Охотники за головами (Headhunters) - Джон Кинг

— Ну ты и распиздяй, — сказал Манго, со смехом откидываясь на стуле.

— А ты — вонючка, надел костюм в полосочку и якшаешься со всякими извращенцами, отсасываешь им, можешь уебывать обратно к своим акциям и долям, или чем ты там занимаешься, чтобы зарабатывать на жизнь.

— В прошлом году, я сделал сорок штук только потому, что знал, когда и кому отдать честь, я доил этих самодовольных ублюдков, обрабатывал их так, что они сами отдавали мне свои ликвидные предприятия. Но я, по крайней мере, шевелюсь, не сижу в этом говне, как вы, ребята, или эти парни с Кинз Кросс или со Стритхэма. По крайней мере, я имею дело с нормальной генетикой, а не с монголоидными помойными отбросами из Галифакса, которые готовы отсосать за пару фунтов. Парни, придите в себя. Это материальный мир. Даже Мадонна это понимает. Мэгги поняла, о чем это все.

Лучшим премьер-министром в нашей стране за все эти годы была женщина. Мне так нужна была передышка, и она мне это устроила.

Балти чувствовал, что теряет нить разговора, если бы Манго стал разглагольствовать дальше, то он бы двинул ему как следует. Голова у Балти была тяжелой, не то у него сейчас настроение, чтобы выслушивать всю эту пропаганду. Иногда, он до охуения ненавидел Манго и все, что с ним связано: этот его дорогой мотор и трехкомнатную квартиру в Фулхэме, «Ягуар», который он купил, и три или четыре раза в год отпуск в Испании, этот «Ягуар» со стереосистемой за пять штук и автоматически открывающейся крышей, испанские курорты, запруженные английскими шлюхами, они оставляют свои трусы на таможне и забирают их уже по пути домой, и «Ягуар» срывается в тот же момент, когда Манго ставит ногу на газ, и все смотрят на это чудо и остаются стоять в охуении. Его тошнило просто при мысли обо всем этом, ведь вот какова жизнь Балти — надрывать яйца, таская эти кирпичи, и в его ссанье корица и чеснок, и он служит рабом вздорного мудилы, бригадира из Белфаста, а этот урод, что сидит сейчас напротив, работает в роскошном офисе на Ливерпуль-стрит, нажимает клавиши на клавиатуре, играет с цифрами и, вероятно, сам решает, какую получит зарплату. Это несправедливо, то, что Балти впахивал среди разрушенных зданий, заебывался, еле сводил концы с концами, а Манго в это время врубал на полную громкость свое стерео и исчезал в конце Вестерн Авеню в облаке выхлопов неэтилированного бензина. Не то чтобы Манго не был сообразительным, но только когда дело касалось математики и искусства делать деньги, скорее он просто был этому привержен, но он всегда был таким. Всегда должен был иметь то, что сам считал лучшим. Имидж важнее, чем содержание. В школе он слушал это говенное диско, в то время как все остальные слушали панк и «Два Цвета»[3], и одевался по негритянской моде, хотя все остальные носили «Доктор Мартене».

Члены Секс-Дивизиона знали друг друга с детства, играли на одних и тех же улицах, учились в одной школе, посещали одни и те же классы, пару раз даже так случилось, что они имели одних и тех же девчонок. Как в тот раз, когда Балти перестал встречаться с Хелен Питере, а Манго крутился поблизости, заполнил собой образовавшийся вакуум. А теперь в это дело ввязался еще и Картер, обозвал Манго дрочилой, сказал, что тот, видимо, думает, что он лучше, чем все остальные парни, что если он действительно думает, что вся эта его денежная хрень — единственное, что важно, то может уебывать в какой-нибудь другой наб, обратно в свой Фулхэм, в какой-нибудь модный винный бар, или лучше пусть пиздует туда, где живут эти уебаны, с которыми он работал, и пусть бухает с ними коктейли и ведет разговоры о регби, а потом пусть встает раком и терпит, пока какой-нибудь общественный деятель шурудит ему кулаком в заднице. Да тебе даже футбол не нравится, блядь ты этакая. Но Балти прекратил эту ругань. Это тот самый гон, который Манго называл «политикой зависти», Балти переключился на воспоминания детства, каково бывало ощущать себя на заре нового года. Панаша Балти мучился бы похмельем, и Балти ходил бы по дому тише воды ниже травы, зная, что огребет по ушам, если будет шуметь слишком сильно, порой они ходили на футбол, смотреть на Челси, если, конечно, Челси играли в Лондоне. Как в тот раз, когда они пошли на Арсенал, это, кажется, случилось на следующий день после Рождества, он теперь уже точно не помнит, тогда еще играл Микки Дрой, и они молча отправились на северную трибуну, разгневанные, и потом послышался гул, и ворвались Челси, и выбили как следует дерьмо из Арсенала, просто размазали их по стенке. И они все были там, все, кроме Манго, даже Уилл, который болел за Брентфорд, а Манго был занят с Зоу, той иранской биксой, которая и пристрастила его к музыке соул, ошивался с ней и ее этими подружками с Гавайев. Он уже тогда был мудилой, слушал эти песенки про любовь, в то время как любой уважающий себя ребенок понимал толк в нормальных стихах.

Бывали и хорошие времена. Эдди МакКриди из Blue And White Army и Clash, только что выпустивший «White Man In Hammersmith Palais». Это была лучшая песня, ебучее волшебство. Балти внезапно почувствовал себя виноватым, вспомнив старшего брата Манго — Пита, у того были какие угодно пластинки и он раздавал их всем подряд налево и направо, он воспитал в них ценителей нормальной музыки. Между прочим, когда дело касалось музыки, Уилл всегда опережал их на несколько лет. А потом в один прекрасный день Пит пропал. Он пошел к метро, сказал, что направляется в Гринфорд, и с тех пор его не видели. Ни открытки, ни письма, ничего. Полицейские пытались отыскать его, но безуспешно. У каждого на этот счет была собственная теория. Может, ему просто все надоело, наниматься на работу, не видеть ничего ободряющего на горизонте, только эта Мэгги бредила о законе и порядке.

Балти заглянул в свою кружку, смотрел, как всплывают пузырьки, и думал о Манго, как тот сидит на качелях у станции метро и ждет, когда его старший брат вернется домой. Теперь с тех пор прошло уже лет семнадцать или восемнадцать, и Манго своего братца, должно быть, больше не ждет. Прямо перед Рождеством он видел его «Ягуар», а сам Манго был на той же самой площадке, раскачивался на тех же самых качелях. Каждый год он возвращался на эту площадку, и ему было наплевать, когда мамаши, гуляющие там, принимали его за извращенца, который пришел подсматривать за их детишками. Может, когда он думает про все это — печаль и так далее — он плачет, и Балти не может его обвинять. Интересно, что теперь делает Пит, если он все еще жив, если он все еще в игре? Однажды, Манго напился и сказал Балти, что это самое ужасное, что могло случиться — это если он умер. Или стал нарком, больше не колется, но изломан жизнью, живет на кладбище в Стоук Ньюингтон или Хакни, спит на земле. Манго надрался в канун Рождества, нес какую-то ахинею, дескать, что лучше — если Пит подсел на крэк или просто стал алкашом. Балти сказал ему, чтобы он смотрел на вещи более оптимистично. Если его брат жив, то в один прекрасный день он вернется домой. Но это все только слова. Манго никогда не станет таким же, каким был до того, как его брат ушел из дома и не вернулся.

— Иди за пивом давай, ты, тупой болван. — Гарри уже тошнило от этих пререканий, они все — как дети, ты как будто снова оказался на школьной площадке. — Ты у нас тут денежный мешок, Манго, так что шевели задом и иди к стойке.

— Ну хорошо. Забудь, что я сказал. Просто погода меняется, и время года такое, голова идет кругом, мне надо добиваться поставленных целей, да еще чтобы все были довольны. Ты себе не представляешь, каково это — работать на банду самодовольных идиотов, у которых всегда были деньги, и вот они сидят и ждут, когда ты наконец упадешь в говно. Забудь, что я сказал, Балти. Я просто заебался.

— Не обращай внимания. Не имеет значения.

— Давай, блядь, теперь поцелуй его, — сказал Картер, сложив губки бантиком. — Вы двое — просто парочка ебучих пидорасов.

Манго встал и отправился к стойке, Дениз вышла его обслужить, обмен любезностями, развлекуха, как и всегда. Дениз считала его полным мудилой. Никогда бы ему ничего не доверила. Он просто настоящий мерзавец — в этом дорогом прикиде, с замашками миллионера, глаза бегают туда-сюда, и он никогда не следует линии разговора. Его бумажник набит десятками, двадцатками, полтинниками, он кладет их на прилавок, и из этого бумажника торчат кредитки. Он считал себя исключительным, а она порой подумывала о том, чтобы натравить на него Слотера, снять намордник со своего питбуля и выпустить его на свободу. Но вот только Манго не совершил, по большому счету, ничего предосудительного, ей не нравилась сама его манера вот так стоять, и разговаривать, и вообще он ей не нравился. Но этот Терри — он великолепен, она внимательно разглядывала его затылок и знала, что он к ней неравнодушен. Встречаются и такие типчики. Она видела, как они собираются вместе, понятно, что Слотер, узнай он о том, что тут происходит, задаст им всем реальную трепку, если не хуже, но он никогда не услышит об этом из ее уст. Все равно, она сможет сдержать его в узде, даже если пойдут слухи. Он словно обручальное кольцо — его можно сделать одним безымянным пальцем. Искреннее выражение лица и хороший секс убедят любовника, что человек, распускающий слухи, врет, а потом Слотер явится пообщаться с обидчиком, прихватив с собой мачете, который он держит под кроватью, и научит его, как надо думать.