Фабрика уродов - Шимун Обедин

Лишь после этого рекрут получал пресловутый малиновый плащ с вышитым на нем мечом и символами «Кара» и «Оберег». ?Формально Псы Правосудия считались старшими офицерами городской стражи и, следовательно, подчинялись Магистрату. На деле подразделение магиматов было закреплено за иным ведомством, название которого внушало определенный трепет не только в Блистательном и Проклятом, но и за его стенами - Второй Департамент Ура. Могущественная Структура, отвечающая за безопасность мегаполиса во всех аспектах: бытовом, политическом, экономическом, магическом, конфиденциальном.

Разведка, контрразведка и штаб городской гвардии в одном флаконе.

- Ты готов? – негромко спросил Пес, извлекая из складок плаща короткую костяную трубку.

Пнедориец в мундире Второго Департамента с отсутствующим видом кивнул.

- Я чувствую присутствие нужного лоа.

- Тогда начнем.

Пес Правосудия поднес трубку к губам и резко дунул в нее. Облако серого порошка порхнуло прямо в лицо пнедорийца. Смесь была неоднородной и растолчена не до состояния пыли: крохотные кусочки и комки облепили лицо варвара. Это вполне могли быть частицы неких трав и злаков, но поскольку события, напомним, разворачивались в Уре, с куда большей вероятностью в состав порошка входили костная мука и прах… и лучше не думать, где они были взяты.

На секунду пнедориец замер, а затем, не дожидаясь, пока облако истончается и осядет на его голове и плечах, сделал глубокий вдох, втягивая в себя порошок. Эффект оказался почти мгновенным: плечи варвара обмякли, а голова безвольно упала на плечо. Он вяло подался вперед, налегая грудью на столешницу. Пес Правосудия удовлетворенно хмыкнул, убрал трубочку и, положив руку на стол, забарабанил пальцами по его поверхности. В этом движении не было ничего от жеста нетерпения. Пальцы барабанили в определенном ритме, сложном и рваном. Мало помалу ритм нарастал и усложнялся, через вибрацию столешницы передаваясь пнедорийцу.

Тума-тум-тумммм-тум-тум-туммммм…

И вот уже Пес пустил в ход и вторую руку. ?Тум-тум-туммм-тумтумтум-тумммм-тумтумтум…

В работе сильных и чутких пальцев Пса Правосудия не присутствовало ничего от виртуозной легкости, с какой порхают над клавишами рояля пальцы музыканта. Они долбили столешницу с неукротимой энергией десятка крохотных барабанщиков, задавшихся целью выбить дух из своего инструмента. В глухом, медленно нарастающем дробном стуке слышался настойчивый зов.

И он увенчался успехом.

В какой-то момент пнедориец дернулся, завалился на бок, но удержался на стуле и медленно поднял голову. С его лицом произошла разительная перемена: кожа растянулась, черты заострились, линии подбородка, скул стали совсем иные. Выглядело, будто некий искусник ухитрился натянуть личину варвара на череп, принадлежащий совсем другому человеку. Черные маслины глаз превратились в два пистолетных дула – бесконечно пустые и лишенные блеска. Из них ушла всякая жизнь.

- Кто? – тихо спросил Пес.

- Нфуме! – прохрипел пнедориец.

Голос вышел таким, словно говоривший издавал звуки, не прибегая к помощи голосовых связок. Да так оно, в сущности, и было.

Пес Правосудия кивнул.

- Кегнит? – выдержав паузу, спросил он.

- Здесь. Ждет.

- Впусти его. Пусть расскажет, что происходит в Наоле.

Служитель закона пододвинул к одержимому духом пнедорийцу лист бумаги и всунул в пальцы «вечное перо». С минуту тот сидел неподвижно, а затем, неловко пристроив локоть на столе, принялся покрывать лист корявым, едва разборчивым письмом.

Пес стоял рядом, не пытаясь заглянуть в депешу. ?Вуду – магическое искусство, принесенное в Ур пнедорийскими варварами – не отличалось большим могуществом. Завязанное на ритуальных песнях, барабанном ритме и капризах духов-лоа, к которым приходилось взывать за помощью, оно требовало слишком много времени и усилий для достижения результата. Даже не самые сильные маги Блистательного и Проклятого относились к колдовскому искусству пнедорийских варваров свысока, считая его примитивным. С другой стороны и его можно было приспособить для нужд Ура.

К примеру, для быстрой передачи конфиденциальной информации на расстояния.

Так сейчас рукой одержимого варвара водил не абы кто, а уполномоченный агент Второго Департамента Джеймс Кегнит, отправленный присматривать за событиями в пограничном герцогстве Наол под видом помощника коменданта. Лично и конфиденциально.

Ур, Блистательный и Проклятый и Наол, столицу одноименного герцогства, разделяла не одна тысяча миль, однако лоа Нфуме не составляло особых усилий на какое-то время вселить сущность лейтенанта Кегнита в тело связного-пнедорийца. А вот медиуму-пнедорийцу чужое присутствие обходилось дорого: лицо его покрылось потом и блестело, точно стеклянная маска. Плечи мелко тряслись, от чего подчерк становился едва разборчивым. Тем не менее, варвар поддерживал контакт ровно столько времени, сколько потребовалось Джеймсу Кегниту, чтобы закончить доклад.

Наконец, уронив «перо», агент поднял взгляд чужих глаз на Пса Правосудия и все тем же жутким, лишенным человеческих интонаций голосом, прохрипел:

- Передай милорду, что мне необходима свобода рук и силовая поддержка. Выродки затевают что-то смертельно опасное, и это не связано с войной…

Пес медленно кивнул.

Пнедориец начал было опускать голову, но в последний момент лейтенант Кегнит усилием воли удержал контакт.

- Информацию на мой запрос по поводу сержанта Бергмана перешлите как можно быстрее. У меня есть все основания полагать, что настоящий сержант мертв и человек, который прибыл ко мне под его именем – самозванец. До приказа его светлости, я буду держать его подле себя и прощупывать, не выказывая своих подозрений…

С каждым словом голос искажался все сильнее. Под конец специальный агент Кегнит прохрипел что-то еще, но офицер городской стражи не разобрал ни слова. Затем лоа покинул тело смертного. Припудренная серым порошком голова пнедорийца ткнулась лицом в столешницу. По полированному дереву пополз ручеек слюны. Серебряное стило покатилось по столу, качнулась на краю, норовя свалиться на пол, но Пес неуловимо быстрым движением успел схватить его. Осторожно высвободив исписанный лист из-под безвольно упавшей на стол руки (благодаря заклинанию чернила не размазались), офицер развернулся и вышел через единственную дверь в комнате.

- Помогите ему прийти в себя, - приказал он двум неприметным служащим, ожидавшим снаружи, и, не оборачиваясь, зашагал прочь по коридору. ?Лист бумаги, испещренный кривыми, неровными буквами жег руку Пса.

И немудрено! Человек, который с нетерпением ожидал отчет агента Кегнита, был известен в Уре ничуть не меньше, нежели молодой король Блистательного и Проклятого Джордан III или даже правивший от его имени регент Виктор Хорин. А то и больше.

В конце концов короли и регенты менялись, а вот его светлость герцог Витар Дортмунд, вице-канцлер Магистрата и глава Второго Департамента, оставался на своем месте всегда.

…ладно, положим, не всегда, но последние лет двести небольшим – точно.

Безусловно, такое долголетие не могло не вызывать вопросов, поскольку теологи и маги-практики давно доказали, что продлевать человеческую жизнь без человеческих жертвоприношений невозможно. А такое не дозволялось даже королю, ибо – закон… И вопросы появлялись. Вот только вслух их никто не озвучивал. С молчаливого согласия всего Ура считалось, что жизнь Витара Дортмунда поддерживали некие экспериментальные магические декокты и эликсиры, с которыми возились алхимики Магистрата.

Бытовала и неофициальная версия.

Поговаривали, будто смерть просто побаивается заглядывать в покои герцога, опасаясь, что тот велит служакам своего Департамента завести дело и на нее…

Внешний облик его светлости скорее смущал, нежели впечатлял. Он был сух, как вобла и прям, точно ружейный шомпол. Бледная кожа так тесно обтягивала череп, что казалось, улыбнись герцог, и она просто лопнет на скулах. Это ощущение еще более усиливал тот факт, что Витар Дортмунд не улыбался. Никогда. В Департаменте можно было сыскать людей, которые служили с его светлостью по двадцать-тридцать лет, но и они не могли припомнить, чтобы на тонких змеиных губах герцога появлялось хотя бы подобие улыбки. Лицо Дортмунда много лет назад застыло в одном и том же выражении – холодная отстраненность аскета.

«Он скорее лич, чем человек», - шептались недоброжелатели.

Но делали это очень тихо. И только с женами. И только глухой ночью. И накрывшись с головой одеялом.

Сказать, по правде, выходило очень даже похоже. От истинного лича – живого мертвеца высшей формы, пожертвовавшего смертной плотью ради бессмертия духа – Витара Дортмунда отличали только глаза – живые, черные, обладающие умением «просвечивать» человека насквозь.

Политики и высшая аристократия Ура герцога недолюбливали (естественно, за глаза). Многие небезосновательно полагали, что не есть хорошо, когда в руках у человека, лишенного видимых слабостей и уязвимых мест (да еще и непонятно почему зажившегося на свете сверх положенного!), сосредоточено так много власти. Однако предъявить лорду Дортмунду волюнтаристские замашки или хотя бы злоупотребление служебным положением как-то не получалось. Возможно, потому что герцог служил не Магистрату, не Палате пэров и даже не королю, но самому Уру, Блистательному и Проклятому.