Герои - Джо Аберкромби

Рыжеворон порывался вскочить, но Горбушка осадил его хлопком по плечу.

— Ну, ну, тише. Вам, мужики, лишь бы только повыступать. — Его глаза скользнули с секиры Йона к усмешке Чудесной, к животу Брака, к кинжалу Скорри — до сих пор у горла его человека. Несомненно, взвешивал соотношение сил, точно так же, как только что делал Утроба. — Ты приволок с собой Виррана из Блая?

Утроба неторопливо кивнул:

— Почему — не знаю, но он повадился таскаться за мной повсюду.

Стоило лишь припомнить, как Вирранов странный говор жителя долин выплыл из темноты:

— Шоглиг поведала… моё предназначение откроет мне… человек, подавившийся костью. — Слова эхом отразились от камня. Казалось, они доносятся отовсюду разом. У него изрядно чутья на высокий слог, у Виррана-то. Ведь без этого не обойтись ни одному настоящему герою. — А Шоглиг стара, как эти камни. Иные говорят — её не принял ад. Её не берёт сталь. Видела рождение мира, а некоторые говорят, узрит и его гибель. Вот такую-то женщину мужчина обязан слушать, ведь так? По крайней мере, так говорят.

Вирран прошествовал сквозь оставленный одним из недостающих Героев проём на свет костра — высокий и стройный, бесстрастный как зима, лицо в тени капюшона. На его плечах, подобно коромыслу молочницы возлежал Отец Мечей, светился тускло-серый металл рукояти. Длинные руки воина покачивались, свисая с ножен клинка.

— Шоглиг поведала мне время, и место, и вид моей смерти. Она шепнула мне и заставила поклясться хранить тайну, ибо раскрытое волшебство — не волшебство вовсе. И пусть мне нельзя открыть вам, где это случится и когда, но не сейчас и не здесь. — Он остановился в паре шагов у огня. — С другой стороны, вы, ребята… — Закрытая капюшоном голова Виррана склонилась набок, виднелись только самый кончик острого носа, очертания острого подбородка и тонкие губы. — Про ваш уход Шоглиг ничего не поведала. — Он не сдвинулся с места. Ему и не требовалось. Чудесная глянула на Утробу и закатила очи звёздному небу.

Но бойцы Горбушки ещё не слышали всё это сотню раз.

— Тот самый Вирран? — буркнул один своему соседу. — Щелкунчик Вирран? Это он?

Сосед ничего не ответил, лишь задёргал кадыком, пока сглатывал.

— Да уж, привет моей старой жопе, если я стану пробиваться отсюда с боем, — в сердцах произнёс Горбушка. — Есть шанс, что вы дадите нам просто уйти?

— Вообще-то хотел на этом настаивать, — ответил Утроба.

— Можно мы заберём пожитки?

— Не собираюсь вас унижать. Мне просто нужен ваш холм.

— Скорее, он нужен Чёрному Доу.

— Один фиг.

— Тогда, добро пожаловать. — Горбушка не спеша поднялся на ноги, морщась, пока их выпрямлял, однозначно проклиная собственные негнущиеся суставы. — Здесь, как везде наверху, дует. Уж лучше внизу, в Осрунге, погреть ноги у огня. — Утробе стоило признать, что он прав. И задуматься, кто же в итоге выиграл от их уговора. Горбушка, исполнен дум, вложил меч в ножны, пока его парни собирали пожитки. — Это и впрямь почётный поступок, Утроба. Ты — мужик правильный, прямой, как стрела, правду о тебе говорят. Приятно, что люди с обеих сторон всё ещё готовы обсуждать и договариваться, посреди всего этого. Достойное поведение… вышло из моды.

— Такие вот настали времена. — Утроба мотнул головой Скорри, и тот убрал нож от горла Родинки, отдал мальцу лук и протянул пустую руку к огню. Родинка отступил, потирая только что выбритое место на щетинистой шее, и принялся скатывать одеяло. Утроба засунул большие пальцы за перевязь меча, и не спускал глаз с команды Горбушки, пока те готовились выступать, просто на всякий случай, вдруг кому-нибудь захочется врубить героя.

Наиболее вероятным кандидатом выглядел Рыжеворон. Он уже перекинул через плечо лук и теперь стоял с чёрным взором, в добела сжатом кулаке секира, а в другой руке щит, на щите нарисована красная птица. Если он сперва собирался убить Утробу, то непохоже, что за последнюю пару минут передумал. — Кучка старых говнюков и, я хуею, женщина, — выругался он. — И перед такими-вот мы отступаем без боя?

— Не мы. — Горбушка закинул за спину свой выщербленный щит. — Я отступаю вниз, вон с теми парнями. Ты собираешься остаться, значит в одно рыло сразишься с Вирраном из Блая.

— Я — что? — Рыжеворон, дёрнувшись, хмуро взглянул на Виррана и Вирран ответил взглядом, со столь же каменным, как сами Герои, лицом.

— Ты принял правильное решение, — сказал Горбушка, — раз тебе так уж свербит подраться. А я потихоньку свезу себе на телеге твой порубленный труп твоей маме и попрошу её не расстраиваться, потому что всё вышло, как захотел ты сам. Ты так полюбил этот блядский холм, что просто обязан был здесь сдохнуть.

— Да только лучше бы тебе спуститься с нами, благословляя имя Кёрндена Утробы за то, что он нас честно предупредил, разрешил уйти и не понавтыкал стрел в задницы.

— Ладно, — сказал Рыжеворон, и, надувшись, отвернулся.

Горбушка сдул щёки, обращаясь к Утробе.

— Вот тебе и молодёжь в наши дни, да? Неужели и мы были такими глупыми?

Утроба пожал плечами.

— Скорее всего.

— Всё-таки не сказал бы, что также жаждал крови, как, кажись, они.

Утроба пожал плечами ещё раз.

— Вот такие настали времена.

— Правда, правда, и трижды правда. Мы тебе оставим костёр, угу? Погнали, мужики. — Они побрели к южной стороне холма, всё ещё складывая остатки пожиток, и один за одним меж камнями исчезали в ночи. Племянник Горбушки повернулся в проходе и показал Утробе палец, мол, иди ты нахуй. — Мы ещё вернёмся, ты, подкрадывальщик галимый! — Дядя отвесил затрещину по его легкомысленной макушке. — Оу! Что?

— Будь поуважительнее.

— Мы чё, не на войне?

Горбушка снова отвесил оплеуху, от чего тот ойкнул.

— Всё равно не груби, говнюк.

Утроба постоял, пока жалобы бойца стихли на ветру меж камней, сглотнул кислые слюни и высвободил пальцы из-за пояса. Ладони дрожали, чтобы скрыть это, пришлось потереть их друг о друга, притворяясь, будто замёрз. Зато уже всё, и каждый участник по-прежнему дышит. Стало быть, подумал он, всё сработало так, как можно было только надеяться.

Весёлый Йон не согласился. Он подошёл к Утробе, мрачный как туча, и сплюнул в костёр.

— Может, настанет час, и мы пожалеем, что их не убили.

— Неубийство не так тяготит мою совесть, как его противоположность.

Брак с упрёком подступил к Утробе с другого бока.

— Воину не следует чересчур тяготиться совестью.

— Заодно воину не следует чересчур тяготиться своим пузом. — Вирран стряхнул с плеч Отца Мечей, поставил на острие так, что навершие доходило до его шеи, и провернул вокруг оси, наблюдая, как перескакивает отсвет на крестовине. — Всем нам нести свои тяготы.