелина, как заявил первопроходец Мигель, принадлежит Испании, разнеслась нежданная весть о новой трещине. Про тихую Орбайсете и вовсе забыли, не вспоминали больше о разрезанной пополам речке Ирати и о Наварре — и ещё раз воскликнем мы: Sic transit gloria mundi. Перелетная стая журналистов, среди которых были особи обоего пола, снялась и приземлилась на Восточных Пиренеях, в критическом, хотя, слава Богу, более доступном регионе, так что спустя несколько часов там собралась неимоверная уйма пишущей братии, включая прибывших даже из Тулузы и из Барселоны. Автострады были забиты наглухо, а когда полиция обеих стран догадалась пускать машины в объезд, было уже слишком поздно — на многие километры растянулась громаднейшая пробка, воцарился рычащий и гудящий хаос, и пришлось, идя на суровые меры, заворачивать все это стадо назад, и передать невозможно, сколько было при этом повалено изгородей, сколько машин свалилось в кювет, словом, ад кромешный, и правы были древние греки, когда когда-то расположили его именно в этом месте. Очень пригодились вертолеты, железные эти стрекозы, способные садиться где угодно, а если уж совсем негде уподобляться колибри, то есть снизившись до самой земли, зависать неподвижно: пассажирам и лесенка не нужна, прыг — и готово, и они попадают прямо в венчик цветка, между пестиком и тычинкой, и вдыхают аромат, хоть он и перемешивается нередко со смрадом горелого человеческого мяса и вонью напалма. Вот бегут они, пригнув головы, скоро увидят, что же тут стряслось, кое-кто прибыл прямо с берегов Ирати, стало быть, уже имеет представление о тектонических сдвигах, но тут — дело другое.

Трещина, перерезав магистраль и всю здоровенную площадку автостоянки, уходит, постепенно сужаясь в обе стороны, по направлению к долине, змеею вьется вверх, петляет по склону горы и исчезает в чаще леса. Мы находимся на самой что ни на есть границе, стоим на демаркационной линии, на ничейной земле, на нейтральной полосе, расположенной между полицейскими постами двух стран, и над одним полощется la bandera, а над другим соответственно — le drapeau.[3] Благоразумно не подходя к трещине слишком близко, поскольку не исключена возможность того, что края этой раны на поверхности земли будут расходиться и дальше, власти и специалисты ведут беседу бесцельную и бессмысленную, впрочем, «беседа» — слишком громко сказано, хоть и громко звучит этот усиленный мегафонами гомон, а самые главные и ответственные лица, зайдя внутрь постов, разговаривают по телефону — друг с другом, с Парижем, с Мадридом. Едва высадившись, журналисты принимаются расспрашивать, как же дело было, и выслушивают в ответ одну и ту же историю, пусть и в нескольких версиях и вариантах, которым суждено будет обогатиться за счет собственной фантазии пишущих. Если же изложить самую суть, то первым заметил происшествие некий автомобилист, проезжавший здесь уже глубокой ночью, в темноте: почувствовав резкий толчок, от которого машину подкинуло, словно колеса попали в глубокую выбоину, он притормозил, вылез посмотреть, что такое, решив, что идут дорожные работы, покрытие меняют, а обозначить место фонарями и знаками забыли. Трещина тогда была полпяди в ширину и метра четыре длины. Водитель — он оказался португальцем по фамилии Соуза и вез в машине жену, тестя и тещу — снова сел за руль и сказал: Похоже, мы уже на родине, вон в какую здоровенную колдобину въехали, запросто аммортизаторы могли накрыться и полуось выбить. Это, как вы понимаете, была никакая не колдобина и тем более не здоровенная, но слова прозвучали удивительно кстати, слова вообще помогают, снимают страхи, смягчают остроту переживаний. Жена, не обратив особого внимания на эти важные сведения, в ответ сказала лишь: Ну надо же — и муж решил последовать этому совету, хотя фраза супруги совета, пусть и в кратчайшем виде, не содержала вовсе, а была лишь ничего не значащим междометием, но он ухватился за слово «надо» и снова вылез из машины, осмотрел рессоры и видимых повреждений, к счастью, не обнаружил. Спустя всего несколько дней он в своей Португалии станет почти национальным героем, будет выступать по телевидению и радио, раздавать газетные интервью: Вы, сеньор Соуза, были первым, кто, не поделитесь ли своими впечатлениями — и бессчетное количество раз повторять эту историю, уснащая её риторическим вопросом, от которого озноб пробирал слушателей, и сам он чувствовал дрожь, присущую высшей точке блаженства: Если бы трещина была такой величины, как сейчас, неужели мы бы ухнули туда, Бог знает, на какую глубину? — то есть, более или менее точно повторил слова того галисийца, что спросил, если помните, куда же идет эта вода.