Припасть к корням - Брайан Ходж

Двигаясь по дороге, я увидел кое-что гораздо более неприятное.

Невозможно вспомнить, каким было это место раньше, какими были люди, которые гордились своим домом, не задав при этом вопрос, что они думают о нем сейчас. Разве они стали бы равнодушно смотреть, как их дома превращаются в руины? Сидели бы, сложа руки, пока их поля зарастают сорняками? Разве они стали бы ездить по ним на машинах, оставляя незарастающие шрамы? Люди, которых я помнил, не могли так поступать.

Я почувствовал себя очень старым, не телом, но сердцем, такой старости не хочет ни один из нас. Именно такие старики орут на детей, чтобы те не топтали газон.

Во мне росла не просто досада, а дикое раздражение. Они все испоганили. Растоптали все воспоминания и традиции, растоптали в прах все хорошее, что я помнил об этих местах. А один из этих людей, и этого мне никогда не забыть, однажды просто стер мою сестру с лица земли.

Кто эти люди, которые живут сейчас здесь? Не все же они приезжие? Большинство здесь выросло и никуда не уезжало — что делало их пренебрежение к собственной жизни еще более отвратительным.

Хуже всего было в западной части, где раньше добывали уголь. Подземные шахты истощились, когда я еще был ребенком; именно тогда я и услышал впервые термин «хищническая разработка недр». Тогда я не знал, ни что он обозначает, ни как выглядит, ни каковы последствия.

Теперь здесь была равнина, весь уголь у поверхности выработали, а земли забросили. До самого горизонта тянулась безжизненная пустыня. Эта земля стала настолько кислой, что ни одно растение не росло на ней.

Сколько бы Лесной Странник ни напоминал семенам о необходимости прорасти.

Зря я решил поехать этой дорогой в магазин. Не выходя из машины, я надел солнечные очки. По той же причине, что ношу их в пасмурные дни, когда слежу за заключенными во время прогулок — как броню, защищающую меня от них, а их от меня. Нехорошо встречаться с ними взглядами; нехорошо, когда люди видят, что ты думаешь об их выборе и о том, от чего они отказались.

Вокруг толпились субботние покупатели. Зрелище было не из приятных. «Эти наркоманы превратили наши места в настоящую помойку; я слышала, что они всё время здесь крутятся», — рассказала нам миссис Тепович. О том же говорил и метамфетамин. Я узнал этот взгляд — такой бывает у некоторых заключенных, когда их переводят из камер временного содержания в тюрьму. Он, конечно, присутствовал не на всех лицах покупателей, но все равно их количество наводило на мысль, что со временем здесь станет еще хуже. Половина тела, пораженная лепрой, не способствует иллюзиям у здоровой половины.

Многие употребляли его годами, их лица были покрыты струпьями, тела напоминали скелеты, а зубы — гнилые пеньки. Они выглядели так, будто с утра до ночи пьют коктейль из серной кислоты, и та разъедает их изнутри. Остальные, похожие на юрких и хитрых крыс, видимо, скоро станут такими же. Их будущее можно было прочитать на коже соседей.

Забавно, но это каким-то образом можно было сравнить с тем, что было здесь раньше.

Насколько я помнил из детства, мужчины здесь почти всегда умирали первыми, часто один за другим. Они десятилетиями могли себя хорошо чувствовать, но потом сразу сдавали. Они спускались в шахты и возвращались с черными пятнами в легких, смерть медленно подкрадывалась к ним, чтобы всего за один день сломать хребет. Десятки лет они не обращали внимания на пустяковые симптомы. Их высохшие жены продолжали тянуть лямку без мужей.

Пока могли.

Не дольше.

В этой смертельной гонке никто не выигрывал.

Вернувшись домой, я, к своему удивлению — поскольку не увидел рядом с домом машины, — застал у нас гостя. Когда я вошел в кухню, Джина взглянула на меня через плечо — прямо как моя бывшая жена. Ну и где ты шлялся все это время?

Они сидели за кухонным столом, на котором стояли две пустые кофейные чашки, и было видно, что запас терпения у Джины закончился минут двадцать тому назад.

Я его не узнал, ведь в детстве у него вряд ли были такая черная клочковатая борода, впалые щеки и огромный живот.

— Ты помнишь Рэя Синклэра? — спросила Джина, толкнув пальцем дверь, от чего она с грохотом захлопнулась. Внучатый племянник миссис Тепович; иногда он приходил к нам поиграть, а еще хорошо знал лес, водил нас туда, где росли самые спелые ягоды, и в места, где ручьи образовывали маленькие озерца, в которых можно было купаться. Мы пожали друг другу руки, и это было почти как взяться за бейсбольную перчатку.

— Я тут принес тете Пол немного оленины. Она сказала, что вы здесь, — начал он. — Приношу мои соболезнования по поводу кончины Эвви. Тетя Пол ее так любила.

Я выложил из пакета молоко, бекон и все остальное. Джина извинилась, сославшись на то, что ей нужно разбираться с вещами, и ушла, а мы с Рэем продолжили беседу.

— Что-то присмотрели тут? — спросил он. — Ну, из того, что можно взять на память?

— Пока не знаю, — ответил я. — Скорее всего, возьму бабушкино ружье, если попадется на глаза.

— Увлекаешься охотой?

— Не слишком. Особенно после того, как вернулся из армии… Просто не хочется больше ни в кого целиться и нажимать на курок, — я хорошо сдал экзамены при поступлении на работу, но там были просто мишени, никто не кричал, не истекал кровью и не корчился от боли. — Мне кажется, если я возьму это старое ружье, оно будет напоминать мне о детстве… — я пожал плечами. — Наверное, можно было попросить бабушку отдать его мне еще после смерти деда. Она ведь не охотилась, но жила тут одна, и ружье ей было нужнее.

Он кивнул.

— Особенно после истории с твоей сестрой.

Я украдкой посмотрел на него, и только потом понял, что не снял после магазина солнечные очки. «Вряд ли это был ты», — подумал я. У меня не было никаких причин так думать, но когда преступление остается нераскрытым и тело не найдено, нельзя не иметь это в виду, глядя на людей, которые все время находились рядом. Если Рэй знал, где можно было найти ягоды, то наверняка смог бы найти место, где спрятать тело.

— Особенно после этого.

— Я что-то не то сказал? — спросил он. — Прости, если это тебя задело.

Его голос был искренним, но я уже много лет наблюдал за тем, что может стоять за искренностью. Поверь, начальник, я не знаю, кто сунул перо мне под матрас. Босс, этот пакет с дурью не имеет ко мне никакого отношения. Они все кажутся искренними, хоть и прогнили изнутри до мозга костей.

Другие охранники предупреждали меня: «Наступит время, когда ты будешь подозревать всех и каждого».

Я отказывался в это верить: «Нет, я умею думать о работе только на работе».