Антигона - Анри Бошо

— Тебе сказала это Ио?

— Она сказала мне то, что мне необходимо было знать, ровно столько.

В этот момент над верхушками деревьев всплыла луна, ее отражение вынырнуло из потемневшей воды, и диалог наш окутался мечтательным светом. Клиос замолчал и вопросительно взглянул на меня: я думала об Эдипе и о нашей ночи откровений, перед тем как мы пришли в Колон. Но мысли Клиоса были в другом месте.

— Когда мы бывали не нужны Эдипу и дорога не слишком утомляла нас, мы танцевали по вечерам, Антигона. Мы не были очень счастливы тогда, но и несчастливы мы тоже не были, нам не хватает друг друга теперь, когда мы расстались. Давай договоримся, что в последний вечер будем только счастливы.

Я очень обрадовалась и встала, я была счастлива и хотела, как и Ио, стать еще счастливее. И стала: как только нас обоих захватил танец, я перестала думать, хотеть, я хотела только следовать за движениями Клиоса на бесконечном пути. Они настойчиво диктовали мне все, что легко могло исполнить мое тело, подчинявшееся земному притяжению. Вокруг нас — в нематериальном трауре — кружились луна, звезды, деревья, и властно среди них присутствовал Эдип. Строго, почти не разжимая губ, улыбался мне Клиос, и улыбка эта, которая, может быть, и была лишь отражением моей, притягивала меня к себе. Да неужели я действительно танцую, неужели я все еще существую? Неужели танец может существовать отдельно от счастья и горестей?

Окружающее потеряло для меня какое бы то ни было значение: оставался только Клиос, и он то ли сиял, то ли растворялся в покорных поворотах любви. Клиос — это солнце, и ничто не сможет отнять его у меня, но никогда — поклялась я сама себе, — никогда, как и Ио, я не стану поклоняться ему, как божеству.

День был так долог, и я не могла ни остановить свой танец, ни уследить за ним, да и какая разница, если я уже начала падать. Клиос подхватил меня на краю падения, поддержал, помог опуститься на ложе из листьев, которое сам заботливо приготовил для меня.

День потух, горизонт растворился в бесконечности, и совершенно невероятным образом ночь стала ночью. Клиос танцевал для меня одной, и в строгом рисунке его танца я увидела ту тернистую и, возможно, нелепую дорогу, по которой прошла, и те испытания, что еще ждут меня. Клиос исполнил Антигоне славу, слава эта заслужена и, может быть, даже опасно преувеличена, но и ее сотрет своей рукой тьма. Эта пламенеющая тьма, которая отрицала мое существование, разрослась и поглотила меня.

Здесь есть место лишь для того, что превосходит нас. Тьмы для этого не хватит, Клиоса тоже. Как будто почувствовав это, он резко остановился, застыл, вперив в меня невидимый взгляд, его как будто парализовало: пламенело направленное на меня копье, рот был перекошен. Он упал, теряя сознание, и перестал существовать для внешнего мира.

Мне бы пропеть призыв голосом Ио, мне бы этот, белейший голос, который так нужен измученной Клиосовой душе. Как бы мне хотелось, чтобы у меня было тело для Клиосовой любви и свобода любить его, чтобы он смог заново открыть во мне себя. Ни того ни другого у меня нет, и, одинокая в своем отчаянии, я встала и издала жалкий крик — просьбу о подаянии. Крик этот вырвался из глубин пещеры отчаяния и, набирая силу, заполнил собой все пространство. Властная радость, о существовании которой я не знала и тем не менее существование которой я признавала, зазвучала во мне в этом призыве. В шуме хлопающих крыльев поднимался мой клич ввысь, поверх наших голов, и исчезал в небе, как морская птица.

Я кликала, я звала, как женщина, и была счастлива, потому что Клиос вернулся на землю. Он отер с губ пену, пошел к ручью, опустил лицо в воду и, сияющий, весь в брызгах, вернулся ко мне. Он помнил лишь наш счастливый танец, другой он позабыл, а мой клич запечатлелся в нем прочнее, чем память.

— Ты очень устала, Антигона, — нежно проговорил он, — ложись.

Он поможет мне устроиться на этом ложе, накроет своим плащом и исчезнет, как заведено у него, — совершенно бесшумно.

III. АНТИГОНА HE ОБОРАЧИВАЕТСЯ

На следующий день Клиос привел меня на то место, где десять лет назад он сражался с Эдипом, он был замкнут и суров. В четырнадцать лет место это казалось мне диким, а окружавшие его деревья — гигантскими. Таким оно и осталось в моей памяти, и я с изумлением обнаружила, что схватка эта происходила на крошечной поляне, окруженной редкими и невысокими деревцами. Именно тут ударил меня Клиос, тут я оказалась полностью в его власти и, сама не осознавая, что делаю, позвала на помощь своего слепого отца. Как могла я подвергнуть его тогда подобной опасности, заставить рисковать своей жизнью с единственным оружием, которое было в его распоряжении — жалким дорожным посохом, — против Клиосова меча и непобедимой быстроты реакции?

Но я позвала его — так было, и это стало началом нашей истории. Вопреки всякому пониманию, вопреки всякой надежде, объект любви был повержен отцом, и ему, уже побежденному, Эдип благодаря мне подарил жизнь.

Пока эти мысли осаждали меня, Клиос молча сверлил меня взглядом, как будто видел перед собой не ту Антигону, что стояла перед ним сейчас.

— Вот здесь-то я и потерял тебя, Антигона, — в конце концов произнес он, превозмогая себя. — Эдип победил меня, потому что ты позвала его, он победил благодаря силе твоего призыва. Ты знала об этом?

Знала я об этом или не знала, но та жестокая, может быть, даже необходимая рана разделила нас. Как может он думать, что потерял меня, что он вообще мог меня потерять?

— Здесь ты начал новую жизнь, — произнесла я дрожащим голосом, прекрасно понимая, что говорю не то, что он спрашивает, — ту, что привела тебя к Ио и к возрождению твоего клана.

Клиос не шелохнулся, но его голос, преисполненный ярости, уже гремел, обступая меня, казалось, со всех сторон:

— Не нужно мне было никакой новой жизни. Я убил Алкиона, моего друга, спасаясь от огня, с тех пор жизнь перестала для меня что бы то ни было значить, как и все остальное. Я ожидал только ненависти и в конце концов побоища, когда меня загонят и прикончат, как дикого зверя.

Вот тогда-то я и увидел на дороге тебя, отважную и трясущуюся от страха, идущую вдогонку за безумным Эдипом. Я наблюдал за тобой весь день, я разглядывал тебя всю ночь. Так я узнал тебя, Антигона, и я захотел, чтобы ты принадлежала мне целиком, чтобы мы сражались вместе против всех до последнего дня. Ты не была красива в четырнадцать лет, но красивые женщины надоели мне — я столько уже брал и убивал их. Я полюбил тебя, тощую дылду с едва намечавшейся грудью. Да, тогда ты еще могла быть моей Антигоной. Ты тоже на это надеялась, потому что ты не вонзила в меня кинжал, когда хотела это сделать. И во время схватки тебе надо было только услышать, как кто-то шептал тебе: «Остановись. Давай уйдем вместе».

— Я слышала тебя, — воскликнула я в отчаянии, — это правда, но я слышала тебя только ушами. Разум мой застилала битва, я боялась, что ты убьешь меня. И что случилось бы тогда с Эдипом, останься он совсем один?

— В тот день, Антигона, ты навсегда предпочла мне Эдипа.

— Нет, Клиос, я ничего не предпочитала, я вообще не делаю предпочтений. Я любила вас обоих. Я была и не переставала быть твоей Антигоной, тебе это прекрасно известно.

Ответ его камнем лег на мой слух:

— Ты не была и никогда больше не будешь той Антигоной, которую я хотел.

Только бы не заплакать, но и промолчать нельзя:

— Да, я не была той Антигоной, которую ты хотел взять силой, чтобы убить потом нас двоих, меня и Эдипа.

— Было небезопасно, — прозвучал в ответ голос Клиоса, который, казалось, был погружен в тягостные раздумья и не слышал, что я сказала, — позволить божеству увести меня дальше, чем я того хотел. Так уже случилось однажды, когда, чтобы спасти меня из огня, боги бросили меня на Алкиона. Но нужно было пойти на этот риск и познать ту пылкую любовь, что была нам обещана.

Эти слова врезались мне в плоть, достигли той незатянувшейся раны ужаса, что я оказалась неспособна дать Клиосу все. Но я, столь жестоко отмеченная преступлением, которое тогда как раз пало на головы моих родителей, почти уничтоженная им, я не могла следовать за Клиосом по пути крови и убийства, который он считал тогда своим. Я действительно не могла преподнести ему тот дар, которого он от меня ждал, я не могла совершить тот слепой прыжок в преступление, которого требовало от меня его безумие.

Ио не слышала дикого призыва Клиоса-убийцы: «Вместе со мной, одни против всех!» Когда она узнала Клипса, он уже освободился от своего убийственного помрачения, она не должна была услышать этот бессмысленный зов, она не должна была ему отказать.

Передо мной тоже открылись ночные глубины памяти, я опустилась в самые темные ее лабиринты. Я почувствовала на себе Клиосов взгляд, но закрыла глаза. Молчание между нами, наверное, смягчилось, и я услышала, как говорю ему: