Пламя зимы - Роберта Джеллис

Если бы так и случилось, я был бы вполне доволен. Одрис хорошо себя вела и понимала меня. Я как мог заботился о ней. Часто я брал ее с собой в сад подышать воздухом, приучая прятаться и вести себя тихо в тех случаях, когда кто-нибудь приходил. Может быть, именно те уроки, когда я сам был испуган и она могла почувствовать мой страх, сделали ее такой застенчивой при посторонних на всю оставшуюся жизнь. Но тогда, играя только со мной, она была счастлива. И я тоже был счастлив. Однако через несколько недель я уже начал скучать по своему пони и по упражнениям с мечом. Надо было попытался изобрести способ украдкой ездить верхом и в то же время сохранить Одрис в безопасности. Обычно я оставлял ее спящую, привязав веревкой к постели за ноги, чтобы проснувшись, она не могла обжечься или скатиться по ступенькам. Но я понимал, что поездка верхом окажется значительно продолжительнее, чем мои короткие вылазки за едой, и что было бы опасно надолго оставлять Одрис привязанной.

Мне очень хотелось узнать, помнит ли меня мой пони, и я не мог удержаться от короткого визита в конюшню. Однажды я уже был там, кажется двумя неделями раньше, чтобы взять немного соломы и добавить к камышам на полу: они стали тонкими и свалялись, и стало холоднее, так как лето угасало. Тогда в кормушки был задан корм, но конюшня была не убрана. На этот раз все оказалось в порядке. Очевидно, этим кто-то занимался. Я помню, как сердце мое упало. Наверно, я понял тогда, что скоро жизнь вернется в свое нормальное русло и я снова превращусь в ничто вместо того, чтобы быть кормильцем и защитником, первостепенной фигурой. Я даже не смог остаться посмотреть на пони, а повернулся и побежал. На бегу смог увернуться от протянутой руки грума. Я слышал позади себя его зов, но уже хорошо научился прятаться и легко скрылся от него. Однако это не подняло мой дух, и той ночью я долго не мог уснуть. Я не ошибся, почувствовав, что в моей жизни снова предстоят перемены. Уже на следующий день, вскоре после того, как Одрис разбудила меня и я дал ей немного фруктов, сыра и кислого молока на завтрак, в зале под нами поднялся шум. Это помещение, так долго бывшее безмолвным, неожиданно наполнилось людьми. Все говорили, отдавали приказы, размахивали граблями и метлами, стремясь избавиться старого гнилого камыша, разожгли костер, чтобы сжечь сгнившую траву. Одрис, привыкшая так долго не слышать никакого шума, кроме того, который производили мы сами, испугалась и заплакала. Я шикнул на нее, затолкал в угол комнаты подальше от двери и попытался закрыть дверь на засов. Это оказалось мне не под силу: засов был слишком тяжел, чтобы я мог приподнять его, и застрял напротив того места, в которое обычно опускался.

Закрыв дверь, мы с Одрис могли бы чувствовать себя в безопасности, поскольку, как ни был я мал, я знал, что звуки не могут проникнуть сквозь толстые каменные стены или толстые деревянные дверь и пол. Но дверь оставалась открытой, и я до смерти боялся, что малейший шум с нашей стороны выдаст нас. Я взял Одрис на руки, чтобы она успокоилась, и почувствовал, как ее маленькое тельце дрожит от страха. Бедное дитя! Это была моя ошибка. Она не боялась бы, если бы я сам не был испуган. Я пытался успокоить ее, повторяя ей снова и снова, что, пока она со мной, никакая беда ей не угрожает. Конечно, я понимал, что это было глупое обещание, но ничего больше не мог придумать, чтобы утешить ее.

Мы сидели в полном молчании и все же не смогли надолго сохранить в тайне наше присутствие. Мне следовало знать, что уборка не ограничится залом. Вскоре после полудня наша дверь неожиданно распахнулась и вошла высокая женщина с толстыми косами цвета бронзы. Я отпрянул, но в южной башне, где окна выходили на юго-запад и юго-восток и позволяли солнечному свету свободно литься в комнату, не было тени. Какой-то момент женщина стояла, как вкопанная, уставившись на нас, потом закричала и бросилась к нам.

Вероятно, я тоже закричал. Тонкие маленькие ручки Одрис крепко обвились вокруг моей шеи. Я помню, как она завизжала, когда женщина выхватила ее у меня, цепко ухватив одной рукой. Другой она подняла меня на ноги и погнала вниз по лестнице. Навстречу шел мужчина, очень похожий на моего отца, и на миг я даже подумал, что жена грума солгала, сказав мне о его смерти.

Но уже в следующее мгновенье я понял, что это не отец, так как мужчина спросил меня:

– Кто ты?

Раньше меня научили, что, если показать свой страх, получишь наказание еще более суровое, чем за неповиновение. Поэтому я храбро ответил:

– Я Бруно, сын Берты.

И вдруг я узнал его. Это был тот смуглый человек, которого отец приглашал посмотреть на меня во время упражнений. Я знал, что он тоже господин и мог защитить дитя господина от простого люда, поэтому добавил:

– Этот ребенок – Одрис, дочь лорда Вильяма.

Женщина укачивала Одрис, пытаясь успокоить ее, а Одрис старалась освободиться, пронзительно вопя: – Бу-уно, Бу-уно! Это было самым близким к моему имени словом, которое она тогда могла выговаривать.

– Оставь ее, Эдит, – сказал смуглый человек, и леди Эдит повиновалась.

Одрис тотчас же побежала ко мне, и я шепнул ей:

– Уймись, теперь ты в безопасности.

Она утихла, засунула свою руку в мою и попыталась спрятаться за меня.

– Я сэр Оливер Фермейн, – сказал смуглый человек, – брат сэра Вильяма, и я пришел… – Он поколебался, разглядывая Одрис, которая наполовину спряталась за меня. Затем твердо договорил: – Я пришел, чтобы управлять Джернейвом за мадемуазель Одрис.

Был момент тяжкого безмолвия, когда горе и страх сжали мое горло и лишили голоса. Я был очень наивен и боялся не того, чего следовало. Мне даже не пришло в голову, что сэру Оливеру ничего не стоило убить и Одрис, и меня – и Джернейвская крепость со всеми ее богатыми землями принадлежала бы только ему и после него его детям. Это было бы так легко. Кто мог бы сказать, что мы не умерли от болезни, как многие другие? Конечно, не его жена, чьи дети выиграли бы. Не пугался я и того, что меня выгонят из крепости насовсем и предоставят меня собственной судьбе. Сэр Оливер был вправе это сделать: сын путаны занял неподобающее ему место. Одрис отберут у меня – вот, что представлялось мне самым ужасающим.. Во время этого безмолвия сэр Оливер внимательно разглядывал Одрис. Неожиданно он нахмурился и повернул голову к своей жене.

– Забери ребенка, вымой и одень как следует.

– Она чистая! – закричал я с риском рассердить его. Меня охватывал ужас потери единственного существа, которое ценило меня выше других. – Я не мог постирать ее белье, я…

– Ты ни в чем не виноват, – резко сказал сэр Оливер, повысив голос из-за Одрис, которая возобновила вопли, но они становились все слабее, так как леди Эдит унесла ее.